— Думаю, да, — сделав вид, что и не думала подслушивать, а просто так сидела под дверью, ответила Петерсону. — Не знаю, как лорд Давенпорт, но лорд Хольм здесь надолго, так что нужно будет пригласить его к столу.
— Я мог бы достать из подвала бутылочку лафита, — предложил дворецкий.
Он распрямился, в блеклых серых глазах мелькнуло что-то живое, да и сам Петерсон словно разом помолодел на несколько лет.
Я собиралась ответить, но в этот момент дверь кабинета открылась, и на пороге показался Давенпорт.
— Белла? Ты здесь?
Он взглянул на меня с недоумением и спросил:
— Что ты тут делаешь?
— Хотела узнать, останетесь ли вы на обед.
Я вопросительно посмотрела на опекуна.
— Нет, — отказался Давенпорт. — Мне нужно идти.
На его лице мелькнуло странное выражение, но разобраться, что оно значило, я не успела. Опекун кивнул и быстро пошел к выходу.
— Милорд, я подам ваше пальто! — спохватился Петерсон и, шаркая, припустил следом, а я, посмотрев на дверь кабинета, вздохнула, и тоже поехала в холл.
В голове крутились обрывки подслушанного разговора. Выходит, Лукас ищет артенид для того, чтобы вернуть возможность чувствовать пару. И нужно это не только ему, но и всему клану. А дед Беллы как-то замешан в том, что волки эту самую возможность утеряли. Получается, именно поэтому Хольм так меня не любит? Но это же глупо. Я, точнее, Белла, не имею никакого отношения к той старой истории. Или есть еще что-то, чего я не знаю?
— Темного дня, лорд Давенпорт, — вырвал меня из размышлений голос Петерсона.
Дворецкий закрыл дверь за Рэндальфом и неловко пригладил жидкие волосы.
— Так что насчет лафита, миледи? — обратился он ко мне. — Подавать?
— Подавай. Уверена, лорд Хольм не откажется от хорошего вина.
— Мне тоже так кажется, миледи.
На бледных губах дворецкого мелькнула едва заметная улыбка.
— Петерсон, а у тетушки часто бывали гости?
— У леди Бернстоф? Нет, миледи. В последние годы в особняк никто не приходил. Кроме лорда Давенпорта, разумеется. Но милорд никогда не оставался на обед, — с сожалением вздохнул Петерсон.
Что ж, теперь понятно, откуда такой энтузиазм. Похоже, этому дому давно нужна хорошая встряска.
Словно в ответ на мои мысли из глубины коридора донесся оглушительный грохот, а следом послышалось громкое ругательство.
— Лорд Хольм!
Мы с дворецким воскликнули это почти одновременно и переглянулись.
Ругательство повторилось, но в него добавились новые слова и оттенки, и я поняла, что Лукас употребил местный аналог нашего «великого и могучего». Что ж, я не ошиблась в Хольме. В отличие от Давенпорта, под внешним лоском Лукаса скрывался настоящий дикарь.
— Надо бы посмотреть, может, помощь какая нужна? — с сомнением пробормотал Петерсон, но я уже нажала на рычажок и направила коляску к кабинету.
Несколько метров коридора преодолела за считанные минуты, дверь распахнулась, пропуская меня в комнату, и я застыла на пороге, наблюдая эпичную картину. В центре кабинета громоздились два упавших шкафа, вокруг валялись горы вещей, а из-под этой огромной кучи пытался выбраться сыплющий проклятиями Лукас.
— Помощь нужна?
— От вас? Нет, увольте. Как-нибудь сам, — буркнул оборотень, с натугой приподнимая один из шкафов и отплевываясь от попавшей в рот паутины.
— И все же, я могла бы позвать слуг.
— Оставьте, — сверкнул глазами Хольм и как-то странно принюхался. — Я справлюсь.
Он сумел выбраться на свободное пространство, и, подволакивая левую ногу, добрался до кресла.
— Вы поранились?
— Леди Бернстоф, я ценю ваше участие, — в отличие от произносимых слов, тон Лукаса говорил об обратном. — Но не могли бы вы оставить меня одного?
Оборотень полоснул по моему лицу недовольным взглядом, и меня неожиданно задела его завуалированная грубость.
— Вообще-то, это мой дом, — с вызовом посмотрела в сверкающие желтым огнем глаза.
— Я ни на минуту об этом не забывал, — с непонятной язвительностью ответил Лукас. — И, поверьте, леди Бернстоф, если бы не крайняя необходимость, я бы не обременил вас своим присутствием.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он приподнялся, собираясь встать, но тут же выругался сквозь зубы и рухнул обратно.
— Похоже, вам все-таки понадобится помощь.
