– Так, песни одного залетного фраера, – небрежно бросил Константин. – Когда-то учились вместе. А потом он в Австралию свинтил от гнева народного подальше. Теперь вот нарисовался. Торгует с нами. Еды подкидывает. А нефть нашу за бесценок забирает. Будь моя воля, я бы этого коммерсанта хренового приструнил. Это ж по его милости я Анатольича лишился. Бедняга его вез в тот вечер…
– Не кипятись, Костя. Ты ж тоже когда-то бизнесом занимался. Почему так люто ненавидишь своих бывших коллег? Я тут давно уже сижу. Ты меня впотьмах и не заметил. Разговор в редакции слышал почти с самого начала. Твой знакомый дельные вещи говорит. Ты, чем дуться на него, лучше бы пригласил человека к нам на Новый год. Мне с ним пообщаться охота в неформальной обстановке. У него мозги не замусорены идеологической чепухой. Может, что полезное для себя вынесу. Пригласи, обязательно пригласи. А сейчас пойдем-ка в сауну. Я твою экономку попросил ее разогреть. Банька наверняка созрела. Заодно и договорим.
Раскрасневшийся до цвета советского флага, весь в прилипших к распаренному телу березовых листьях, тесть, наконец, вывалился из парилки, в два прыжка преодолел душевую и со всего разбега плюхнулся в бассейн с ледяной водой, подняв при этом фонтан брызг. Константин не решился последовать за ним, и сейчас полоскался под теплым душем, наблюдая за хрюкающим от наслаждения пожилым мужиком, тело которого, хотя и одрябло от возраста, но было практически лишено жира.
«Почему Татьяна не в отца?» – подумал Константин и тяжело вздохнул.
Юрий Иванович, пофыркивая, поднялся из бассейна по никелированной лестнице и попросил зятя принести пива. Затем он пододвинул свой лежак поближе к искусственному водопаду и поманил Костю к себе пальцем.
– Ни одна прослушка через такой грохот не возьмет, – сказал он зятю, сдувая пену с пивной кружки.
Костя подхалимски закивал головой.
– Два года я присматривался к тебе, зятек. Не скажу, что я в полном восторге от Танькиного выбора. Но в целом ты – не дурак. А раз надумали мне внука подарить, то можно сказать, что ты – уже полноценный член нашей семьи. Поэтому негоже тебе жить вдали от нас. А пора тебе перебираться в Москву.
Константин слушал тестя, затаив дыхание.
– И чем же я там бу-бу-ду за-ни-ни-маться, – заикаясь от волнения, спросил он.
Тесть отхлебнул пива, лукаво посмотрел на провинциального карьериста и спросил:
– Моя должность тебя устроит?
Родственник потерял дар речи.
– Конечно, не сразу. С годик тебе придется потянуть лямку в Гостелерадио. Чтобы коллеги не упрекали меня в семейственности.
– В роли кого?
– Председателя комитета, конечно. Обещаю, работа у тебя будет интересная.
Селин еще ближе подвинул свой лежак к Костину и, склонившись буквально над ухом зятя, нервно прошептал лишь одно слово:
– Переворот!
Веселый испуганно посмотрел на патрона, его кожа пошла пупырышками, словно не тесть, а он сам только что искупался в ледяной воде.
– Полная смена курса, – продолжал нашептывать Селин. – Конец прокоммунистическим репрессиям. Ставка на возрождение национального самосознания. Укрепление обороноспособности страны. Цель – восстановление России в границах Союза. Даже при помощи силы.
– Но зачем? – вымолвил Константин.
– Глупый! Неужели ты не понимаешь, что за первой волной репрессий следует вторая, затем третья, четвертая. Вспомни Французскую революцию. Думаешь, Сталин был дурак, когда избавлялся от своих соратников. Он просто сам хотел выжить. И если бы Гитлер в 41‑м не напал на СССР, мы бы сами развязали большую войну. Потому что в этом очистительном огне сгорели все претензии народа к власти, вся боль и обиды. Сейчас мы получили все. Какой у тебя прекрасный дом, классная тачка! Но сколько жадных и голодных глаз, глядя на твое благополучие, сгорают от нетерпения иметь то же самое! Наши люди быстрее простят убийства, чем чужое богатство. Мы – не корсиканцы. У нас вендетта не принята. Толпой верховодит зависть. Благодаря зависти мы получили власть, и из‑за нее мы можем ее лишиться. У наших подданных нет возможности зарабатывать. Но они могут все отнять у нас силой. Как это сделали мы в свое время. И нынешняя государственная доктрина их оправдает. Ты этого хочешь?
