сопел. И правильно, что молчал, негодовать начинали уже загодя, а когда вступали в общение с поклажей, тем более. Остановка впереди предполагалась небольшая, никто сходить не собирался и корзинщику приходилось трудиться изо всех сил. Что он и делал, будоражил терпящих насилие пассажиров.
Наконец, встали. За деревьями открылся дощатый заборчик, темные бревна избы, еще непонятно какие стены, укрытые в зелени почти тропической. По глубокой колее подрулили к остановке, как к причалу. На пятачке, отвоеванном у зарослей, сидели две дворняги – здоровая рыжая и чернявая поменьше. Дожидались, а при подходе автобуса подбежали к самой дверце. Из окошка, промытого редкими каплями, они были хорошо видны. Мужичок прямо выпал навстречу, слитый со своими корзинами, будто вытряхнули его наружу. Он один и вышел. Автобус еще замешкался, но больше желающих не было. Народ меланхолично разглядывал заоконный пейзаж и открывшуюся сцену, которая разворачивалась буквально тут же за приоткрытой рамкой окна.
Собаки разрыдались от счастья. Рыжая бросилась приехавшему на грудь и принялась лизать лицо, вторая поменьше крутилась сзади, прыгала, перебирая лапами по краю куртки, оббегала круг за кругом. И обе разрывались таким неистовым счастливым лаем, который способен растревожить самое унылое создание. Встряхнет, хоть бы из зависти, отозвавшись на неразличимый толчок биологической памяти, которая не даст себя обнаружить иначе, а именно так в малозначащий для обыденной жизни миг. С кем бы не случился такой момент, минута, с человеком, со зверем, а, может быть, с растением, с цветком – смысл их ясен в общемировой душе, в которой все слиты, не потеряны друг для друга, для природы, мира, для самих себя. Эти собаки буквально погибали от счастья. А мужик, изнемогающий под грузом корзин, стоял, пытаясь обхватить одну и другую, перебирал наугад руками и громко мычал. Ему удалось поймать обеих сразу, сошлись головами среди корзин и встали, раскачиваясь, одним слитным существом. Человеком, зверем ли, как в раю. Лай и громкое мычание неслись к нам, неожиданным наблюдателям, глядящим почти в упор и даже как-то смущенным. Мы бываем смущены этой неожиданной радостью, будто стыдимся признаться, что сами являемся людьми.
Автобус еще стоял. Потом, когда стали отъезжать, кто-то местный прояснил.
– Глухонемой он. Здесь живет.
И тут густо ударил дождь…
Уроки природы
Женщина отправилась отдохнуть в места, где встречаются крокодилы. Конечно, не путаются под ногами, не надоедают, а живут в специально отведенных для них болотах. Сделали из крокодилов героев мультфильмов, тычут в них пальцем и рады. Потомки древних ящеров не вызвали у женщины добрых чувств, душа у нее была отзывчивая и места крокодилам там не нашлось. Но общая картина южной природы ее поразила, особенно, множество разноцветных пернатых, которые стояли, сидели и летали на животе, на боку, в общем, в самых разных позах. Гора впечатлений от поездки росла очень быстро, и они удивительно гармонично дополняли друг друга, будто нанизанные на волшебную нить.
Каждое утро женщина шла на берег океана. Что такое океан? Это когда нельзя вообразить, заканчивается ли эта вода где-нибудь вообще. На море запросто, если, например, Крым, то на юге от него – непременно Турция, а если позади Африка, то впереди – Испания или Франция. Пусть не разглядеть из-за пены и брызг, все равно они там. С океаном так невозможно. Знаешь, где что, и все равно как-то не верится. На берегу моря можно представить истоки цивилизации, голоногих греков, галеру, похожую на сороконожку. На берегу океана ничто подобное на ум не приходит, зато можно вообразить, как развивалась жизнь задолго до появления нашего сородича – обезьяны. Торжественный выход белковых тел из лона вод. Начала вселенского пробуждения.
И вот сейчас. Пляж был пустынный. Солнце взошло, и собиралось взобраться еще выше. И на этом праздничном фоне занялось и стало крепнуть какое-то шуршание. Было от чего насторожиться. Женщина обратила рассеянный взгляд не только вглубь себя, как свойственно меланхоличной натуре, но и наружу. И вот что она увидела. Весь пляж был усеян огромным количеством ракушек, довольно больших, например, с кулак, а некоторые и больше. Такие ракушки встречаются в теплых водах. Накануне был небольшой шторм, их выбросило на берег, и теперь они открывали и закрывали створки своих раковин, наслаждались, как казалось со стороны, солнечным теплом. И, можно себе вообразить, блаженствовали. И шуршали от этого блаженства. Каждый выражает свои эмоции, как может. Не исключено, они делали утреннюю зарядку, от того шуршание было равномерным, шло волнами. Знающие люди очень советуют делать зарядку на берегу океана. Не каждому так везет, а ракушкам повезло. Такое было первое впечатление, будничная и одновременно гармоническая картина…
Это для невежды и простака. Обычный человек в обращении с природой чаще всего простак, и не чувствует, что ее красота часто скрывает печаль – чувство человеческое, природе не присущее. Просто иное слово подобрать трудно. А здесь была смерть во всем ее гибельном торжестве. Ракушки, выброшенные на сушу, были уже не жильцы, им было суждено непременно умереть под знойными лучами и укрыть пляж костяными останками. Женщина это поняла, и сейчас стала спасать несчастные существа, забрасывая их назад в воду. Делала то, что в народе называется отнюдь не поощрительно – идти против природы. Таково было первое движение доброй души, к тому же, на отдыхе, который сам по себе способствует благородству. В лучшем его виде – без всякого смысла и цели. Так женщина сражалась с неизбежностью, оспаривала приговор, который выносит равнодушная природа всему живому, и вдруг обнаружила, что интересуется ракушками не только она. По пляжу неторопливо расхаживали чайки, здоровые пернатые существа, у которых под жирными перьями угадывались большие, пропитанные океанской солью мышцы. Чайки были заняты. Деловито, как мародеры на поле боя, переходили они от ракушки к ракушке. Неизвестно, слышали ли они это шуршанье, эту возвышенную симфонию смерти, но, если слышали, их поведение выглядит еще более отвратительным. Чайки застывали, нацелив беспощадный клюв, и… ждали… И когда ракушка в отчаянии открывалась навстречу солнцу, чайка сильным и точным ударом перебивала скрепляющий створки мускул. Несчастные ракушки уже не могли захлопнуться, замирали, еще живые, навсегда, а чайки опустошали свою добычу, расклевывали изнутри. Хладнокровно и безнаказанно. Потому что наказывать должен кто-то третий, кроме убийцы и жертвы. Третьей оказалась женщина. Ее потрясло вероломство, она стала подбирать камни и швырять в чаек с криком, ну, пошли отсюда. При этом она не забывала спасать несчастные ракушки, возвращая их в родную океанскую стихию, и работа шла живо. Чайки лениво отходили, кося на
