Мы застываем в нерешительности, когда все, чего я хочу, это поцеловать ее.
― Обещаю, Деми, я ничего не буду предпринимать. Я просто... хочу быть в том же месте, что и ты.
― Я буду сожалеть об этом, не так ли? Черт возьми, прекрасно... но я запру дверь. ― Она двигается к лестнице, которая ведет обратно в мою квартиру.
ГЛАВА 26
ДЕМИ
Запах свежесваренного кофе наполняет воздух, когда я выхожу из гостевой комнаты Пакстона.
У меня слюнки текут, понимаю, что я как одна из тех собак Павлова. Если Пакстон ― моя слабость, то кофе ― мой наркотик. Я из тех людей, которые могут выпить целый кофейник и заснуть. Моя толерантность настолько высока, что теперь я пью его черным, а горький осадок наполняет мои вены, когда добираюсь до дна чашки.
В течение двух месяцев с тех пор, как мы начали встречаться... снова, я отказывалась приходить сюда. Назовите это посттравматическим стрессовым расстройством после всех поздних ночных свиданий в колледже, когда я одна шла через темный кампус к его грязному, заполненному поклонницами, дому.
В этот раз я не хотела казаться той, кому он нужен, поэтому всегда просила его забирать меня из дома или встречаться на нейтральной территории. Ночь гала-вечера была первым и единственным разом, когда я позволила ему остаться у меня. И теперь я была здесь, в том самом месте, куда боялась идти. Даже, несмотря на то, что дом Пакстона теперь был красивой, современной, но уютной квартирой с тремя спальнями и видом на центр Шарлотт.
Он стоит у плиты в серых тренировочных штанах, под которыми видна его мускулистая задница, и в простой темно-синей футболке. Его светлые волосы взъерошены и растрепаны после сна, самые длинные пряди заправлены за уши. Маленькая сережка в его левом ухе сегодня с черным камнем, и это заставляет меня вспомнить, как я посасывала мочку всего полторы недели назад.
Внутренне шикаю на свои женские части, которые прошлой ночью слишком хорошо знали, что этот сексуальное мужское тело спит в нескольких футах по коридору. Я заняла комнату для гостей, а Пакс с разочарованным вздохом закрыл дверь в свою комнату. Я оставила дверь незапертой, наполовину надеясь, что он зайдет посреди ночи, а наполовину ― что не зайдет.
Оказалось, что оба моих желания были удовлетворены. Не собираясь ночевать у него, я не взяла с собой ничего, кроме повседневных джинсов и блузки, которые надела сюда накануне вечером. Когда проснулась в нижнем белье, на стуле, стоявшей в углу гостевой комнаты, лежали футболка и шорты. Это означало, что Пакс приходил, но выполнил свое обещание не трогать меня.
Одежда была мне велика, но это было удобнее, чем завтракать в джинсах, и мне нравился его запах.
― Доброе утро, ― робко говорю я, чувствуя себя не в своей тарелке на его кухне.
Пакс поворачивается, и яркая улыбка окрашивает его лицо.
― Доброе утро. Ты мне нравишься в моей одежде.
Его глаза блуждают по моему телу, и я чувствую, что он только что зажег меня, как спичку. Я переминаюсь с ноги на ногу.
― Спасибо... что ты готовишь?
Пакс идет к кофейнику, наливает мне кружку кофе и подходит ко мне.
― Садись, я угощаю тебя сегодня утром. Яичница с беконом... Я не очень хорошо готовлю, но думаю, что получается неплохо.
― Пахнет отлично. ― Я не могу нормально функционировать, пока не проглочу свою первую чашку, поэтому начинаю пить кофе.
― Как тебе спалось? ― Он смотрит на меня через плечо, делая яичницу.
― Ну... спасибо, что убедил меня остаться. Приятно проснуться и увидеть тебя. ― Мне нужно сделать над собой усилие, открыться ему.
Наша ссора на крыше снова и снова прокручивалась в моей голове, пока я смотрела на потолок в темноте прошлой ночью.
Пакс подходит ко мне и наклонился, чтобы поцеловать. Мы оба жаждем этого, чувствую это в настойчивости поцелуя. Он обхватывает мое лицо ладонями, а я дергаю его за пряди волос. Мне нужно это ― подтверждение того, что между нами все будет хорошо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он прав, я должна все отпустить. Должна начать все сначала... и даже Челси согласилась, что если я хочу сделать попытку быть вместе с Пакстоном, то я должна сделать рывок.
