– Мы, может, войдем да сядем? – вопросом на вопрос ответил Бандикут. – А то не гостеприимно ни хрена получается.
– А, ну да... Прошу, – галантно шаркнул пяткой по полу Растаман и сделал приглашающий жест.
Жил толстяк значительно комфортнее, нежели Бандикут. Судя по всему, в бывшем бомбоубежище под школой, которое обустроил и модернизировал. В большой комнате стояли два мягких дивана, заваленные приборами и книгами стеллажи, пульт управления с несколькими работающими мониторами, на которых подрагивало монохромное изображение различных фрагментов окрестностей школы, рабочий стол, кресло. Стены оказались увешаны разноцветными постерами неизвестных Рождественскому групп и исполнителей, преимущественно негров. Боб Марли. Питер Тош. UB40. Кто все эти люди? Что они значат для Растамана? Из невидимых колонок звучала ритмичная неторопливая музыка – видать, те самые негры.
Над плакатами, почти под самым потолком висела грязноватая зеленая растяжка с белыми буквами: «Гордись и помни свято, что ты из сто тридцатой». Володя удивленно поморгал. Растаман перехватил его взгляд и кратко пояснил:
– Ностальгия.
– Учились тут? – вежливо спросил Володя.
– Преподавал. Химию. Ха-ха-ха!
Может, и не соврал жирный. Рождественский так до сих пор и не сориентировался, чему здесь можно верить, а чему – нет.
В углу тарахтел огромный белый холодильник, из которого, к великому удивлению военврача, Растаман извлек три банки пива, швырнув инъектор на кресло.
– Садитесь вон на диван, – предложил он, подцепив ногой столик на колесах и подкатив его к гостям. Володя аккуратно опустился, куда велели, и взял ледяную банку. «Рижское», Томский пивзавод. Произведено два с небольшим месяца назад. Как они его сюда доставляют?! Впрочем, про каналы поставок туда-сюда через Барьер знали все, и перекрывать их, насколько понимал Рождественский, никто не собирался по самым разным причинам. Хотя при желании Зону могли бы запечатать в два-три дня. Но не запечатывали, и потому отсюда исправно шли в обычный мир артефакты, а сюда – ну, вот, к примеру, «Рижское»...
– Свеженькое, – со знанием дела отметил Бордер, в два глотка осушивший свою порцию. – Хорошо живешь, волосатый. Прямо как рыба в биде.
– Уметь надо, лысый. Рыба ищет, где глубже, а человек – где рыба.
– Куда нам. Мы – расходный материал, мелкая сошка, – делано вздохнув, сказал энергик. – Это ты дела проворачиваешь, а мы тебе хабар собираем. За копейки, между прочим.
– Ладно, кончай ныть. Что там за история с группой Гончара?
– Давай я расскажу, – предложил Бандикут, к пиву, как ни странно, не притронувшийся.
Володя, рассеянно прихлебывая пенистую жидкость, выслушал в принципе правдивый рассказ коротышки. Разумеется, о цели их путешествия Бандикут не обмолвился ни словом, как и о пропавшей дочери председателя Совета Федерации.
Растаман помалкивал, иногда качая головой, а по окончании рассказа уточнил:
– Точно всех вояк завалили?
– Ну, слушай, там такое мясо было понакидано... – покачал головой Бандикут. – Что мне, всю эту расчлененку собрать и пересчитать надо было?
– Что-то нечисто тут. – Растаман скептически поморщился. – А про теплоход интересно, хорошо, что рассказал. Я-то сижу тут у себя в бункере, как сыч, не слыхал даже... И Карапета жаль, говорил я ему – бросай свои ходки за хабаром собачьим, иди ко мне, хорошая работа есть. Не послушался Карапет, и вот результат... – Толстяк тяжело вздохнул, жировые складки на его щеках вздулись и опали, словно у жабы. – Но вы-то куда чапаете? И зачем вояку за собой тащите, пусть он даже и доктор?
– Есть у нас кое-какие планы, – уклончиво сказал Бандикут. – Фишка в том, сало, что нам нужны твои профессиональные услуги. Ты ж мне должен кой-чего, если не забыл.
– Забудешь с тобой, как же... Чего конкретно надо?
– А вот доктора-врача посмотреть. У него импланты свеженькие, армейский комплект. Надо бы перенастроить, как ты умеешь. Или снять и поменять на толковые.
– Эй, эй! – воспротивился Володя, поспешно поставив банку на столик. – Я не хочу!
– Тебя не спрашивают, – безжалостно отрезал Бандикут. – Сейчас от них толку никакого почти, а Растаман тебя протестирует и сделает так, как лучше. Не ссы, кабы мы тебя привалить хотели, стоило бы нам тащиться в такую даль... Что, сало, займешься доктором?
– Займусь, отчего ж не заняться. Сейчас, я скоро, – хмуро сказал Растаман и утащился в соседнюю комнату, где принялся чем-то греметь и стучать. Грохнуло разбитое стекло, толстяк выругался.
