присланные материалы.
Один из художников собирался выставить в галерее сто одинаковых фотографий своей собственной неубранной кровати. «Это то место, – писал автор в пояснении к своей работе, – где я только что был, но теперь отсутствую. Это то место, где я задумал все свои гениальные творения».
Другой пошел еще дальше. Он не привез ничего вещественного и заявил, что выставит собственные мысли об искусстве. Причем будет непосредственно телепатически передавать эти мысли всем посетителям галереи.
«Мое искусство доступно только для высокоодаренных художественных натур, – прочла Валя в пояснительной записке. – Если же человек не поймет и не прочувствует мои мысли, значит, он еще не готов к восприятию современного искусства или заражен неизлечимой болезнью – привычкой к традиционным ценностям».
Следующий художник был не так радикален. Он все же представил на выставку несколько десятков пейзажей – какие-то кусты, горные склоны и скалы. Под каждой картиной стояла подпись: «Место, где только что был снежный человек», «Место, где мог бы появиться снежный человек», «Место, где нет снежного человека» – и так далее в таком же роде.
Ознакомившись с работами остальных художников, Валя на какое-то время задумалась. Что же их объединяет?
Она снова вернулась к пейзажам, странно притягивающим ее внимание. «Место, где нет снежного человека…» – перечитала она отрешенно.
Ну да – вот же она, общая идея, объединяющая все эти работы, – отсутствие!
И Валя написала на чистом листе бумаги: «Отсутствие снежного человека».
Отличное название для выставки!
И звучит интригующе. Ни один журналист, ни один художественный критик не сможет равнодушно пройти мимо такого названия! Кроме того, в нем есть какая-то недосказанность – а именно недосказанность считается признаком подлинного современного искусства.
…Дуся влетела в кабинет, как ракета «земля-воздух», только что не взорвалась.
– Слыхал? На нашего-то проверяющие какие-то понаехали! Пока он с ними в своем кабинете закрылся. Верка бегает с утра, как кошка угорелая, то кофе им туда носит, то бумаги какие-то, говорит, по отделам скоро пойдут.
– А? Что? – Лебедкин оторвал взгляд от своих записей и диаграмм.
– Петька, очнись, в себя приди! – заорала Дуся. – Говорят тебе, комиссия с минуты на минуту нагрянуть может! И ежели, не дай бог, увидит начальство, что ты своим маньяком занимаешься, мало не покажется, вместе с тобой в Салехард загремим!
Страшное слово возымело действие. Капитан вскочил и заметался по кабинету, распихивая дела по шкафам. Папки падали на пол, как осенние листья, непрошитые листы рассыпались, они с Дусей столкнулись головами, отчего Лебедкин пришел в себя и стал действовать более осмысленно.
Через десять минут в кабинете был относительный порядок, на столе лежали только три папки с текущими делами.
Комиссия все не шла, и тогда капитан спросил, что Дусе удалось выяснить по поводу ограбления почтальонши Дудкиной.
Выяснилось многое. Во-первых, три бабки оказались вполне себе сообразительными, одна недавно вообще помогла задержать квартирного вора, за что получила письменную благодарность от полиции. Эти три пенсионерки клятвенно заверили Дусю, что они понимают всю серьезность ситуации и о том, что им принесут пенсию, никому заранее не говорят – ученые уже.
Во-вторых, четвертая старушка оказалась в частичном маразме и проживала вместе с незамужней дочерью. Та держала мать в ежовых рукавицах и к телефону не подпускала вообще, поскольку у бабушки было плоховато с определением времени, она могла, к примеру, позвонить знакомым в пять утра или начать поздравлять их с Новым годом, когда на дворе июль месяц.
Пятая же старушка жила одна, но имела родственников, которые навещали ее нечасто, но в последнее время зачастил к ней внучек Вовочка. Хороший мальчик, говорила бабушка, вежливый, воспитанный. Всегда про здоровье спросит, чаю с ней выпьет. Компьютерами увлекается, играми разными, только все дорогое очень, так она с пенсии ему всегда сколько-то денег на игры эти самые дает. Все-таки внук родной, не посторонний человек, а ей-то самой много и не надо, пенсии за глаза хватит.
Только в этот раз остался Вовочка без игры, потому что почтальона ограбили, у них там разборки всякие, и когда теперь пенсию принесут… Так Вовочка еще и утешал ее – не горюй, говорит, ба, обойдусь. Вот какой душевный ребенок.
Выпив с бабушкой чаю, Дуся во дворе столкнулась с той самой троицей сообразительных старушек и получила исчерпывающую информацию о внуке.
Вовочка вымахал орясиной под два метра и являлся совершеннейшим балбесом. То есть, с грехом пополам окончив школу, он нигде не работал и учиться не хотел. Грядущей службы в армии не боялся – имел какую-то хроническую кожную болезнь. Так что родители по этому поводу не волновались, кормить и одевать сыночка не отказывались, но денег ни на что больше не давали. Говорили, что может сам заработать. Оттого в последнее время и зачастил внук к бабке. Жил он с родителями в паре кварталов от бабушки, так что Дуся связалась с местным участковым и выяснила, что с того самого дня, как ограбили Дудкину, Вовочка с друзьями беспрерывно гуляет, купил себе новый компьютер и фирменную куртку.
– Ясно, он это, надо брать, пока все деньги не потратил, – сказал Лебедкин.
– Да он несовершеннолетний еще, – поморщилась Дуся, – что ему будет-то…
– Тем более надо поспешить, хоть деньги вернем!
В коридоре послышался шум, затем дверь открылась, и начальник всунулся наполовину.
– А вот тут у нас располагаются… Дульцинея Михайловна, представьтесь, пожалуйста!
Дусю можно было вывести из себя только одним способом – назвать полным именем, которое она ненавидела. Говорила, что на родителей, вероятно, нашло при ее рождении полное умственное затмение, раз решили назвать девочку Дульцинеей. Услышав ненавистное имя, Дуся впадала в ярость и за себя не ручалась. И подполковник Медведкин, конечно, об этом знал, но забыл, совершенно одурев от присутствия комиссии.
Дуся встала с места так резко, что Лебедкин едва успел подхватить падавший стул. В комнате сразу же стало тесно, а тут еще Дуся выпрямилась во весь свой замечательный рост. Глаза ее вытаращились сами собой и напоминали два камчатских гейзера с кипящей водой. Капитан Лебедкин с трудом подавил желание броситься под стол и скорчиться там, прикрыв голову руками. Начальник, обозрев Дусю в таком виде, мысленно хлопнул себя по лбу – забыл, что нельзя ее полным именем называть. Но что теперь делать?
Он медлил в растерянности на пороге кабинета. Члены комиссии топтались в коридоре в ожидании. Лебедкин подобрался к Дусе и дернул ее за руку. Это действие эффекта не возымело, Дуся по-прежнему находилась в крайней степени ярости. Грудь ее вздымалась, рот уже раскрылся, чтобы излить на начальство все,
