Участникам викторины задали вопрос: какой президент США пробыл на своем посту самый короткий срок — тридцать два дня? Эйлин не смогла вспомнить фамилию.
— Гаррисон! — крикнул Гэри, и в ту же секунду участник нажал на кнопку: «Уильям Генри Гаррисон».
— Есть! — восторженно завопил Коннелл.
Донни заулыбался, гордясь старшим братом. Следующий вопрос в той же категории был о человеке, который стрелял в президента Джеймса Гарфилда на вокзале Балтимор-Потомак в Вашингтоне.
— Шарль Гито, — негромко произнес Гэри, и тут же это имя повторил участник викторины.
Сидел бы у себя в комнате и не высовывался! Хоть бы совсем его не видеть. Старший из детей Орландо не мог удержаться ни на одной работе. Вид у него был какой-то унылый, смирившийся, словно он уже отказался от борьбы. А ведь неглупый парень. Эйлин тяжело было сознавать, что человек со способностями тоже может не преуспеть в жизни. Хватит и того, что кузен Пат ее разочаровал. Неужели Коннелл может вырасти таким вот рохлей? И уж совсем неприятной была мыслишка, что она и сама в чем-то на него похожа. Да, она состоялась в профессии, но все-таки идеала не достигла. Пробиваясь через дремучую чащобу, какую представляет собой жизненный путь так называемого среднего класса, она все никак не могла вырваться на опушку. Проще было бы видеть в Гэри гениального психа с феноменальной памятью на факты, однако на самом деле он был сложной и незаурядной личностью. Часто Эйлин невольно соглашалась с его оценкой текущих событий — даже восхищалась иногда его выводами, признавая, что своим умом до них бы не додумалась. И при всем при том он прозябает на задворках жизни, ведет диалог с телевизором... Это же медленная смерть! Эйлин вдруг почувствовала, что задыхается от внезапного приступа клаустрофобии. Нет, надо забыть, что на свете существуют люди вроде Гэри. Ни на миг не допускать саму возможность неудачи! И поскорее забрать сына, не то Гэри и его вслед за собой затянет в черную дыру.
Коннелл встал и размашисто пожал руку Донни через кофейный столик, а потом вопросительно посмотрел на Эйлин.
— Нам пора, — сказала она. — Ужин на плите.
— А можно я приду, когда будет готово?
— Нельзя! — резко ответила Эйлин и сразу спохватилась. — Пойдем сейчас, ты уже здесь и так надоел. Дай людям спокойно отдохнуть.
— Он совсем не мешает, — сказал Анджело поверх газеты. — Пусть остается сколько захочет.
— Спасибо, но он мне поможет с готовкой.
Она вовсе не собиралась просить Коннелла о помощи, но нужен был какой-то предлог.
— Мы тут говорили о политике, — заметил Анджело. — Коннелл говорит, вы хотите, чтобы он стал политиком. Я его спросил: а знает он, что такое политик?
Эйлин смущенно рассмеялась:
— В данную минуту я всего-навсего хочу, чтобы он немедленно шел домой.
Она слегка повысила голос, специально для Коннелла.
Попрощавшись со всеми, Эйлин шагнула к двери. Коннелл топтался сзади — ему хотелось досмотреть викторину. Гэри снова правильно ответил на вопрос, и Донни с Коннеллом покатились со смеху.
— Коннелл! Идем! — окликнула Эйлин.
Он еще долго копался с портфелем и наконец поплелся за ней. Эйлин поручила ему резать салат, а сама пока занялась курицей. Пусть на ужин будет салат с жареной курятиной, а то слишком часто в последнее время они обходились пиццей. В те вечера, когда готовил Эд, на ужин были маслянистые гренки с сыром или чизбургеры — что угодно, лишь бы с участием сыра. А мальчик и так слишком пухленький. Правда, он еще вытянется, но в семье Эйлин с отцовской стороны имеется некоторая склонность к полноте — если не поостеречься, недалеко и до ожирения. Коннелл живет, забот не зная, только лопает конфеты и мороженое. Эйлин в его возрасте некогда было толстеть. Она закупала продукты, готовила еду, делала уборку — невозможно даже представить, чтобы Коннелл со всем этим справился, а ведь она была не намного старше. Если посылаешь его в магазин, так только со списком, и то он обязательно что-нибудь забудет.
Пора его призвать к порядку. От Эда в этом плане помощи не дождешься. Он слишком любит сына и все ему спускает. Коннелл получил за контрольную девяносто пять баллов из ста — Эд в восторге. А на ее долю выпадает спрашивать, почему сын недобрал оставшиеся пять баллов. Эйлин не нравилось, что Коннелл не ценит своего безоблачного существования. Безответственным растет.
Она добавила в салат помидоры черри и быстренько обжарила курицу на сковородке. Положила в салат заправку, какая под руку попалась, перемешала все и велела Коннеллу садиться за стол. Положила ему на тарелку немного салата и сверху — кусочки курицы.
