– Как ловко повернул! – восхитился Исбьёрн сын Стейнара. – Мое предложение! Два могущественных конунга! Мне сдается, тут сейчас нет ни одного конунга!
Асвальд ответил не сразу. Многочисленные льстивые возгласы не затуманили ему головы, но какая-то правда в словах Гримкеля была. Квитты действительно лучше фьяллей знают Медный Лес. Знают, где и что можно взять, а где и искать нечего. «Горячая палочка» Сёльви и Слагви, конечно, хороша, но нельзя обходиться только ею. Об этом предложении стоит подумать.
– Гейрбранд ярл, – поизнес Асвальд, не сводя взгляда с Гримкеля, – забери меч у конунга квиттов.
– Что? – Гримкель двинул бровями, не веря своим ушам. Все ведь стало так хорошо получаться!
– Я буду с тобой разговаривать только после того, как ты и твои люди сложат оружие, – с надменной твердостью ответил Асвальд.
Гейрбранд Галка тем временем шагнул к строю квиттов и протянул руку. Внутренне он был готов к защите, если злосчастный конунг попытается «вручить» ему свой меч не тем концом.
Гримкель колебался. Отдать оружие на глазах у дружины означало окончательный позор. Запутавшись во лжи, которую считал оружием слабых, он все же не решался расстаться с оружием сильных, которое делало его конунгом и мужчиной.
– Ну! – резко и требовательно крикнул Асвальд. Его глаза яростно сверкнули, рука легла на рукоять собственного меча. – Отдавай или возьми в руки и защищайся, тролль тебя дери! – Он резко мотнул головой в сторону, где имелось свободное место для поединка. Ему надоело ждать.
Гримкель расстегнул перевязь и протянул Гейрбранду меч вместе с ножнами и ремнем. «Я буду с тобой разговаривать…» – было сказано ему, и за возможность разговаривать, а не биться приходилось платить.
Гейрбранд взял меч. По рядам фьяллей и квиттов пробежало движение: фьялли усмехнулись, кое-кто из квиттов спрятал лицо под щитом от такого позора.
– Кто остается со своим конунгом – то же самое! – распорядился Асвальд, скользя взглядом по рядам квиттов. – А кто не хочет – назад, в Медный Лес. Путь свободен. И чтобы на Остром мысу никого не осталось.
Ряды квиттов заколебались. Гримкель обернулся, и на лице его теперь был настоящий ужас. Квитты переглядывались, кое-кто, с молчаливой решимостью сжимая рукоять меча, отступал назад. Асвальд молчал, стиснув зубы, хотя ему очень хотелось крикнуть: «Быстрее!» Пусть думают, стоит ли им оставаться с таким конунгом. Тяжелое даже для зрителей, это зрелище подрывает душевные силы тех квиттов, кто еще не утратил способности сопротивляться. Пусть пьют свой позор глоток за глотком. Отравленные унижением души воспрянут не скоро. Пусть идут и расскажут всем, кто этого не видел. Это даже лучше, чем на месте перебить всех, как сделал бы Хродмар сын Кари.
Человек тридцать шагнули вслед за своим конунгом, снимая мечи. Эти считали, что они должны жить и умереть с тем, кому однажды клялись в верности. Другие остались стоять: эти клялись не Гримкелю, а Одину и отдать меч, его драгоценнейший дар, согласились бы только вместе с жизнью.
– Я верю, Асвальд сын Кольбейна, что ты не прикажешь бить в спины, – сказал один из квиттов, и все вокруг оглянулись, услышав его голос.
Асвальд быстро глянул в ту сторону и увидел мужчину лет сорока, с темными волосами и грубоватыми чертами лица. Глаза у него были узкие и чуть заметно косили внутрь; внешний конец густых черных бровей был шире, чем внутренний. Все вместе это делало взгляд синих глаз острым и метким, как стрела, бьющая точно в цель. Рука с широкой сильной кистью крепко сжимала рукоять меча, и Асвальд осознал как упущение то, что не знает этого человека. Ведь это их новый вождь, по всему видно.
– Я предоставил вам выбор и не отступлюсь от своих слов, – ответил Асвальд, меряя собеседника оценивающим взглядом. – Как твое имя?
– Я – Ингвид сын Борга, – ответил квитт. – Если тебе это любопытно, то я в родстве с Гримкелем конунгом: моя сестра Асгерд была женой его двоюродного брата Халькеля Бычьего Глаза.
– Я вижу, ты отступился от родича, – уколол его Асвальд, но в душе знал, что тот поступил как должно.
– Нет, это он отступился от нас, – твердо ответил Ингвид. – От нас, от предков и от богов. Так и скажи твоему конунгу.
Он повернулся и пошел прочь. Квитты, не пожелавшие расстаться с оружием, сплотились вокруг него, и привычный глаз Асвальда отметил, что они закрывают нового вожака сзади. Что ж, такого человека следует беречь. Этот, уходящий, был бы гораздо более ценной добычей, чем тот, остающийся.