Костю такая перспектива не устраивала.
Юрий Иванович забыл про пиво, настолько его увлекло собственное красноречие. Видно, не в первый раз ему доводилось проводить подобную политбеседу.
– Мы усмирили народ после демократической вакханалии. У нас сейчас прикормленные армия и органы внутренних дел. Нас пока боятся. Но народ-то живет все хуже и хуже. В деревнях уже боятся лишнего поросенка завести, чтобы, не дай Бог, в буржуи не попасть. Еще немного – и нам жрать нечего будет. Никакие карточки не спасут. И тогда опыт Иосифа Виссарионовича детским лепетом покажется по сравнению с тем, что придется делать нам. Нет, Костя, экономику надо отпускать, пусть граждане работают и богатеют, кто как может. Воровать еще долго неповадно будет. А люмпенов мы накормим за чужой счет.
Костя вопросительно посмотрел на тестя. Он вообще старался не говорить. Какой бы шум ни исходил от душа, но современная аппаратура может быть очень чувствительной. Пока он словами не выразил никакой поддержки крамольным речам родственника. И если что, будет шанс выкарабкаться из этого дерьма.
– Мы проиграли «холодную войну». Прикрываясь видимостью реформ, Запад высосал из нас последнее. Мы унижены и оскорблены. Наше национальное самосознание затоптано в грязь. Но в народе еще жива память о великой империи. И в этом залог нашего возрождения как нации. Сытый и благополучный Запад, ограбивший нас, – вот наш враг, а не измученный и обескровленный народ российский. Смакуй унижение, крути великодержавные фильмы, взывай к реваншу и святому возмездию – вот что я хочу от тебя на посту председателя Гостелерадио. Справишься? Карьера тебе обеспечена. А нет – никакие родственные связи тебе не помогут.
– А как на это смотрит Генеральный? – робко спросил Константин. – Он же был горячим сторонником усиления классовой борьбы.
– А никак он уже не посмотрит. Его отставка – дело решенное. Очень многим и в Москве, и на местах его политика не по душе. Сразу после праздников состоится Пленум ЦК, который изберет нового Генерального секретаря.
– И кого прочат? – пролепетал высохшими губами зять.
– Меня, – ответил Селин, резко встал с лежака и выключил воду.
Женька Милославский прилип к Смиту как банный лист. И хотя встреча уже минут пятнадцать как закончилась, он продолжал удерживать австралийца подле себя, прижав его к стенке в редакционном коридоре.
– Нет. Я тебя так просто не отпущу. Столько лет не виделись! И не вздумай отказываться. Пропустим по маленькой. За встречу. За Новый год. Я живу здесь, недалеко. Буквально через дорогу. Ты же у меня ни разу в гостях не был? – хватился Милославский. – Это дело положительно необходимо исправить.
Джордж развел руками и, прося помощи, посмотрел на своих провожатых.
– Товарищ, поймите, мистер Смит только сегодня ночью вернулся из Москвы. На перекладных через Новосибирск. Практически не спал. Потом целый день на ногах. Дайте ему хоть немного отдохнуть. А завтра он обязательно вас навестит, – пришла на выручку Оксана.
– Милая девушка, завтра будет завтра. И у вас наверняка найдутся другие неотложные дела. И про визит к бедному публицисту вы забудете. Пожалуйста, не омрачайте радость встречи старых друзей, – при этих словах Женька настолько жалобно посмотрел на контрразведчиков, что даже им, видавшим многое, стало как-то неловко.
Переводчица вопросительно взглянула на старшего. Смердов утвердительно кивнул головой.
– У вас есть дома телефон? – спросила Оксана заместителя редактора.
– Обижаете.
– Назовите его.
Женька пролепетал номер своего домашнего телефона. Сергей тут же внес его в свою записную книжку и сказал Оксане на прощание:
– Когда закончите пьянствовать, позвонишь в гараж. За вами пришлют дежурную машину. Только сильно не напивайтесь. А то Новый год на носу. Болеть будете.
– Я проконтролирую этот процесс, – заверила переводчица своего начальника.
Женька не соврал. Он действительно жил через дорогу от редакции в старой пятиэтажной «хрущевке». Его двухкомнатная квартира располагалась на последнем этаже. Отвыкший подниматься на подобную высоту без лифта Смит пытался отдышаться, пока хозяин копался с замком. Зато Оксана выглядела свеженькой и бодренькой, как после легкой разминки.
Наконец дверь распахнулась, и они вошли в узкий коридорчик, перегороженный платяным шкафом. Георгий удивился, как это Женька, который был не меньше его по комплекции, умудряется протискиваться здесь ежедневно.
