– Как точно! Как жёстко! – повторял Шкурлепов, упиваясь фразами, как драгоценным вином.
«Реакционная буржуазия везде заботилась и у нас начинает теперь заботиться о том, чтобы разжечь религиозную вражду, чтобы отвлечь в эту сторону внимание масс от действительно важных и коренных экономических и политических вопросов, которые решает теперь практически объединяющийся в своей революционной борьбе всероссийский пролетариат. Эта реакционная политика раздробления пролетарских сил, сегодня проявляющаяся, главным образом, в черносотенных погромах, завтра, может быть, додумается и до каких-нибудь более тонких форм. Мы, во всяком случае, противопоставим ей спокойную, выдержанную и терпеливую, чуждую всякого разжигания второстепенных разногласий, проповедь пролетарской солидарности и научного миросозерцания.
Революционный пролетариат добьется того, чтобы религия стала действительно частным делом для государства. И в этом, очищенном от средневековой плесени, политическом строе пролетариат поведёт широкую, открытую борьбу за устранение экономического рабства, истинного источника религиозного одурачения человечества».
Анатолий Ильич, с детства гордившийся своим отчеством, связывающим его ниточкой с Лениным, громко зааплодировал. На шум прибежала жена Виолетта Яковлевна, спросила:
– Ты чего хлопаешь?
Шкурлепов улыбнулся.
– Статья хорошо идёт, – пояснил он. – И всё благодаря Великому Ленину. Ты не представляешь: он всё предусмотрел.
– Например?
– Например, борьбу с религией.
Виолетта Яковлевна мигом поняла и посерьёзнела:
– Ты о сорок шестом доме?
Шкурлепов поперхнулся.
– Ты-то откуда знаешь?
– Так весь город гудит! – пожала плечами жена. – Я и то ходила.
– Спятила! – испугался Шкурлепов. – А если тебя заметили?! Знаешь, что со всеми нами будет?!
– Да что будет? – вздохнула Виолетта Яковлевна. – И так всё стало. А если это правда, Толь? И Бог тогда есть? А я всю сознательную жизнь Его хаяла, хулила, смеялась над Ним… Преподаю вон научный атеизм в институте, с атеистическими лекциями езжу по заданию партии… А что, если напрасно это? Тогда ведь всё. Не простит меня Бог, раз я боролась с Ним столько лет.
Шкурлепов схватился за голову.
– Чума на тебя и всё твоё племя! – простонал он. – В собственной семейной ячейке завелась эта зараза!
Он схватил книгу с закладкой на ленинской статье «Социализм и религия» и начал тыкать жене в руки.
– Ты на вот, почитай, дурёха! И кем бы была – дояркой или прачкой, или кухаркой в трактире! Надоело работать доцентом кафедры научного атеизма?! Отрицаешь то, что проповедуешь?! Рехнулась?!
Жена неспешно подошла к стулу, села, расправила на коленях серую юбку. Взгляд её устремился на картину, украшавшую другую стену комнаты, – «Утро в сосновом лесу» Шишкина.
– Если ты мне в Бога этого поверишь, – пригрозил Шкурлепов, – я, имей в виду, отрекусь от тебя. Во всеуслышанье.
Виолетта Яковлевна помолчала, словно обдумывая слова мужа, потом произнесла задумчиво:
– Я ведь даже не крещёная, Толь. Что со мной будет, если я некрещёная, а Бог есть? Многие вокруг теперь говорят, что Бог есть: вон оно, свидетельство, на Волобуевской за кощунство наказано святителем Николаем. У меня студентка с вечернего отделения там была, вначале ещё. Окно не успели задёрнуть, видно было стоявшую девушку. А ночью она слышала, как девушка кричала об огне в аду и на земле. На земле-то сейчас, Толя, как в аду, ты это чувствуешь, нет?
– Что за студентка тебя с толку сбила? Я её в КГБ сдам! – проворчал Шкурлепов. – Чертовка капиталистическая…
Виолетта Яковлевна перевела на него странный отрешённый взгляд.
– А помнишь, Толя, как мы с тобой своих детей убивали?
Шкурлепов закашлялся от неожиданности.
– Чего?! С берёзы вниз полетела?! Каких-таких детей мы с тобой убивали?! Ты ещё не брякни где-нибудь!
– Четыре аборта мы сделали, – сказала жена. – Четверых детей убили. А теперь у меня детей никогда не будет из-за этих четырёх убийств. Всё. Я теперь не женщина, а так… существо безполое. Детоубийца.
Она встала, пошатнулась, ухватилась за спинку стула.
– Нехорошо мне что-то, – выдавила, побледнев.
