земляным червем, думающим о закатах?
Пока со мной все это происходило, одна из женщин знакомилась с моим телом. Ее руки находились у меня на коленях, когда я почувствовал, что эякулирую. Это стало большим сюрпризом для меня, но не для кого-то еще. Я уже много минут говорил всем вокруг меня – через знаки, которые они могли воспринимать руками, – что такое произойдет. Мгновенно множество рук прошлось по моему телу. Я почти смог понять их, когда они передавали руками нежные мысли. Во всяком случае, я понял смысл, если не слова. Я был ужасно смущен всего несколько секунд, а потом смущение ушло перед лицом столь легкого принятия факта произошедшего.
Ощущение было очень сильным. Я долго не мог восстановить дыхание.
Женщина, которая стала причиной этого, коснулась пальцами моих губ. Она провела ими медленно, но со смыслом, в этом я был уверен. А потом растворилась в группе.
– Что она сказала? – спросил я Пинк. Та улыбнулась.
– Конечно, ты знаешь. Если бы ты мог избавиться от слов… Но, в общем, она имела в виду «как хорошо для тебя». Это также переводится как «как хорошо для меня». И «меня» в этом смысле означает всех нас. Организм.
Я понял, что должен остаться и научиться говорить.
* * *
У коммуны бывали и взлеты, и падения. В целом они их ожидали, только не знали, какую форму они могут принять.
Зима погубила многие плодовые деревья. Они заменили их гибридными сортами. Из-за ураганов они потеряли часть удобрений и почвы, потому что клевер не успел укорениться и закрепить ее. Их планы были нарушены судебными действиями, и они более года не могли привести дела в рабочую колею.
Вся их рыба погибла. Они пустили тушки на удобрения и стали разбираться в том, что могло пойти не так. Они использовали трехступенчатую экологию того типа, которую впервые использовали «Новые алхимики» в семидесятые[4]. Она состояла из прудов, накрытых куполами: в одном находилась рыба, во втором разместились бактерии и дробленые раковины в одной секции, и водоросли в другой, а в третьем жили дафнии. Вода с отходами жизнедеятельности рыб прокачивалась через раковины и бактерии, которые выполняли ее детоксикацию и превращали содержащийся в ней аммиак в удобрение для водорослей. Вода с водорослями перекачивалась в следующий пруд для кормления дафний. Затем дафнии и водоросли перекачивались на корм рыбам, а обогащенная вода служила удобрением для тепличных растений во всех куполах.
Они провели анализ воды и почвы и выяснили, что из примесей в раковинах выделялись химикаты, которые накапливались далее по пищевой цепи.
После тщательной очистки они перезапустили цикл, и все пошло хорошо. Но они потеряли деньги за первый урожай.
Они никогда не голодали. И не мерзли – солнечного света было в избытке круглый год, чтобы давать энергию для насосов и пищевого цикла, а также для обогрева жилищ. Здания они построили наполовину заземленными, учитывая нагревающие и охлаждающие возможности конвекционных потоков. Но им пришлось потратить часть своего капитала. Первый год закончился для них с убытком.
Первой же зимой в одном из зданий начался пожар. Двое мужчин и девочка погибли из-за неисправности системы пожаротушения. Это стало для них шоком. Они полагали, что все будет работать так, как рекламировалось. Никто из них не разбирался в особенностях строительства, в оценках надежности как противоположностям реалиям. Они обнаружили, что несколько их установок не соответствуют спецификациям, и ввели программу периодической проверки всего.
Они научились разбирать и ремонтировать на своей ферме все. Если что-то содержало настолько сложную электронику, что они не могли ее чинить, то они ее демонтировали и заменяли на что-нибудь более простое.
В социальной области их прогресс был намного более успешным. Джанет мудро решила, что будут только два жестких и четких правила в области их взаимоотношений. Первое – она отказалась стать их президентом, председателем, шефом или верховным главнокомандующим. Она с самого начала видела, что им необходима движущая личность, чтобы завершить планирование, купить землю и выковать чувство цели из неоформленного желания альтернативы. Но, приведя их на землю обетованную, она отреклась. С этого момента они будут жить в демократическом коммунизме. Если он потерпит неудачу, они испробуют новый вариант. Все что угодно, кроме диктатуры с ней во главе. Она не желала в таком участвовать.
Вторым правилом стало не принимать ничего. Еще никогда не существовало общины слепоглухих, живущих самостоятельно. У них не имелось ожиданий для удовлетворения, им не было нужды жить так, как живут зрячие. Некому было говорить им не делать чего-то просто потому, что это не сделано.
Каким будет их общество, они представляли не яснее, чем кто угодно.
Они были втиснуты в форму, которая не соответствовала их потребностям, но за ее пределами они не знали ничего. Им пришлось искать поведение, имеющее смысл, моральные поступки для слепоглухих. Они поняли основные принципы морали: ничто не морально всегда, и все морально при правильных обстоятельствах. Все это должно соотноситься с социальным контекстом.
Они начали с чистого листа, не имея модели для образца.
К концу второго года они получили этот контекст. Они его постоянно модифицировали, но базовая структура была создана. Они узнали себя и кто они такие, как никогда бы не смогли узнать в школе. И определили себя на собственных условиях.
* * *
Свой первый день в Келлере я провел в школе. Это был очевидный и необходимый шаг. Я должен был выучить амслен.
Пинк была добра и очень терпелива. Я выучил базовый алфавит и стал упорно его осваивать. К полудню она уже отказывалась со мной разговаривать, заставляя говорить руками. Она соглашалась говорить, только когда я настаивал, а со временем перестала совсем. После третьего дня я уже произносил лишь слово-другое.
Это не значит, что я внезапно стал разговаривать свободно. Вовсе нет. К концу первого дня я знал алфавит и мог с трудом добиться, чтобы меня понимали. Мне же гораздо хуже удавалось читать слова, по буквам выстукиваемые у меня на ладони. Еще очень долго мне приходилось смотреть на ладонь, чтобы увидеть, что мне говорят. Но, как и с любым языком, со временем начинаешь на нем думать. Я свободно говорю по-французски и помню свое изумление, наконец-то достигнув этапа, когда уже не переводил мысли, прежде чем произнести. В Келлере я его достиг примерно за две недели.
Помню один из последних вопросов, который я задал Пинк вслух. Это было то, что меня тревожило.
– Пинк, я здесь желанный гость?
– Ты здесь уже три дня. Разве ты
