— Какая, например?
— Такая, что я мог ещё до них залезть в сейф к Роговиным и достать оттуда то, что они искали, но не нашли.
— А ты представляешь себе, что это может быть?
Я покачал головой:
— Без понятия.
Начался обеденный перерыв. Несмотря на тихое утро, я сумел продать с десяток книг за три часа, включая дорогущий цветной альбом фотографий Бронкса, сделанных во времена его расцвета, которые, увы, давно прошли. А ещё мой приятель Микки Толерис, тот, что торгует журналами, забежал на минутку поболтать и в результате ушёл нагруженный целой коробкой «Плейбоя» и «Нэшнл джиогрэфик». Я никогда не выставляю журналы на полки — их можно задорого продать коллекционерам только целыми подборками, — но к некоторым периодическим изданиям сам питаю слабость. Я люблю дешёвые сборники детективов и другие «жанровые» журналы: фантастику, приключения, вестерны, а также «Плейбой» (если не вырвана центральная страница на разворот) и «Нэшнл джиогрэфик» — его подшивки собирает такое количество народа, что Микки, к примеру, неплохо живёт на продажах журнала.
Я купил на обед гамбургеры и жареную картошку (что-то с фантазией плоховато стало) и пришёл в салон «Пудель», чтобы как можно скорее ввести Кэр в курс дела. Шестерёнки в моих мозгах с утра крутились с бешеной скоростью.
— Знаешь, — изрёк я наконец, — не так уж важно, что именно они у меня искали.
— Почему?
— Видишь ли, наверное, им это важно, — рассуждал я. — Может, и полиции тоже, поскольку копы теперь носом землю роют, раз не смогли повесить это дело на меня. Но самое главное — эти парни (кстати, даже не знаю, как нам их называть)…
— Уголовники, — предложила Кэролайн.
— Ну, хорошо, пусть будут «уголовники». Так вот, важно то, что уголовники пришли искать… чёрт, а как мы назовём то, что они искали?
— Чаша Святого Грааля, — хихикнула Кэр.
— Да? Ну ладно. Так вот, уголовники искали у меня чашу Святого Грааля, ведь они подумали, а вдруг я спёр её до них. Обо мне они узнали из газет. Искали, но не нашли её, и знаешь, Кэр? Я очень рад, что они обнаружили мой тайник, поскольку, видимо, сразу поняли, что именно там я храню самые ценные вещи, и если бы у меня был Святой Грааль… Святой Грааль?
— Чаша Святого Грааля.
— Я бы спрятал её в тайнике. Но её там не было. Врубаешься? Это значит, что теперь они должны оставить меня в покое.
— Думаешь, оставят?
— Ну да, а что ещё им может быть нужно?
— А тебе не кажется, что следует сообщить об этом в полицию?
— К чему? Я ведь пообещал Эдгару, что не донесу на него в иммиграционную службу. К тому же всё, что я могу им рассказать со слов Эдгара, — это то, что один из преступников… Или как их там?
— Уголовников, — подсказала Кэролайн.
— Что один из уголовников выше ростом и плотнее нашего привратника. Чёрт возьми, девяносто процентов белых ньюйоркцев выше малютки Эдгара и гораздо плотнее его. Ах да, ещё одна ценная деталь: либо один из уголовников часто бывает в Метрополитен-музее, либо он недавно замочил музейного фаната и теперь носит его кепку. Ну и, не поделившись с полицией этой информацией, как думаешь, я сильно заторможу следствие?
— Думаю, нет. Берн, знаешь, в чём тебе очень повезло? Что тебя не было дома вчера вечером.
Я зябко поёжился.
— А если бы ты был дома…
— Но меня же там не было, — перебил я, решив, что настало время сменить тему. — Кстати, сегодня выпивка в «Вечном кайфе» отменяется, так? Потому что ты идёшь на свидание к своей Тёлочке, а после этого у нас с тобой есть одно незаконченное дельце.
— То есть его ты решил не отменять?
— И не подумаю отменять, — пробурчал я. — После вчерашнего мне просто необходимо навестить наших друзей в Ривердейле. Денег-то почти не осталось!
Глава 17
Мы пообедали меньше чем за час, и к началу второго я вернулся в магазин и уселся за прилавок. Позже, вспоминая тот день, я решил, что толстяк, видимо, ждал моего возвращения в кафе напротив или у газетного киоска, поскольку не успел я протянуть руку к роману Джона Сэнфорда, как звонок на двери возвестил о приходе покупателя.
Конечно, это не означало, что я всё бросил и помчался обслуживать клиента. Я просто улыбнулся, кивнул головой и заложил пальцем страницу, вопросительно глядя на него. Обычно покупатели сразу проходят к полкам и начинают копаться в книгах, кроме тех, конечно, которые сами хотят продать мне книги. Есть и случайные посетители, те обычно спрашивают, как пройти к центральному собору. Но в руках у толстяка ничего не было, и по виду его было понятно, что книг он предлагать не собирается и достопримечательности его не интересуют. Я отложил роман Сэнфорда в сторону и стал ждать, когда толстяк подойдёт ко мне.
