Хёрдис почти не помнила сейчас, что ее связывает с Торбрандом взаимная вражда – жажда мести отмирала в ней, как и все человеческие понятия. Она даже не знала толком, чего от него хочет. Ее существо жаждало, чтобы он был здесь, как холодной ночью жаждут огня, и она звала и манила его к себе всеми средствами, доступными ведьме Медного Леса.
Обессиленная, Хёрдис стояла под елью и с закрытыми глазами не взглядом, а иным нечеловеческим чувством провожала уходящих людей. Она ощущала смутное тепло. Ее неясные надежды были как-то связаны с уходящими, и Хёрдис готовилась ждать. О, не так, как раньше, когда любое, даже невыполнимое желание рождало в ней всплеск упрямой силы. Теперь она умела ждать спокойно. Спокойно и долго, как камни, которым некуда спешить.
Ночевали в этот раз уже возле кораблей. Хьёрлейв Изморозь привел их еще два дня назад и так ловко спрятал на мысу, закрыв высокие штевни связками еловых лап, что с моря их совсем не было видно. Несколько разномастых кораблей, что с тех пор проходили мимо, не подали и виду, будто что-то заметили.
– Теперь главное – действовать быстро! – говорил Хьёрлейв, когда Асвальд и прочие вожаки дружин сидели у костра в ложбинке, где он разбил свой стан. – Тут на соседнем мысу ночевала снека с Острого мыса, я подослал Грани Заплатку – они сказали, что Гримкеля конунга нет дома. Похоже, все так, как он говорил. – Хьёрлейв показал глазами на Гельда.
Рано утром семь фьялльских кораблей пустились в путь на юг. Гельд хотел было присоединиться к сыновьям Стуре-Одда на их «Рогатой Свинье», но Асвальд кивнул ему на своего «Щетинистого», и Гельд подчинился. Если доблестный ярл считает это нужным, к чему спорить?
Оказалось, что Асвальд ярл проявил гостеприимство не просто так. В первый же день пути он подошел к Гельду, сидевшему на мешках возле мачты, и положил ему на колени два серебряных обручья, на которые были нанизаны несколько перстней. Среди них желтел даже один золотой.
– Это что? – Гельд поднял глаза.
– Это твоя доля добычи. Я обещал, что ты участвуешь наравне с нами. Это, кстати, из-за пазухи Гутхорма Длинного. Похоже, он собирал дань не только железом.
Гельд повертел в руках «добычу». Два колечка были маленькие, явно женские.
– Бери, бери! – оглянувшись, бросил один из гребцов на ближайшем весле. – Сам-то ты добыл не много, если не считать припасенные страшные саги.
– Что-то я в битве тебя не видел! – добавил другой гребец. Фьялли хорошо относились к барландскому торговцу, но считали себя вправе слегка над ним посмеиваться.
– Ты понимаешь, Фродульв, если бы я был трусом, я бы вовсе не пошел с вами в Медный Лес, верно? – без обиды ответил Гельд, подбрасывая на ладони мягко звенящие обручья. – И вообще не стал бы ввязываться в чужое дело. Если кто-то станет мне угрожать, я знаю, за какой конец держать оружие, не беспокойся. А самому искать случай подраться – не для меня. Торговцам, знаешь ли, нужен мир, безопасные дороги, богатые и веселые люди в многочисленных усадьбах, а еще хорошие отношения решительно со всеми. Это, кстати, всем на пользу. Знаешь «Песнь о Риге»?
Фродульв усмехнулся и неопределенно мотнул лохматой головой. Он знал, что такая песнь на свете существует, но в чем там суть, никогда не задумывался. Что ему, делать нечего?
– Когда Златозубый Хеймдалль обходил человеческие жилища и давал начала всем человеческим родам, он каждому определил особое дело, – рассказывал Гельд, поглядывая то на собеседников, то в размытую морскую даль. – Рабам он велел кормить скот и таскать хворост, бондам – пахать землю, воинам – потрясать щитом. Про торговцев там, правда, ничего не сказано, но не могли же они упасть с неба сами собой! В дом моих предков Хеймдалль тоже заходил, иначе откуда бы я взялся?
Люди вокруг засмеялись, даже Асвальд улыбнулся. Гельд неприметно глянул на него и удивился: лицо надменного ярла сейчас было спокойным и почти приветливым. Заслушавшись, он просто забыл следить за собой и невзначай обнаружил, что является таким же человеком, как и все. И чего боится, чудак?
– А кто ты родом? – спросил хирдман напротив Фродульва.
– А это и ты, Бранд, можешь сказать с тем же успехом, что и я сам! Меня не зря зовут воспитанником Альва Попрыгуна и Подкидышем. Альв нашел меня на пороге своей землянки на поле тинга в Эльвенэсе.
– Так ты еще и слэтт? – изумленно спросил кто-то рядом.
