РАЗМЕРЫ МОСКОВСКОГО коммунального хозяйства поражают воображение. Почему-то венцом технологической и научной мысли принято считать сгустки смерти, в разработке и производстве которых так преуспело человечество. Убить в течение секунд десять миллионов человек, оказывается, просто. Куда как сложнее обеспечить выживание этих десяти миллионов в течение многих лет в условиях, совершенно не приспособленных для жизни. Колоссальные машины, сложнейшие установки, десятки тысяч километров трубопроводов и кабелей, целые социальные институты, системы воспроизводства кадров, должные длить существование Большого города.
Но Город развивается как живой организм, и вслед за стагнацией, застоем, омертвлением наступает гниение и смерть. Москва — город ещё не мёртвый, но фатально больной. Вал за валом накатываются нерешаемые технические и социальные проблемы, и у начальства нет ни сил, ни возможностей решить то, что решить принципиально нельзя в рамках сложившейся системы. Речь идёт о НТР, которой не случилось.
В благословенные 50-60-е годы, когда Москва пошла в рост, опоясываясь кольцом ТЭЦ и прирастая чуть ли не ежегодно новыми микрорайонами, всё было предельно ясно — лет через 20-25-30 плановые вложения в передовую науку отольются в новые технологии строительства и энергоснабжения. С учётом планового подхода в организации хозяйствования, удобство и безопасность жизни в советских городах должны были шагнуть далеко вперёд. Само коммунальное хозяйство должно было стать значительно проще в управлении и, главное, безопаснее.
Ну, что же. Вместо Городов будущего и ионных звездолётов, москвичи выбрали 30 сортов колбасы. Результат налицо — коммуникации Москвы конца 80-х годов прошлого века вынуждены нести на себе нагрузку в два раза больше расчетной мощности. При этом, помимо хронического недостатка необходимых капиталовложений, ощущается дефицит кадров. Все городские системы работают на пределе возможностей — и это не секрет ни для кого. Выхода из этого тупика рыночная стихия предложить не может.
На этом общем фоне Московское метро выглядит цитаделью порядка и надёжности — и в некотором роде сегодня является становым хребтом Москвы. Кроме того, метро — это один огромный объект гражданской обороны, имеющий свою боевую историю осени 1941-го года. И сейчас, случись глобальная катастрофа, — Москва выживет в виде нескольких десятков станций глубокого залегания, на которых даже в наше время чуть ли не каждый месяц по ночам проходят учения гражданской обороны для персонала. Московское метро — Ноев ковчег мегаполиса, а также памятник истории и архитектуры.
Возможно, это хорошо знают и террористы. Покушение на метро — крайне болезненно. Для москвичей метро является чем-то большим, чем просто транспорт.
Но врожденная уязвимость и перегруженность техносферы Москвы — это полбеды. Беда — это социальный, человеческий фактор. Если в 1941-м году было все предельно ясно — враг стоял у ворот, то теперь нет никакой определенности, нет и идеологической основы, необходимой для мобилизации общества. Формула "враг изнутри и повсюду" способна парализовать волю, но не победить зло. Если враг работает на рынках и стройках, подметает улицы, учится в Академиях МВД и ФСБ, витийствует в СМИ, расползается по городам и весям щупальцами этнокриминальных группировок, утром аплодирует Медведеву и Путину, а по вечерам пьёт за грядущий Кавказский джамаат — то можно признать "их" победу.
Важно, чтобы безликие "международные террористы" или залетные "шахиды", являющиеся красной тряпкой официальной пропаганды, которой СМИ размахивают перед носом у ошпаренного обывателя — важно, чтобы они в сознании общества обрели плоть и кровь, так сказать, цвет и запах. Террористы принадлежат к конкретным структурам, имеющим, в свою очередь, конкретные цели и конкретную идеологию. И стратегия отпора террористическим силам должна быть ясна и понятна, а главное — адекватна уровню угроз.
Можно, согласно указу Медведева, "завершить к 2011-му оснащение наиболее уязвимых объектов транспортной инфраструктуры и транспортных средств специализированными техническими средствами и устройствами, обеспечивающими устранение их уязвимости от актов незаконного вмешательства", обвешать всё и вся датчиками и пустить через каждые 50 метров патрули с собаками, натренированными на поиск взрывчатки.
