И на работе и дома ей часто приходилось слышать о разводах, скандалах между мужьями и женами, а в качестве народного заседателя приходилось участвовать в разборе такого рода дел в суде. Марьям, слушая бракоразводные процессы, никак не могла понять, как это любившие когда-то друг друга люди становятся врагами. И, призывая этих людей к примирению, она всякий раз с болью в душе думала: «Почему вы топчете свое счастье и ищете путей к несчастью?» И когда она, усталая после этих мучительных судебных процедур, возвращалась к себе, приветливое слово Иштугана казалось ей еще дороже.
Марьям тосковала, когда Иштуган пропадал в своих командировках, и радостно кидалась ему навстречу, когда он возвращался. Почувствовав приближение родов, Марьям попросила мужа не отлучаться пока из дому. Но, оказывается, завтра Иштуган должен опять уехать. Марьям гнала от себя эти мысли. Всякое волнение вредно в ее положении. Может, успеет еще, вернется. Два-три дня — не так долго…
— Кажется, кончил, — сказал Иштуган, отошел от стола и потянулся — затекла спина от долгой работы в полусогнутом положении. Затем вытащил из-под кровати гантели — поупражнялся. И, оживленный, повеселевший, подсел к жене, мягко обнял ее за плечи.
Марьям давно ждала этой минуты.
— Иштуган, — спросила она с задумчивой нежностью, — ты счастлив?
— Очень! Жена у меня хорошая, скоро сын-богатырь родится. Чего еще мне нужно?
— Положим, еще многое, — усмехнулась Марьям, проворно работая иголкой.
— То совсем другое, дорогая.
— А что ты говорил о женщинах-пустоцветах?
— Это тебя не касается, — улыбнулся Иштуган. — Я говорил о тех, которые страшатся изведать, что такое материнское бремя. Эти женщины сами лишают себя счастья.
Марьям тяжело вздохнула.
— И изведавшие… порой не видят счастья… — И задумалась. Вспомнила предыдущие роды — оба раза очень тяжелые. Едва успев появиться на свет, дети умирали. И забеспокоилась за судьбу того, которого носила.
Иштуган уже давно научился понимать жену по малейшим изменениям голоса. Но восприняла бы Марьям его слова в свой адрес. И, словно моля о прощении, сказал с нежностью:
— Не надо… Не грусти, Марьям. Вот увидишь, на этот раз ты подаришь нам прекрасного мальчика.
— Отец ждет мальчика и ты тоже. А если девочка, — что будете делать? — сказала Марьям, силясь улыбнуться.
— Я тебе говорю, мальчик будет. Абыз Чичи клянется — раз первые двое были мальчики, так и дальше будет — до четвертого…
Они рассмеялись. И сразу сошла грусть с лица Марьям. Она стала весело трунить над мужем, пугать его «концертами», которые будет устраивать ему ребенок по ночам, рисовала забавные картинки его родительских хлопот.
Иштуган слушал-слушал и наконец сказал сквозь счастливый смех:
— Не пугай, Марьям. В семье Уразметовых не только наш отец, вся поросль его — о двух сердцах. Не запугаешь…
Марьям, любуясь готовой распашонкой, проговорила:
— Немного уже пришлось познакомиться… знаю… — И задумалась, любовно поглаживая крошечное одеяние своего будущего сына. А может, дочери?..
Иштуган не спускал глаз с ее руки. Только материнская рука может так мягко, так нежно гладить детскую рубашонку.
Он положил голову на грудь жены, прислушался. Как сильно бьется сердце — точно мотор стучит. А Марьям, накручивая на пальцы черные кольца мужниных волос, опять задумалась.
…Впервые они встретились в областной библиотеке, в знаменитом читальном зале-гроте.
Марьям любила работать в самом дальнем уголке этого зала и всегда старалась прийти пораньше, чтоб никто не занял «ее» места. А если почему-либо задерживалась после лекции в институте, просила кого-нибудь из подруг занять это место и до ее прихода никому не отдавать. И вот однажды она увидела за своим столом человека в военном кителе, но без погон — только следы от них виднелись. У этого человека были черные, на редкость густые вьющиеся волосы. Он тоже заметил девушку: она шла торопливой походкой и вдруг растерянно остановилась. Какая милая девушка! Волосы золотистые, как пронизанная солнцем пшеничная солома, сама стройненькая, под правым глазом чернеет крохотная родинка.
— Простите, я, кажется, сел на ваше место? — сказал он, вставая. — Пожалуйста, я пересяду, мне все равно.
Несколько удивленная, каким образом молодой человек мог узнать об этом, Марьям поторопилась ответить:
— Нет, нет, не беспокойтесь. — Но на лице ее нетрудно было прочесть сожаление.
Молодой человек улыбнулся, обнажив ослепительной белизны зубы, и стал собирать книги.