Володю слегка затрясло. Что делать? Чего они ему напихают? И ведь не вскочишь и не убежишь... Нашли себе игрушку, сволочи...
Бордер тем временем поинтересовался у коллеги:
– Ты пиво-то чего не пьешь?
– Не любил никогда баночное. Жизни в нем нету, лысая башка. То ли дело взять разливного светлого... Нальешь в бокальчик по стеночке, тараньку порежешь... Икорка янтарная, сладкая, на солнышке светится... Или пузырик плавательный. Многие выбрасывают, а пузырик – это же цимес! Его на спичке чуток обжарить – и в рот. Прожевать – и пивка... А можно и прицепчик, граммов сто пятьдесят. Но не в пиво лить, в пиво – это быдлячество. Надобно эти сто пятьдесят просто махнуть перед пивом, а потом пивко идет вообще как в сухой песок. Помню, взяли мы как-то с мужиками по пять литров алтайского, поехали... – Бандикут внезапно осекся, губы его задрожали. Взяв свою банку, он молча сунул ее лысому.
– Может, все-таки не надо? – по-детски спросил Володя. – Я про импланты. Мне и так хорошо...
– Да ничего тебе не будет, – отмахнулся Бордер, откупоривая полученную банку. – Станешь, как я, файерболами кидаться, чем плохо? Или по своей основной специальности пойдешь, биоником. Тест покажет.
– Да я не хочу! – Володя вскочил и заорал: – Что вы мной вертите, как марионеткой?! Сидят тут, ж-жабы... Короче, или вы ко мне по-человечески будете относиться, или я никуда с вами не иду! Стреляйте, черт с вами!
Махнув рукой, военврач сел, схватил пиво, решительно отхлебнул и подавился. Бандикут, выслушавший эту краткую, но эмоциональную тираду, раскрыв рот, услужливо постучал лейтенанта по спине.
– Охренеть, – заключил коротышка. – Даешь ты копоти, доктор-врач!
– Никто тебя стрелять не станет. Поставят нормальные импланты, твои копеечные вынут, с ними в Зоне долго не протянешь, – скучающе разъяснил Бордер, приканчивая пиво коротышки.
– Нормальные – это оплавленные?! – встопорщился военврач.
– Нормальные – это нормальные. Наше предприятие займет неопределенное количество времени, военный. А ты нам живой нужен.
– Но я же... Я же стану как вы! – упавшим голосом пробормотал Володя. – Я же потом... Ведь из Зоны нельзя выйти, когда импланты?
– Можно, можно, – ласково успокоил лысый. – Мы ж не сталтеха из тебя делаем, прости Господи. Все вставляется и вынимается.
– Входит и выходит, – непонятно добавил Бандикут и заржал.
– Чего вы тут разорались? – Из-за двери высунулся Растаман. – Иди сюда, вояка. Снимай скафандр, клади вон в угол.
Лейтенант обреченно разоблачился и вошел в комнату, оказавшуюся чем-то вроде операционной. Посередине стояло гинекологическое кресло, опутанное проводами, помигивали огоньками какие-то приборы, под потолком жужжал вентилятор.
– Ложись в кресло, – сухо велел Растаман. В руке у него был уже знакомый безыгольный инъектор.
– Ты что? Оно же вон чего... женское... – растерялся Володя. – Ты куда мне вообще чего вставлять собрался?!
– Другого нету, а для работы и такое годится. Найдешь операционный стол или хотя бы стоматологическое кресло – тащи, хорошо заплачу. А пока – что есть, тем и пользуюсь. Залезай уже, лейтенант. Какая тебе разница? Аборт не сделаю, не бойся.
Понимая, до чего нелепо выглядит, Рождественский вскарабкался в кресло и устроился там с максимальным неудобством. Растаман возился с инструментом, пошипел им, цвиркнул струйкой прозрачной жидкости.
– Обезболивающее, – пояснил он, перехватив взгляд военврача.
– Что именно?
– Серволин.
– Его же не используют уж лет десять как!
– Слушай, я же сказал: другого нету, а для работы и такое годится, – беззлобно повторил Растаман. Волосатое брюхо, свисавшее из-под футболки, шевелилось, словно жило своей собственной жизнью.
– Нет, так не пойдет, – решительно воспротивился лейтенант. – Пиво, значит, свежее, а обезболивающему сто лет в обед? Не-е... У меня есть нормальное обезболивающее, штатное.
– Коли свое, мне какая разница, – равнодушно пожал плечами толстопузый лекарь.
Володя неуклюже слез со своего насеста, вернулся к бронескафандру и нашел в аптечке обезболивающее.
– В плечо коли, – распорядился Растаман. – Эстет!
Легкий укол, чувство сильного холода... Через полминуты сработает, прикинул Рождественский и вернулся на кресло. Растаман терпеливо ждал, отложив инъектор и распутывая провода с датчиками.