Этим вечером на хозяйском месте в гриднице Лейрингов сидел Асвальд ярл, а Гримкель конунг должен был почитать себя счастливым, что ему досталось почетное гостевое место напротив хозяйского. И женщины подносили мед и пиво сначала Асвальду и лишь потом Гримкелю.
Впрочем, Асвальд пил мало, поскольку понимал, что сегодня требуется особая осторожность. Дозоры были расставлены вокруг усадьбы и прохаживались по всему Острому мысу, чтобы в случае опасности мгновенно поднять тревогу. Все семь кораблей вытащили из сараев к воде и полностью приготовили в дорогу. Почти все, что Асвальд посчитал нужным забрать из усадьбы Лейрингов – в основном меха и зерно из Гримкелевой части дани, – уже было погружено. Но от нынешнего конунга квиттов можно ожидать чего угодно, и Асвальд, прежде чем отпить от кубка, приказал поднять уголек с очага и двумя короткими движениями начертил на ладони руну «науд», предохраняющую от ядов. Конечно, серебряный кубок от этого не разлетится в осколки, но если яд будет, «науд» даст знать.
– Я согласен отдать Торбранду конунгу еще половину дани! – говорил со своего места Гримкель конунг, хотя его согласия никто не спрашивал. Его бледное лицо отражало смесь лихорадочного беспокойства и торжества: себя он тоже считал победителем и в определенном смысле был прав. – Мне будет нелегко пережить зиму, но я готов на любые лишения, только бы… доказать Торбранду конунгу мою дружбу. Весной или даже зимой, если зима выдастся сухая, можно будет устроить поход и показать этим подлецам в Медном Лесу, кто их хозяин, я… мы или какая-то ведьма. Нам обоим это будет очень выгодно, и мне, и Торбранду конунгу. Клянусь столбами Тюрсхейма!
«Вот как, уже столбами Тюрсхейма!» – отметил про себя Асвальд, одним ухом прислушиваясь к болтовне квиттинского конунга. Значит, понял, что клятвы Волчьим Камнем больше в счет не идут. Но и столбы святилища Тюрсхейм фьяллям тоже ни к чему. Их ведь не вывернешь из земли и с собой не увезешь. Да и разрушать святилище Тюра было бы неумно, мягко говоря. Хоть он и покровитель племени квиттов, однако тоже сын Одина, как и Тор, покровитель фьяллей. И Тюру во Фьялленланде по праздникам тоже приносят жертвы.
Короче, залог нужен другой. Покатывая в ладонях уже знакомый кубок-дракон, Асвальд окидывал взглядом гридницу и размышлял. Да уж, взять тут больше нечего. Везти с собой самого Гримкеля, пожалуй, не стоит. Если увезти его с Острого мыса, сюда немедленно вернется Ингвид Синеглазый и квитты с готовностью объявят конунгом его. Им теперь недолго собирать тинг – слишком мало их осталось. И Гримкеля можно будет разве что послать за хворостом… только какой из него работник? Только и умеет, что давать лживые клятвы! Нет уж, пусть сидит здесь и как умеет бережет свою власть. Сильный духом квиттинский конунг фьяллям ни к чему…
– Давай быстрее! Не видишь, у ярла кубок пуст! – ворчала где-то рядом старая Йорунн. Убедившись, что дело еще можно поправить, мать конунга деятельно взялась за хозяйство и угощала фьяллей почти с тем же сварливым усердием, что и в их первый приезд.
Борглинда дочь Халькеля подошла к Асвальду с маленьким ковшиком меда. Румяная то ли от волнения, то ли от гнева, она совсем не поднимала глаз. На ее лице застыла замкнутая гордость, даже надменность, как бы стоявшая стеной между нею и всем вокруг. Асвальд по себе знал, откуда берется такое выражение. Под этой неподвижностью кипела настоящая лава. Борглинде дочери Халькеля было отчаянно стыдно за свою родню по отцу, так стыдно, что весь свет вызывал отвращение, начиная с себя самой и кончая далеким Торбрандом конунгом.
Кубок Асвальда был полон больше чем наполовину, но он подставил его Борглинде, чтобы посмотреть на нее. Она тоже видела, что добавок пока не требуется, но старательно перелила мед из ковшика в кубок, так что золотистая жидкость поднялась вровень с бледно-позолоченными краями и несколько капель потекло на колени к фьяллю. Асвальд усмехнулся: ему было не жаль штанов, его забавляло это молчаливое сопротивление упрямой девочки.
Борглинда почувствовала его усмешку и подняла глаза. Они оказались карими и смотрели с угрюмым вызовом. «Мне все равно, что ты обо мне думаешь! – говорили эти глаза. – Можешь меня презирать, а мне наплевать на тебя и твое мнение!» Дети в таких случаях говорят «сам дурак». Простенько, а помогает.