Но это тупиковый путь — путь усложнения конфликта, выведения его на новый технологический уровень, не более. Французы, пойдя по этому пути, за 10 лет после взрывов 1995-96 года, получили совершенную систему контроля, но проиграли Париж исламским экстремистам.
Реальную безопасность транспорта в Москве, в частности, и в России в целом, можно обеспечить, лишь устранив не только конкретных носителей террора, но и ликвидировав его матрицы — на Кавказе, и прежде всего — в Москве. Также необходимо устранить сам источник конфликта. Управление "Э" должно начать заниматься реальными экстремистами всех национальностей, а не борьбой с "русским фашизмом". Чиновники, разумеется, должны перестать брать взятки, планирование инфраструктуры должно производиться на разумных началах, а не так, как выгодно для "попила и отката", финансирование транспорта и прочих коммуникаций нужно вести в полном объёме, не разворовывая ни крохи бюджетных средств.
Нужна четкая государственная стратегия борьбы с террором, ясная как Божий день, понятная для всех членов общества.
Напичкать город камерами наблюдения, пустить в метро собачек и заявить на всю страну о неотвратимости возмездия — пожалуй, самое простое, что можно сделать в этой ситуации.
Конечно, берут сомнения, что наша "незрелая демократия" способна справиться со всеми этими вызовами, оставаясь тем, чем она является сейчас. Для успешной борьбы с террором требуется консолидация народа и мобилизация в сталинском духе.
Пока общество развращено воровством, разделено на кучку миллиардеров и обездоленные массы — никакого усиления борьбы с террором не случится.
Россия стоит на краю обрыва, балансирует над бездной. Еще шаг — и мы все окажемся в другом пространстве, в терракотовом мире кровавых будней.
Материал подготовили Сергей Загатин, Денис Тукмаков, Андрей Фефелов и Владислав Шурыгин
2
Евгений Нефёдов ЕВГЕНИЙ О НЕКИХ
— Христос воскресе! — возглашается... — Воистину воскрес Христос! — И жизнь, родные, продолжается, и за вопросом шлёт вопрос.
Одни вопросы — с болью гневною, на рубеже взрывной волны... Другие — бренно-повседневные, как песни русской старины:
— Куда бежишь, тропинка милая? Куда сворачивают все? — Я не тропа теперь унылая: крутое нынче я шоссе!
— Зачем зовёшь, длиной недолгое, свернуть с дороги кольцевой? — Ну как, зачем? Да там же Сколково, посёлок рядышком с Москвой.
— Да, что-то впрямь на память просится… На дачу еду, и на миг — вдруг указатели проносятся по ходу: Сколково. Тупик.
— Какой тупик?! Не будет оного. Все флаги в гости — хоть сейчас. Там быть долине Силиконовой — наукограду супер-класс!
— Названье экое дурацкое. Как грудь, надувшая размер… — Зато оно американское! А Штаты — главный нам пример.
— Уж это да! С того и грустно мне, что нет названья своего. С чего так власть не любит русское?.. А что тут было до того?
— Поля колхозные, наверное. Но это в прошлом, а сейчас — тут будут земли Вексельберговы, что славен яйцами у нас…
— И что ж, опять он будет яйцами всех потрясать в долине той? — О нет, запустит инновации — и век наступит золотой!..
— У вексельбергов и без этого век золотой давно идёт. А наша Русь в обнимку с бедами уже лет двадцать чуда ждёт…
Кто спорит — нанотехнологии нужны как жизнь, а не мечты. Но в чьих руках тут нити многие? Насколько руки те чисты?
Ведь есть в России базы верные — Новосибирск, Зеленоград... Там у науки — место первое, а для чубайсов с вексельбергами лишь ловкий бизнес — друг и брат.
Такие всюду не откажутся срубить бабло, но видит Бог: союз науки и торгашества — едва ль пойдёт России впрок…
Вот казус в чём, тропинка бывшая, — ей на прощанье говорю. Завёл машину, чуть остывшую, в окно задумчиво смотрю.
И вижу там холмы безбрежные, шоссе, мелькающее в них… А указатели по-прежнему — вещают: Сколково. Тупик.