Я отстраняюсь, уделив минуту, чтобы улыбнуться Паксу.
― Ты хотел, чтобы я постаралась быть более открытой с тобой, и... я постараюсь. Начиная с этого момента. ― Я делаю глоток кофе, прежде чем начать: ― Я верю, что все собаки попадают в рай. Верю, что шоколад ― такое же хорошее лекарство, как и любой другой наркотик. Верю, что воскресенье нужно проводить в постели, и что самое спокойное место на земле ― это сидеть в кресле-качалке, слушая океан после наступления темноты. Что книга всегда лучше фильма, что в каждую ночь Хануки нужно открывать только один подарок, а не эту массовую подарочную бонанзу на одну ночь. И я верю, что каждый имеет право на одну большую ошибку в своей жизни. А ты... ты уже использовал свою. Так что, пожалуйста, не делай мне больно снова.
Пакстон кивает.
― Не буду. Обещаю. Теперь я хочу услышать больше, но мне кажется, что я поджигаю наши яйца, поэтому сделаю паузу на минуту.
Вернувшись к плите, он заканчивает готовить наш завтрак и приносит две огромные тарелки.
― Этого достаточно, чтобы накормить около шести человек... ― Я смотрю в свою тарелку.
― Мы узнаем нового друг о друге, поэтому узнай и обо мне. Я ем примерно четыре тысячи калорий в день, и я мужчина, который любит завтраки. Поэтому всегда буду давать тебе намного больше, чем ты сможешь съесть, и, скорее всего, в итоге я буду есть с твоей тарелки.
Хихикая, я принимаюсь за еду, потому что, очевидно, ссора и последующее примирение вызывают у меня огромный аппетит. Мы болтаем за столом за завтраком, и я не могу отделаться от ощущения, что нахожусь впервые в хорошем месте за много лет. Я счастлива, но более того... я довольна. Мне полностью комфортно и приятно просто сидеть здесь в одежде Пакстона с ним, болтать и есть бекон.
Когда мы заканчиваем, и я потягиваю четвертую чашку, решаю поднять тему, о которой никогда не говорила ни с кем, кроме своих родителей:
― Я знаю, что упоминала, что люблю свою работу, люблю помогать семьям и детям в беде. Но... мне кажется, я никогда не говорила о том, почему именно я основала организацию «Желание на звезду». ― Беру себя в руки, делаю глубокий вдох.
Как будто Пакстон знает, что это серьезно, и ничего не говорит. Просто держит мои руки и сосредоточенно смотрит на меня, позволяя мне говорить.
― У меня был младший брат, Эзра. Он был на четыре года младше меня, с самыми кудрявыми и темными волосами, которые ты когда-либо видел. Он любил игрушечные грузовики и был одержим поездами... мы шутили, что он будет самым молодым в мире проводником или инженером. Когда Эзру было семь лет, он скончался от того же вида рака, что и у Райана. Болезнь забрала его улыбку, его энергию, его любовь ко всему тому, чем он занимался. Мне было всего одиннадцать, и я понятия не имела, как справиться с такой потерей. Долгое время я не могла видеть других детей, не испытывая эмоций... мои родители водили нас на семейную терапию, пока я не пошла в среднюю школу.
Пакс придвигает свой стул ближе ко мне, обе его руки теперь обхватывают мои.
― Деми, мне так жаль. Я понятия не имел...
Я улыбаюсь, в моих глазах стоят слезы.
― Все в порядке, и спасибо тебе. Это все еще больно по сей день. Но я стараюсь... стараюсь помнить хорошие времена. Я храню его фотографию на своей тумбочке, а его лицо ― в моей памяти. И именно поэтому основала компанию, чтобы вернуть хорошие времена таким семьям, как моя. Семьям, которые страдают, которые не могут вспомнить, как им было весело раньше. Для детей, которые страдают, у которых, возможно, нет времени или энергии, как у нас. Я хочу помочь им и почтить память Эзры. Это большая часть меня, и я хочу, чтобы ты это знал. Так что... вот оно.
Я никогда не говорила об Эзре, разве что с мамой. А говорить с кем-то, кто пережил его смерть... это было по-другому. Более эмоционально. Часто я была для нее опорой, поддерживала ее, пока она выплескивала свои эмоции и страдания.