Я подъехала к оборотню, склонилась над его ногой и осторожно задрала порвавшуюся штанину. М-да. Так я и думала. Увеличивающийся под моими пальцами отек и заметные синяки заставили грустно вздохнуть.
— Что вы делаете? — опешил Лукас.
— У вас, скорее всего, перелом. Нужно вызвать доктора. Сильно болит?
— Не нужны мне никакие доктора, — презрительно фыркнул Хольм. — К вечеру само все заживет.
— Как на собаке? — машинально хмыкнула в ответ, осторожно ощупывая распухшую ногу оборотня. И только потом сообразила, что сказала. Господи, ну кто меня за язык тянул? Это ж надо было ляпнуть такое оборотню!
— Знаете, тут явный перелом со смещением, — не поднимая глаз, поторопилась замять неудобную тему. — Своими силами вы не справитесь.
Однажды я уже видела похожую травму. Прошлой зимой Славик поскользнулся на обледеневшем поребрике, и неудачно рухнул на тротуар, повредив ногу. Он после этого три недели в больнице провалялся, а потом еще дома несколько недель инвалидом просидел. Ох, и нелегко мне тогда пришлось! Славка болел со смаком, пользуясь тем, что я взялась за ним ухаживать, и на время переехала к нему. Не знаю, как у меня терпения хватило выносить его капризы и нытье. Помню, когда сняли гипс и Славик смог ходить без костылей, я готова была петь от счастья. И тут же вернулась домой, хотя Славка уговаривал меня остаться, и жить одной семьей. «Динка, ну нам же так хорошо вместе, — убеждал он. — Переезжай насовсем». Ага. Если я и раньше не горела желанием сходиться окончательно, то после короткого «тренинга» семейной жизни и вовсе засомневалась, нужно ли мне такое счастье.
Прошлое мазнуло перед глазами ярким пятном и исчезло, оставив легкую грусть. Вот и не надо больше ничего придумывать. Все само собой решилось.
Я отодвинула кусок ткани, разглядывая распухшую ногу, легко коснулась наливающегося темнотой синяка и вздрогнула от грозного рыка.
— Немедленно. Уберите. Руки.
В голосе Лукаса прозвучала такая ненависть, что я растерянно подняла глаза и столкнулась с разъяренным взглядом. Желтая глубина пылала, искрила, плавилась злобой, и мне на миг показалось, что Хольм способен с легкостью свернуть мне шею. Правда, уже в следующую минуту он пришел в себя и отстранился, а я незаметно выдохнула.
— Простите, леди Бернстоф, — небрежно произнес Лукас. — Я не хотел вас пугать. Вы же знаете, мы, грубые животные, не всегда способны держать себя в руках.
Он говорил с непонятной издевкой, а мне почему-то стало больно. Как будто нож в сердце вогнали.
— Я позову слуг, — отстранившись от Хольма, нажала на рычажок, и направила коляску к дверям.
— Не трудитесь, леди Бернстоф. Я справлюсь.
Хольм рывком поднялся с кресла и, пошатнувшись, оперся о стену. Правда, на больную ногу постарался не наступать, перенеся вес на здоровую. Вот же упрямый волк! И чего геройствует?
— Возвращайтесь к своим делам и предоставьте мне разбираться со своими.
Да? Что ж, так и сделаю! Не нужна моя помощь, и не надо. Уговаривать не собираюсь.
Невыносимый оборотень усмехнулся, обнажив крупные белые клыки, а я вскинула голову и поехала к выходу.
— Обед будет готов через час, — не оборачиваясь, сообщила Хольму и открыла дверь.
За моей спиной послышалось неразборчивое ругательство, но я не стала останавливаться, и выехала из кабинета.
***
Он смотрел на закрывшуюся дверь, и сыпал ругательствами. Принесло же эту Бернстоф так не вовремя! Помочь она, видите ли, хотела… Лицемерная… леди! Посмотришь на нее — ангел. Нежный, хрупкий, беззащитный ангел. Но он-то знал, чего стоит ее доброта. Накушался вдоволь. И презрительных взглядов, и ненависти, и нетерпимости. И этого противного чувства превосходства, застывшего в красивых глазах. Казалось бы, какая ему разница? Жил же раньше спокойно, и внимания на эту ресову Изабеллу не обращал, чего ж теперь так тошно? Почему он стал реагировать на девчонку? Что в ней такого? Да, хорошенькая. Нежная, как цветок. Светленькая, ему всегда такие нравились. Но не эта. После того, что услышал, он даже смотреть на нее лишний раз не хотел. Игнорировал. И до недавних пор у него это прекрасно получалось. Да ему и было все равно. Кто такая эта Изабелла Бернстоф, чтобы он всерьез воспринимал ее ненависть? Если бы он реагировал на всех, кто его ненавидит, так давно перестрелял бы половину Дартштейна. Уж людей Сивого точно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
