– И что мне теперь делать? – спрашивала она на очередном утреннем заплыве. Мы возобновили наши совместные походы в бассейн рано утром.
– Не знаю. Мне бы с собой разобраться.
– Зачем? Объясни мне, зачем? – не понимала Люська. – Живи дальше. Забудь – и все. Вот ты мне скажи, а если просто обратиться к мужчине, ну, с конкретным предложением, как к донору. Есть же доноры крови…
Почему-то все считали, что если у меня родители – врачи, то я тоже в некотором роде врач. Меня это поначалу удивляло, а потом привыкла.
– Можно. Только сначала выясни наследственность. Про родителей, бабушек, дедушек. Моя мама всегда верила в генетику, считала, что с ней шутки плохи.
– Что, прямо так и спросить? – ахала Люська, отплевываясь водой.
– Да, так и спросить. Иначе получишь шизофрению и не будешь знать откуда. Надо снизить риски.
– Это же неприлично, – ахала Люська.
– А прилично предлагать мужчине такую сделку?
– А если не скажет, не признается?
– Мама всегда говорила, что она работает следователем на допросе, а не врачом… Я, кстати, знаешь, чего до сих пор не знаю… Почему он, Андрей то есть, жену бросил. Или это она его бросила…
– Вот совсем неинтересно. Наверняка банальная измена, – отфыркнулась Люська. – Тебе теперь какая разница?
Жизнь все-таки удивительная штука. Я знаю. Смеется над тобой так, что дурно становится. Я не верю в то, что кирпич упадет завтра на голову, но верю в то, что судьба в какой-то момент захочет ухмыльнуться, похулиганить и поведет себя как трудный подросток.
Мне позвонила женщина. Милый, спокойный, тихий голос. Очень приятный.
– Мама умерла, – сказала на автомате я, думая, что звонит одна из бывших пациенток или знакомая бывших пациентов.
– Простите, вы Александра Ивановна? – спросила женщина.
– Да, – ответила я.
– Мне к вам посоветовала обратиться Надежда Михайловна. Сказала, что вы можете помочь подготовить ребенка к школе.
Я, честно говоря, даже не сразу поняла, о какой Надежде Михайловне идет речь. Дошло через минуту. И к школе я тогда детей не готовила. Репетиторствовала, да. К выпускным натаскивала, к поступлению в институт. Но малышам уроки не давала.
– Я с маленькими не работаю. И зачем вам? У нас в школе нет особенных требований – рассказ по картинке, знание букв, простые слоги, ничего сложного, – объясняла я.
– Помогите, – оборвала меня женщина. – Позанимайтесь с моим сыном. Пожалуйста.
– Но я не специалист в этом. Давайте я вам порекомендую хорошего учителя начальных классов…
Женщина замолчала. Я слышала ее дыхание. Она не хлюпала, не сдерживала слезы. Просто молчала и ждала.
– Хорошо, приводите, я посмотрю, но ничего не обещаю, – сдалась я и продиктовала адрес.
– Спасибо, – выдохнула женщина.
Только положив трубку, я поняла, что не спросила, ни как ее зовут, ни почему она позвонила именно мне, ни откуда она знает Надежду Михайловну.
Женщина, которая представилась Анной, пришла вовремя. Минута в минуту, что мне, конечно же, понравилось. Я уже говорила, что пунктуальна до неприличия?
Андрей всегда опаздывал. Даже на уроки. Говорил, что и за полчаса сумеет дать материал. Кому из детей надо, кто способен, тот «возьмет». А я приходила заранее, заходила в класс минута в минуту. Опаздывающих детей, даже самых талантливых, отчитывала. Требовала пунктуальности и умения рассчитать время, если речь шла, например, о сочинении.
Андрею нравились быстро реагирующие ученики, а я любила вдумчивых, пусть и неспешных.
На открытых уроках я видела, как он ведет занятия. Ждал моментального реагирования, предельной сосредоточенности. Он не требовал, чтобы ученики вставали при ответе. Показывал рукой и ждал немедленной реакции. Если ученик задумывался даже на секунду, его рука уже показывала на другого.
– Ты спишь, просыпайся и начинай соображать, – говорил он тому, кто замешкался. И ему было совершенно наплевать, обидится ребенок или нет. Он часто обижал детей, что меня коробило. Я всегда очень остро чувствовала детские обиды, наверное, потому что сама была по натуре обидчивая. Андрей не замечал неосторожно брошенного замечания, ухмылки. Может, он и не имел в виду ничего плохого, но его юмор был жестокий и не всегда понятный детям.
– Это детский лепет, а не ответ, – мог он сказать ученику. – Мне скучно.
Если ребенок задумывался, Андрей начинал выразительно зевать, ковырять в носу, поглядывать на часы. Пока ученик покрывался пятнами и забывал от волнения то, что знал, остальные дети хохотали, получив повод поиздеваться.
