Заметив, что она дрожит, как осиновый лист, Анджело налил в рюмку коньяка.
— К завтрашнему вечеру ты будешь у постели своей матери, обещаю. Но до утра мы ничего не можем сделать. А сейчас возьми себя в руки, — старик протянул ей напиток. — Выпей, дитя, это поможет успокоить нервы.
На пороге возникли Вула и Димитрий.
— Мы все слышали, — тихо произнесла экономка. — Я позабочусь о Джине, пока вы сделаете все необходимое. Пойдем, кори мои. Я побуду с тобой. — Вула увела Джину.
— Насколько все плохо? — спросил старик Микоса, как только они остались наедине.
— Она в коме. Прогнозы неутешительные.
— О боги! — Анджело закрыл лицо руками. — Неужели я нашел дочь, чтобы потерять ее, не успев замолить грехи?
— Перестань так говорить, Анджело. Ты ведь боец, как и я. И нам предстоит хорошо поработать, так что давай не будем распускать нюни. Наша задача сделать все возможное для Джины и ее матери.
Оба знали, что делать. Неожиданные перелеты постоянно случались в «Эсперусе». Меньше чем через час все было готово к полету. Вула принесла мужчинам бутылку настойки.
— Как Джина? — поинтересовался Микос.
— Спит. Я дала бедняжке молока с медом и таблетку, которую врач порекомендовал при бессоннице. Думаю, ей лучше отдохнуть.
— И тебе тоже, Микос, — вмешался Анджело. — Если ты собираешься везти нас в Афины. Я не хочу, чтобы ты заснул за штурвалом.
— А ты?
— В моем возрасте не нужно много сна. Я посижу у телефона. Вдруг будут новости из Канады.
— Тогда поднимусь в спальню, посмотрю, как там Джина.
Микос тихонько вошел. Посмотрел на заплаканное лицо девушки, разулся и лег рядом. Нет, он бы не смог заснуть, просто ему было необходимо обнять Джину, ощутить тепло ее тела, взять часть ее боли на себя.
Джина спала, но даже во сне она ощутила его присутствие:
— Микос, — сорвалось с губ.
— Я здесь, — прошептал он, целуя ее в затылок. — Я присмотрю за тобой. Все будет хорошо, крисо мои, обещаю.
Все шло по плану. В шесть утра они покинули остров и еще до восьми были в Афинах. Микос приземлился на крышу здания компании Тайроса. Внизу уже ждала машина.
Все это время девушка была как во сне. Микос пытался заставить ее поесть, но она отказывалась.
— Что я могу сделать? — спросил Микос у Анджело, с тревогой наблюдавшего за ними.
— Будь рядом, чтобы поддержать ее. Джина переживает кризис, и мы не в силах этого изменить, Миколас. Все в руках божьих.
Микос будет рядом. Но он боялся, что Джина сломается, и тогда ни его силы, ни его воли может оказаться недостаточно, чтобы она снова обрела душевное равновесие.
Глава одиннадцатая
На западном побережье стояло жаркое лето. Когда паром отчалил из порта, вслед за ним потянулся красный след, резко контрастирующий с голубыми водами залива Виктория. То были лепестки герани и лабелии, которые бросали из корзин, чтобы развлечь туристов, толпами ходивших по пляжу. Приезжие охотно покупали сувениры и фотографировались на фоне министерства юстиции и отеля «Импресс». По Говернмент-стрит разъезжали конные экипажи и двухэтажные автобусы.
Но в отделении интенсивной терапии городской клиники не было цветов и гама людских голосов. Здесь слышалось лишь гудение медицинской аппаратуры да шуршание бахил.
— Она очень серьезно повредила голову, — сообщил Джине врач. — Боюсь, надежды нет. Никакой.
Собравшись с силами, Джина подошла к кровати.
— Привет, мам, это я, — тихо произнесла она, взяв мать за руку с надеждой, что так хотя бы часть ее жизни перейдет в эти бледные, тонкие пальцы. — Смотри, кто пришел познакомиться с тобой. Твой отец. Открой глаза и поздоровайся.
Ни одна эмоция не промелькнула на неподвижном лице женщины.
— Мама, — снова обратилась к ней Джина, на этот раз громче. — Просыпайся, пожалуйста!
Микос подошел к девушке и слегка сжал ее руку.
— Джина, она тебя не слышит.
— Не смей так говорить! — девушка отдернула руку. — Она еще дышит. Ее сердце бьется.
Микос опустил руки на ее плечи.
— Твоя мама на вентиляции. Дорогая, ты же слышала, что сказал врач. Они держали ее на аппаратах, дожидаясь тебя, но…
— Я не верю!
— Ты должна. И позволь мне помочь тебе принять неизбежное.
— Мне не нужна твоя помощь. Уходи. Оставь нас одних. Тебе здесь не место.
С минуту Микос молчал.
— Хорошо. Я буду в холле.
По другую сторону кровати раздался тихий всхлип. Джина подняла глаза и увидела перед собой не знаменитого миллионера, а слабого, больного старика, который не мог сдержать слез, теряя близкого человека.
— Не плачьте! — взмолилась Джина. — Она не должна видеть вас таким. Она подумает, что умирает и мы пришли попрощаться с ней.
— Она уже попрощалась с тобой вчера. Мозг твоей мамы мертв, дитя. Пусть идет с миром. Она достаточно страдала.
— Я не могу! — заплакала Джина.
— Мы поможем тебе. Я и Миколас. Положись на нас, Анджелина. Мы здесь для тебя.
Анджело склонился к дочери и поцеловал ее в лоб.
— Прости, что не позаботился о тебе, — прошептал он. — Прости, дочка. Адью, пети мои. Господь с тобой.
Анджело трижды перекрестился. Приложив руку к груди, старик оплакивал дочь. Он молился мысленно, позволив Джине в полной тишине принять одно из самых важных решений в жизни.
И Джина избавила маму от страданий. Разве у нее был иной выбор, когда впервые за много лет болезнь отступила, придав лицу мамы такие знакомые черты?
— Я не говорю тебе прощай, мама, — произнесла девушка сквозь слезы. — Потому что ты всегда будешь в моем сердце.
На следующее утро Джина отправилась домой на остров вместе с Микосом и Анджело. Дни шли один за другим бесконечным парадом, наполненные воспоминаниями о прошлом.
Джина не хотела никого видеть. Она желала лишь, чтобы ее оставили в покое.
Но Анджело и Микос продолжали опекать ее. Жители острова тоже оказали Джине поддержку, узнав о смерти ее матери.
— Она была чудесной женщиной, — говорили они. — И очень гордилась тобой. Ей повезло, что у нее такая заботливая дочь. Ей сейчас намного лучше там.
Неужели? — хотелось закричать Джине. — Откуда вы знаете?
И словно читая ее мысли, соседи пытались утешить ее.
— Это не твоя вина, Джина. Ты не должна винить себя.
Джина готовилась к похоронам и улаживала дела мамы. Ела она, только когда Микос заставлял ее. Еда утратила свой вкус. Часто девушка незаметно выбрасывала ее. Зато спала Джина долго. Она могла рухнуть на кровать и провалиться в сон больше чем на двенадцать часов, а проснуться уставшей.