– Иди, иди, полежи, – бросил негодующий Шкурлепов. – Дура дремучая. Кем была?! Кем стала?! Аборты ей, видишь, не нравятся теперь! Да если б не аборты, где б мы жили, какую зарплату получали, какое положение имели?! Дети… А и хорошо, что их нет. Меньше возни. Больше времени на дело. Вон у Ленина и Крупской не было детей. Зато они создали новый мир! А о тебе я заявлю, куда следует! – крикнул он и пробормотал под нос: – Не хватало мне под боком верующей жены… Правильно говорил Хрущёв: в котёл их, верующих этих! Баламутят, баламутят, жить не дают… А чего? Я и один проживу. И недолго один-то: неужто бабы себе не найду? К Богу она, видишь, со всех ног побежала… доцент по атеизму… Вот чёрт! Нет, скорее надо фельетон писать, чтоб разхлестать братию эту христианскую в кровь и кости!
Он зарядил в пишущую машинку «Ундервуд» три листа бумаги, переложенные копиркой. Подумал, составляя фразу. Пальцы запрыгали по круглым клавишам, едва успевая передавать бумаге едкие издевательские фразы.
«Люди подверглись массовому психозу. Так называется явление, когда брошенная в толпу случайная фраза или даже одно слово при определенной ситуации и настрое людей может спровоцировать массовые волнения, беспорядки и даже галлюцинации. Всё это чистейшей воды вымысел. Не существуют ни врачи «Скорой помощи», приезжавшие будто бы к девке каменной, ни сломанные и гнутые иголки, ни поседевшие вмиг милиционеры, ни попы, служивших молебен. Это лишь сплетни. При этом очень печально, что интерес к событиям в нашем городе проявляют кто угодно, но только не учёные. Возможно, что если бы феномен возникновения слухов о девице исследовали с научной точки зрения, то не было бы вокруг него столько вымыслов и откровенных фальсификаций!...Случай на Волобуевской улице – дикий, позорный случай. Он служит упрёком в адрес пропагандистских работников горкома и райкомов КПСС. Пусть же уродливая гримаса старого быта, которую многие из нас видели в эти дни, станет для них уроком и предостережением»…
Допечатав, сложил листы в папку и оделся идти в редакцию. В квартире ото всех таилась тишина. Похоже, пока он работал, Виолетта куда-то ухлестала. Хотя понятно, куда, в свете её последних фраз. Ну, она получит от него, когда вернётся!
Ругаясь матом, Шкурлепов выскочил на улицу и помчался в «Чекалинскую коммуну», прижимая к груди папку с фельетоном «Дикий случай». Здорово, что его поместят на первой полосе!
ГЛАВА 8
Февраль-март 1956 года. Взятие иконы отцом Кириллом Тихомировым. Судьбы людей.
Отец Кирилл Тихомиров аккуратно подлил во все лампады деревянного маслица, крестясь и творя молитву перед каждой иконой. На раннюю литургию, скорее всего, придут трое: диакон, чтец и певчий. Народу отец Кирилл не ожидал вовсе. На поздней литургии, которая начиналась в девять утра, возможно, кто и появится…
Будем петь хвалу Господу!
Будем петь, несмотря на аресты, расстрелы, взрывы, осквернения, хулу, запреты, регистрацию, гнёт безбожных властей и подчинившегося ему «стада», постоянную угрозу ссылки, увольнения и оставления без средств к существованию…
Заслужили… заслужили своим неверием, отпадением от веры, от чистоты помыслов… жадностью, страстями, глядя на которые, и простой народ задумывался: есть ли Бог? Нужен ли Он, когда у Него такие служители? Недаром у Пушкина появилась безбожная «Сказка о попе и работнике его Балде». С натуры писал…
Но, несмотря на это, на годины тяжкие, восхвалим Господа за победу над Германией, за то, что восстанавливались монастыри, что жива вера в сердцах русских людей! Испросим милости у Бога нашего к заблудшему народу, поклонимся будущему Святому Воскресению Его!
Начался уж Великий пост. Первая неделя, самая строгая (одно сухоядение и вода, и канон святого преподобного Андрея Критского во время богослужения) вчера благополучно отсчитала последние часы. Слава Тебе, Боже наш, Слава Тебе!
Бредём к Тебе, Господи, падаем, спотыкаемся, рыдаем, одноликуем при малейшей милости Твоей, но бредём, стремимся к Тебе, ибо в Тебе, Господи, жизнь, а без Тебя смерть. Без Тебя где жизнь, Господи, где смерть? – Далека жизнь, близёхонька смерть…
Иерей Кирилл вздохнул, перекрестился и подлил маслица в последнюю лампаду, поправил фитилёк.
Огонёк его горел перед иконою святителя Николая, епископа Мир Ликийских, Чудотворца и Угодника Божьего. Отец Кирилл приблизил к лику старца, защищённому стеклом, своё широкое треугольное лицо, пересечённое вдоль и поперёк оврагами и овражками морщин.
Живые глаза святителя смотрели на священника строго, но ободряюще: ничего, мол, раб Божий Кирилл, не унывай, ибо велик Господь в любви и милосердии своём, и все болезни и скорби ваши видит Бог наш Иисус Христос, и пишут их в Книгу Жизни святые ангелы Его.