То же самое повторилось назавтра, на послезавтра, стало повторяться каждый день. Едва Марьям появлялась в читальном зале, молодой человек принимался собирать свои книги, тетради. Марьям несколько раз нарочно задерживалась подольше в институте, чтобы не беспокоить странного черноволосого джигита. Но как бы поздно она ни приходила, она всегда заставала его за «своим» столом. Девушка стала украдкой приглядываться, над чем он так усидчиво работает: среди его книг не было ни одного учебника, все какие-то специальные технические издания. «Верно, инженер или научный работник», — подумала она. Ее интриговала загадочная поспешность, с которой он исчезал из зала при ее появлении. Однажды она решила проследить за ним. Дождавшись, пока молодой человек вышел из читального зала-грота, Марьям чуть не тут же сбежала в гардеробную. Но молодого человека там не было. Не нашла она его и в комнате сдачи книг. Марьям обежала все другие залы читальни и, наконец, в комнате, отделанной черным дубом, в самом дальнем углу заметила так заинтересовавшего ее джигита. Он сидел, спрятавшись за скульптуру, изображавшую разъяренного буйвола, приготовившегося поднять на рога свою жертву. Облокотившись на стол, запустив обе руки в свои буйные кудри, джигит с таким свирепым упорством уставился в книгу, что при взгляде на него невольно напрашивалось сравнение с разъяренным буйволом. Марьям была поражена неизъяснимой силой, исходившей от этого человека.
Сама Марьям в тот день так и не дотронулась до книг. Почему-то билось сердце, точно взбежала по высокой лестнице и задохнулась.
Заполнявшие зал люди, в большинстве студенты, были углублены в свои занятия, но Марьям представлялось, что они нарочно, для отвода глаз, смотрят в книгу, сами же исподтишка наблюдают за ней. Она загородилась ладонью и отвернулась к окну.
Напротив был виден угол университетского здания. Медленно падали редкие хлопья снега. Вот прошли группой студенты. Старик дворник в белом фартуке сгребает снег, шаркая широкой деревянной лопатой.
Марьям нельзя было назвать красивой девушкой, и все же в ее наружности было что-то притягательное. На нее заглядывались студенты и даже молодые преподаватели. Но она никого не отмечала своим вниманием, дав себе слово не связывать себя семейной жизнью, пока не закончит учебы и не начнет работать по-настоящему. Вообразив по девичьей неопытности, что это столь же легко осуществить, как легко раздают подобные советы иные лекторы, скучно бубня по бумажке свои высушенные лекции о любви, она как огня боялась случайных знакомств. Но любовь, это познала она на собственном опыте, приходит, оказывается, когда ее вовсе не ждешь. Загорится в тебе, незваная, и все твои благие намерения разлетятся как дым. В чем ее тайна? Какая сила зажигает этот огонь в крови? Как получилось, что Марьям, сотни, тысячи раз клявшуюся подругам даже не помышлять о любви, пока не кончит учебы, эту самую Марьям теперь дрожь пробирает, стоит ей вспомнить о джигите, которого она не знает даже, как зовут.
«Что же это такое?.. В его власти, значит, сделать меня счастливой или несчастной?..»
Не в силах сосредоточиться, она ушла из библиотеки и долго бродила в одиночестве по казанским улицам. Тихо падали снежинки, она шла по узким переулкам, куда до сей поры никогда не заглядывала, по укрытым снежным ковром паркам. Бродила до тех пор, пока ее всю снегом не занесло, как сказочную снегурку.
Марьям окончательно загрустила, когда однажды, придя в читальный зал, не увидела в своем любимом уголке чернокудрого джигита. Где он? Куда пропал?.. Она ведь не имеет ни малейшего понятия, кто он. Возможно, он и не казанец вовсе… На время приехал сюда из другого города?..
Она увидела его совсем неожиданно, в майский праздник, в первом ряду колонны знаменосцев. Джигит был все в том же своем военном кителе, только на этот раз на груди у него сверкала Золотая Звезда Героя.
«Он!..» — задохнулась Марьям, теряя голову от радостного волнения. И в ту же минуту все вокруг заиграло радужными красками.
Возвращаясь с демонстрации, она думала: «А в библиотеку ни разу не пришел с Золотой Звездой…» И это маленькое открытие было для нее особенно радостным.
А через несколько дней Марьям снова увидела черноволосого джигита в своем любимом уголке. Запустив руки в пышную гриву волос, он с головой ушел в лежащую перед ним книгу. Правда, Марьям не вдруг узнала его, — джигит был в штатском. Огнем зарделись щеки девушки. Замерев, она ждала, почувствует ли джигит, что она здесь. И тут же побранила себя: «Что это я глупостями занимаюсь… Экзамены на носу… Такие ответственные дни, а я…» Она тихонько опустилась на первое попавшееся место, стараясь не поднимать глаз от книги. Но какая-то неведомая сила заставляла ее то и дело вертеть головой: будто шалун мальчишка направил на ее голову солнечный зайчик и этот зайчик щекочет ей шею, скользит по волосам, не дает минуты посидеть спокойно.