Вообще-то нынче употреблять слово «толстяк» вроде не принято — в последнее время политкорректность дошла до апогея своего идиотизма, скоро нам запретят и лопату лопатой называть. Может быть, мне стоило бы подобрать более мягкое определение, типа «дородный мужчина» или «кровь с молоком», но я страдать фигнёй не желаю и буду называть его просто — «толстяк». Надеюсь, вы меня не осудите за это! Кстати, я уверен, что и он тоже не стал бы возражать.
В общем, вы уже поняли, что посетитель мой был весьма толст, однако это ему вовсе не мешало. Понимаете, большинство жирных людей страдает от собственного веса. У меня иногда возникает чувство, что жир нарос на их боках как бы случайно, когда они на минуту отвернулись в сторону, и теперь им самим непонятно, что с ним делать. Но этот толстяк был совсем иной породы. По его манере держаться и двигаться можно было сразу определить, что он вовсе не тяготится лишними килограммами, ибо таким появился на свет. Он был толстым младенцем, затем толстым карапузом, будучи толстым подростком, какое-то время мучился, и наконец достиг толстой зрелости. У него не было «пивного животика», знаете, встречаются такие тонконогие и тонкорукие мужики с огромными животами, словно волейбольный мяч проглотили? Скорее даже они выглядят как картофелины, в которые воткнули зубочистки. Но этот молодой человек был равномерно толстым как сверху, так и снизу, и полнота ему даже шла.
Тёмно-синий костюм, явно сшитый на заказ, сидел на нём изумительно и не то чтобы сильно стройнил его, но придавал ему здоровый и благополучный вид. Чего ещё можно пожелать от нескольких метров синей шерсти?
Рубашка на нём была белая, с отложным воротником, галстук в традиционную красно-чёрную полоску завязан широким узлом, по моде. Ничего не могу сказать про обувь, за стойкой ботинки не видны, но готов поспорить, что это были дорогие, удобные ботинки из мягкой кожи. Все толстяки, которых я знаю, придают обуви огромное значение. И немудрено — ведь при их весе ногам всегда должно быть удобно.
— Мистер Роденбарр, — обратился он ко мне с полувопросительной интонацией.
Я кивнул, подтверждая правильность его догадки, и он одарил меня белозубой улыбкой. Зубы действительно были очень белые и очень ровные, настолько, что невольно закрадывались сомнения в том, настоящие ли они. Впрочем, то же самое можно было сказать и об улыбке.
— Очень приятно познакомиться, — продолжал он ровным, уверенным тоном, протягивая мне руку, которую я пожал. Рука оказалась весьма мясистой, что, впрочем, меня не удивило.
Я всегда жму протянутые мне руки. Может, и есть способ увернуться от рукопожатия, которое навязывают незнакомые люди, но я так и не постиг этого искусства и пожимаю руки направо и налево, не важно, нравится мне или нет. Впрочем, этому посетителю я пожал руку с охотой. Он был покупателем, но, если даже и не стал бы ничего у меня покупать, что с того? Он улыбался, хотел познакомиться, так за что же держать его с протянутой рукой?
Пока мы трясли друг другу руки, Раффлс вдруг раскрыл жёлтые глаза, спрыгнул с нагретого солнцем подоконника и заходил кругами вокруг ног толстяка, громко урча и потирая спину о его брюки. Он обычно делает так по утрам, когда я отпираю магазин, — хочет показать, что ему давно пора завтракать. Но, во-первых, он уже сегодня ел, а во-вторых, Раффлс достаточно умён, чтобы не ждать, что незнакомый посетитель, пусть сам и любитель покушать, станет его кормить.
Незнакомец отпустил мою руку и взглянул на Раффлса.
— Какая милая кошечка! — вскричал он с восторгом. — Я обожаю кошек. Но что случилось с нашим бедным хвостиком?
— Он родился без хвоста, — объяснил я, надеясь, что говорю правду. — Такая порода, бесхвостая.
— Ах да, конечно. Кошки с острова Мэн.
— Ну сам-то он вряд ли оттуда, но его предки произошли с острова Мэн. А Раффлс родился в Нью-Йорке.
— Какая прелесть. Обожаю кошек!
Чтобы подтвердить это заявление, он наклонился и почесал Раффлсу шею. Мелкий негодяй заурчал так, что на улице было слышно. Обрадованный толстяк почесал его между ушами, Раффлс замурлыкал ещё громче, а потом прыгнул на книжную полку, четвёртую от пола, и уселся между книгами, наблюдая за нами круглыми глазами. Если бы его дедушка происходил из Чешира, я уверен, что мы увидели бы на его лице широкую улыбку.
