возможности получить всю сумму наличными, о каких-то мифических взаимовыгодных процентах и тому подобном, то запросто можно оказаться просто выставленным на улицу… и все будет кончено. А очень хотелось как-то перейти к вопросу о Рольфе Гаммерсбахе… И он решил действовать напрямую.
– Господин Краузе, мне известно, что есть персона, которой вы ссужали очень большую сумму наличными… и именно за бриллиант.
– И вы можете назвать этого человека?
– Да, это Рольф Гаммерсбах.
В комнате повисло молчание. Краузе сидел и думал, что молодой человек, пожалуй, не является наследником богатой тетушки. Может быть, он из налоговой полиции, и там что-то стало известно… Но при чем здесь бедный Рольф? Да и что им может быть известно об их отношениях? Он решил стоять на своем.
– Нет, я не знаю этого господина. Имя мне знакомо, ведь я читаю газеты… Какое отношение имеет ко мне убийство банкира?
– Я думаю, никакого, господин Краузе… Но тем не менее вы присутствовали на панихиде. Вы хотите сказать, что сделали это из чистого любопытства?
Краузе снова задумался. Определенно, парень что-то знает… Но он не из полиции… Здесь что-то другое. Пожалуй, он не собирается обсуждать с ним убийство Рольфа. В чем же дело? Он знает о его присутствии на панихиде… Не в газетах же он прочел об этом. Он мог об этом узнать только от лиц, близко знавших банкира… Он решил еще немного поиграть с молодым человеком, чтобы понять, кто он и как себя с ним вести.
– Откуда вам это известно, господин Вундерлих?
– Все очень просто. Об этом мне сказала супруга покойного.
Ах, вот как… Тут, пожалуй, не отвертишься… Зачем он встречался с Бригиттой Гаммерсбах? Речь идет о наследовании ею банка… Так он что, адвокат? Нет, он бы тогда не пришел к нему. Что-то другое…
– И что она вам сказала?
– Что вы были дружны с Рольфом Гаммерсбахом.
– Это преступление?
– Ни в коем случае…
– Тогда в чем же дело?
– Простите, господин Краузе, может быть, вам что-то известно о финансовых проблемах, с которыми сталкивался в последнее время Рольф Гаммерсбах?
Смотри-ка, он пытается подплыть к бриллианту с другой стороны… Зачем? Если он не налоговый инспектор, то кто же он?
– Насколько мне известно, он решил все свои финансовые проблемы…
– Да, но за счет другого лица, интересы которого я представляю…
Интересно… Он об этом ничего не слышал. Так что, бриллиант… А он представляет, оказывается, чьи-то интересы… Он сыщик? Краузе немного успокоился, решив, что приход парня никак не связан с государственными интересами, что с этой стороны ему, пожалуй, ничего не грозит, и спросил:
– Кто вы, молодой человек, и чьи интересы вы представляете?
Макс подумал, что хватит ходить вокруг да около, и сказал:
– Я частный детектив и представляю интересы Кристины Маттерн. Вы знаете ее?
Отпираться не имело смысла, и Краузе ответил:
– Безусловно, милое создание… Рольф любил ее. А как она его обожала…
– Так, что однажды передала ему в пользование свой единственный бриллиант, место нахождения которого сегодня неизвестно, – сказал Макс, стараясь вложить в интонацию как можно больше гнева и скорби. Владелец ломбарда, не ожидая такого напора, горячо и непроизвольно возразил:
– Но я здесь ни при чем. Я вернул ему бриллиант после того, как он погасил долг.
– Значит, вы признаете, что ссужали Рольфу Гаммерсбаху деньги под залог бриллианта? И при этом наличными…
– Да, это так… Но поймите, мы были очень дружны… Я мог бы и так одолжить ему эти деньги, но сумма все же большая, и бриллиант я взял для подстраховки…
– Но не забыли и о процентах… – улыбнулся Макс.
– Иначе бы я не был коммерсантом! – запальчиво воскликнул Краузе.
– Успокойтесь, господин Краузе, я не имею намерения копаться в ваших делах. Я должен найти бриллиант.
– Так он исчез?
– После вас ваш друг заложил его еще раз, а потом его убили.
– Бедная Кристиночка…
– Кстати, когда Рольф Гаммерсбах выкупил у вас бриллиант и какую сумму вы ему ссудили?
Господин Краузе, освободившись от начальных страхов, успокоился и назвал дату и сумму. Макс сообразил, что он был вторым кредитором из трех названных Кристиной Маттерн возможных кандидатов. Сыщик положил перед ним свою визитку и, выбравшись из мягкого кресла, спросил:
– Господин Краузе, не могли бы вы назвать еще кого-нибудь, кто мог бы ссудить деньги покойному банкиру… – Он замялся, не зная, как поделикатнее выразиться, и сказал просто: – На «ваших» условиях?
Краузе улыбнулся и развел руками.
– Благодарю вас, господин Краузе, вы и так оказали мне неоценимую услугу.
Покинув ломбард, Макс спустился по ступенькам перед входом и закурил. Проглотив первые порции табачного дыма, почувствовал, как начало отпускать напряжение. Он медленно побрел к своему автомобилю. Сев на сиденье, подумал: «В любом случае два меньше трех…»
16
Эрика Пфеффер изумленно смотрела в окно автомобиля. За ее недолгую жизнь в квартире приемной матери (о чем она до сих пор не знала) она никогда не видела ничего подобного. Невозможно было даже предположить, что всего лишь в тридцати километрах на восток от Берлина начиналась живописнейшая холмистая местность, называемая Бранденбургской Швейцарией.
В машине находились еще двое подростков, признанных, как и Эрика, трудновоспитуемыми. Дети еще не знали имен друг друга, так как не решались вступить в контакт под внимательными молчаливыми взглядами сопровождающих дам в униформе. Водитель Карл, напротив, не ощущая своей принадлежности к касте воспитателей, болтал без умолку, стараясь обратить внимание подростков на тот или иной умопомрачительный (так говорил Карл) пейзаж. Живописная местность и веселая болтовня Карла никак не связывались в сознании детей с задачами социалистического воспитания. Им казалось, что, возможно, их везут в некое подобие рая.
Это ощущение не исчезло и тогда, когда машина достигла конечной цели маршрута, деревни Притцхаген, расположенной на северном берегу прекрасного озера Торнов. Название Торнов досталось и группе расположенных в деревне старинных построек, принадлежавших когда-то знатным господам. К моменту, когда Эрика и два ее спутника (это были мальчишка лет двенадцати и пугливая девчушка примерно одного с Эрикой возраста) покинули автомобиль веселого Карла, в Торнове располагался специальный детский дом имени Вильгельма Пика. В сопровождении строгих дам дети направились в здание, где находилось руководство заведения.
Высоченный и тощий, как жердь, директор Франц Эккерт, заложив руки за спину, словно маятник, перемещался от одной стены комнаты к противоположной и обратно. Трое подростков взглядами сопровождали согбенную фигуру директора, силясь понять его витиеватую речь.
Иногда Франк Эккерт останавливался, чтобы промокнуть платком вспотевший лысый лоб, и тогда его маленькие колючие глазки буравили лица подростков, их незатейливую одежду и поношенную обувь. Тогда голос его звучал особенно проникновенно:
– В нашем специальном детском доме принят специальный распорядок. Всякое его нарушение будет строго наказываться. Ваши прежние контакты, включая общение с родителями, будут строго контролироваться и разрешаться только с подачи ваших воспитателей… Плохая учеба, нарушение дисциплины могут явиться