— Это ужин? — спросил Коннелл.
— Тебе надо есть больше зелени. Вообще хоть какую-нибудь зелень.
Половина восьмого — значит, полчаса назад у Эда началось занятие. А закончится через час. Вспоминает ли он вообще о них с Коннеллом?
Коннелл, как всегда, ел слишком быстро. И ведь не любит салат, а все равно заглатывает со страшной скоростью. Может, хочет побыстрее отделаться от основного блюда и перейти к сладкому? Правило в семье твердое: пока не очистишь тарелку, сладкого не получишь. Пару лет назад у Эйлин был с ним долгий разговор на эту тему. Она выяснила, каких продуктов следует избегать, а он перестал потихоньку выбрасывать еду в мусорное ведро и покорно съедал все, что лежит в тарелке, — такую власть имел над ним десерт. Эйлин всегда держала в доме что-нибудь сладкое, не только для Коннелла, для себя тоже, но она брала понемножку, а сын пожирал сласти горстями. Если он хочет добиться успеха в жизни наравне с серьезными людьми, пусть научится себя ограничивать. Такая неумеренность прямо-таки непристойна. Эйлин велела ему есть помедленнее — Коннелл кивнул и продолжал с той же скоростью.
— Медленнее! — рассердилась Эйлин. — Подавишься же!
Она встала, набрала в стакан воды из-под крана, выпила, не отходя от раковины, и налила еще. Обернувшись, увидела, что Коннелл выронил вилку и машет руками. Вдруг он вскочил, хватаясь за горло. Эйлин сказала ему, что это не смешно, — потом увидела его лицо и закричала:
— Ты что, правда подавился? — уже зная, что так и есть.
В раннем детстве с ним пару раз случалось, что кусочек тунца или арахисового масла застревал в горле, но тогда он все-таки мог дышать, а сейчас не издавал ни звука. Нужно было без паники обхватить его сзади, сжатым кулаком надавить на живот повыше пупка, а другой рукой резко толкнуть этот кулак вверх, чтобы воздух вытолкнул застрявший кусок, — но Эйлин не могла заставить себя действовать.
На работе она не раз сталкивалась с подобными случаями. Обхватываешь пациента поперек туловища, нажимаешь на диафрагму — опля, кусочек выскочил. Пара секунд, и готово. Времени больше чем достаточно — ведь, вопреки распространенному мнению, в вашем распоряжении целых четыре минуты до того, как начнутся необратимые повреждения мозга. Но сейчас речь шла о ее сыне! Эйлин не имела права на ошибку.
Она испугалась, хоть и знала, что пугаться нельзя. Мальчик был ей слишком дорог. «Пожалуйста, не умирай, пожалуйста, не умирай!» — мысленно повторяла Эйлин. Вцепившись в его плечи, она стала звать на помощь, а потом потащила Коннелла к выходу на черную лестницу.
— Анджело! Анджело!
Эйлин стрелой взлетела на второй этаж и заколотила в дверь:
— Спускайтесь к нам! Скорее!
И тут же кинулась обратно к сыну. Руки у нее тряслись.
— Он задыхается! — кричала Эйлин.
Коннелл начал синеть. По лестнице протопали быстрые шаги. Рядом с Эйлин оказался Донни. Оттолкнув ее в сторону, он обхватил Коннелла мускулистыми руками и надавил ему на живот — примерно так и выполняют прием Геймлиха. Что-то вылетело у Коннелла изо рта. Он закашлялся и громко заревел — больше похоже не на детский плач, а на кошачий вопль. На ковре лежал помидорчик черри. Должно быть, малыш проглотил его целиком. Эйлин со злостью раздавила помидор в руке. Усадила сына за стол. Прибежали Анджело, Гэри и Бренда. Коннелл уже почти не плакал, только кашлял. Эйлин пошла налить ему воды. В кухне, увидев тарелки, она вышвырнула их в мусорное ведро вместе со всем содержимым. Чувства захлестывали ее — вот-вот выплеснутся через край. Коннелл быстро выпил воду. Она больше никогда не будет сердиться, что он слишком торопливо ест. Сейчас она сердилась на Эда — за то, что его не оказалось рядом, когда Коннеллу грозила опасность. Какое счастье, что семейство Орландо всегда бывает дома по вечерам! И как стыдно, что она, профессиональная медсестра, не смогла спасти собственного ребенка.
Вернувшись в столовую, она не придумала ничего лучше, чем ляпнуть:
— Ну что, будешь теперь есть помедленнее?
И разрыдалась.
Коннелл от изумления даже плакать перестал.
— Был бы на твоем месте Гэри, я бы к нему и близко не подошел, пусть себе задыхается, — сказал Донни. — Гэри, как это называют по-научному: эвтаназия?