– Женщины определили, что мне было месяцев восемь-девять. Так что родом я мог быть хоть с Эльденланда, если меня привезли. Там, в Эльвенэсе, кого только не бывает! Один раз видели человека, черного, как головешка. Я, правда, при этом не был, но мне рассказывали надежные люди. Он с ног до головы был черный, а волосы кудрявые, еще кудрявее, чем у нашего Тормода. И живой, представьте себе!
– Ну, это ты врешь! – без особого осуждения, но уверенно определил Бранд.
– Можешь не верить, если тебе так приятнее, – беззлобно разрешил Гельд. – Так вот… У Альва своих детей не было, и он взял меня на воспитание. А кто я родом, теперь уж не узнать. Но мне, честно сказать, не так уж и любопытно. Все люди, в конце концов, происходят от Аска и Эмблы, так какой еще род мне нужен?
Слушатели переглядывались, улыбались, пожимали плечами. Род – основа всего, нельзя жить, не зная, кто ты такой. Странный он, этот парень, хотя и неплохой.
А Гельд поигрывал серебром у себя на коленях и задумчиво смотрел в море. Его родом был весь род человеческий, а родиной – весь обитаемый мир. И поэтому он считал себя гораздо богаче, чем все его новые друзья, привязанные к какому-то десятку человек и клочку каменистой земли в том или ином фьорде.
– Ты пойдешь с нами на Острый мыс? – спросил Асвальд. – В конце концов, как ты говоришь, я собираюсь крепко поссориться с этим подлецом Гримкелем. Пусть не думает, что меня можно предать безнаказанно! Ни о каком мире и хороших отношениях на Остром мысу уже и речи не будет. Если хочешь, мы тебя высадим чуть раньше, и ты дойдешь пешком, чтобы тебя не связывали с нами. И будешь себе торговать… Если потом там что-нибудь останется.
– Поздно! – Гельд мотнул головой. – Люди могли видеть, что я ушел с вами. А потом… Я, знаешь ли, страшно любопытен. А с вами я уже столько повидал… Короче, мне хочется поглядеть, чем все кончится. И если доблестный ярл и храбрая дружина не возражают, я хотел бы остаться с вами и дальше.
– Только мне думается, что все это кончится не скоро, – заметил Хьёрлейв. – Сейчас мы разделаемся с Гримкелем, но главный наш враг – не он.
Теперь уже никто не улыбнулся. Серое лицо квиттинской ведьмы, страшный подарок которой везли на своем корабле Сёльви и Слагви, стояло перед глазами у каждого.
– А на Остром мысу можно набрать еще немало таких игрушек! – Бранд кивнул на серебро в руках Гельда. – Эти Лейринги не такие дураки, какими притворяются. У Гримкеля не последний кубок в сундуке!
– И мы еще кое-что добудем! – поддержал товарища неугомонный Фродульв и покосился на Гельда. – Даже те, кому боги, понимаете ли, не велели лезть в драку…
Барландец промолчал, не обращая внимания на ехидный намек. На самом деле квиттинская ведьма занимала его гораздо больше, чем Гримкель конунг и весь Острый мыс. За всю свою жизнь, полную странствий (Альв Попрыгун стал брать воспитанника в походы с неполных двенадцати лет), Гельд ни разу не встречал подобного создания. Зная множество рассказов о колдунах и оживших мертвецах, он не мог и вообразить такое странное существо, не принадлежащее ни к одной мыслимой «породе». Сам Риг-Хеймдалль не вспомнил бы, откуда она взялась! Это не старуха или вдова, что живет на отшибе и дурным глазом портит скотину. Это не хромой рыбак, умеющий петь заклинания и приманивать треску в сети! Гельду не верилось, что квиттинская ведьма родилась от людей, как ему рассказывали, от Фрейвида Огниво и какой-то рабыни. Родилась, если верить рассказам, каких-то двадцать три-двадцать четыре года назад! Но у той женщины, которую он видел, не было возраста. Она могла явиться девчонкой или старухой, но возраста не имел даже ее истинный облик, который она показала им напоследок. У камня нет возраста, а если есть, то к нему не приложимы ничтожные человеческие мерки. Нельзя сказать, прожила Хёрдис дочь Фрейвида века или мгновения за те два года, что она провела во власти великана. Ее нынешняя жизнь измеряется совсем по-иному. В ней была холодная озлобленность, жгучее и болезненное стремление к чему-то недостижимому, даже скрытое страдание. В ней жила огромная манящая тайна, и Гельд не знал бы покоя всю жизнь, если бы ушел, не разгадав ее.
– Этого подлеца Гримкеля нет дома, и мы не потеряем ни одного человека! – долетали до него с корабельного носа обрывки разговора Асвальда и Хьёрлейва. – А потом пойдем за ним следом и накроем его там, где он поджидает в засаде нас. И пусть посмеет сказать, что отправился на охоту! Я вобью ему в глотку тот самый Волчий Камень, которым он так любит клясться!