Уроки Андрея не были уроками в полном смысле слова. Да, он устраивал эксперименты, развлекал, шутил, но только тогда, когда был в настроении. Иногда он мог написать на доске несколько задачек и сидеть читать книгу. Кто решил – молодец. Кто нет… Ему было на них наплевать. Он не объяснял, не разжевывал, не повторял материал. Но, с другой стороны, спокойно ставил тройки там, где их могло не быть, и вообще был равнодушен к оценкам. Мог выставить всему классу пятерки просто так, шутки ради. А мог влепить двойку, чтобы «разбавить» картину. Меня это возмущало – дети должны понимать систему оценок и знать, что пятерки, тройки – это качество их труда.
Я была другой. Давала время на обдумывание, потому что мне самой всегда требовалось время. Я бы тоже не среагировала, если бы на меня была нацелена рука учителя. Андрей не любил тугодумов, они его раздражали. А я считала, что только у них бывают взвешенные, осмысленные ответы.
Так вот Анна позвонила в дверь в тот момент, когда я посмотрела на часы – минута в минуту. За руку она держала симпатичного мальчика, опрятно одетого, подстриженного. Обычного мальчика.
– Здравствуйте, – сказала Анна, заметно нервничая, – это Сережа. Сережа, поздоровайся.
Сережа зыркнул на меня недобро и выдернул руку из руки матери.
– Проходите. Вы – на кухню, там чайник, кофе, чай, сами себя обслужите, а мы с Сережей пройдем в комнату. Мне нужно полчаса, – сразу приступила я к делу.
Оказалось достаточно десяти минут.
Я дала Сереже книжку, цветные карандаши, бумагу и вышла на кухню.
Анна подскочила на стуле и вытянулась в струночку.
– Мааам! – появился мальчик в дверях.
Анна дернулась на крик, но остановилась, поскольку я перегородила проход из комнаты в кухню.
– Будь добр, нам с мамой нужно поговорить, – сказала я Сереже. Он посмотрел на мать, на меня и ушел назад в комнату.
– Он вас слушается. – Анна была удивлена.
– Скажите мне, какой у вас диагноз? – спросила я.
Анна села на стул, встала, опять села, закрыла лицо руками. Я подумала, что сейчас начнутся причитания.
– Давайте без истерик. Спокойно, – сказала я ей. – Кстати, терпеть не могу женских слез.
Но Анна, к моему удивлению, когда отняла руки от лица, была совершенно спокойна. Просто собиралась с мыслями.
Она рассказывала долго, подробно, хотя могла бы ограничиться двумя предложениями. Тяжелая беременность, гипоксия. У мальчика пострадал мозг. Энцефалопатия. Она перечислила препараты, которые были прописаны.
Анна лечила сына с рождения. Каждый день, без выходных и праздников. Таблетки, процедуры, схемы лечения. Она сделала почти невозможное.
– Еще у него энурез, если это важно, – сказала она.
Меня поразило то, что Анна говорила откровенно, ничего не скрывая. Таких мам я почти никогда не встречала – она все понимала, здраво оценивала и была готова мне доверять.
– Вы нам поможете? Понимаете, его не возьмут в обычную школу, отправят в специализированную. Но ведь если он будет в коллективе, со здоровыми детишками, он же будет за ними тянуться. Он умный, правда, очень любознательный. Он не настолько болен, чтобы… помогите нам. Я на все готова. Могу в школе работать на полставки, хоть полы мыть, любые поручения… в родительском комитете. Все, что угодно. Лишь бы быть с ним. Помогите нам, подготовьте его.
– Почему вы обратились ко мне? Его может подготовить и другой педагог.
– Надежда Михайловна сказала, что вы по-другому преподаете. По-другому к детям относитесь. Не как все. Сережа вас сразу послушался. Обычно ему раз десять надо сказать.
– Хорошо, давайте попробуем, – согласилась я.
Анна по-деловому, спокойно кивнула. Не стала рассыпаться в благодарностях и этим понравилась мне еще больше. Она достала из сумки кошелек и посмотрела на меня.
– Нет, давайте потом. По результатам, – остановила я ее.
Когда они ушли, я сто раз пожалела о том, что согласилась. Да, я могла подготовить мальчика, но не могла гарантировать, что он будет дальше учиться так же, как все. На самом деле мне Сережа понравился. Я его как будто уже знала, видела – никак не могла отделаться от первого впечатления – наклон головы, руки. Всю ночь я вспоминала, откуда я его знаю. Так и не вспомнила. С Анной я точно встретилась впервые в жизни. Уже засыпая, я решила утром позвонить Надежде Михайловне и расспросить все про Анну и Сережу. Все-таки ее протекция.
