– Да мы вас ненароком развели, друзья. Можете жизнь начинать сначала.
* * *
Еженедельная планерка у Запотоцкого текла на редкость благостно. Очень может быть потому, что утром босс обнаружил у себя на подоконнике над вечной густопсовой зеленью гибискуса сразу два розовых, больших, как блюдца, граммофонных раструба.
В просторном и светлом кабинете Олега Геннадьевича, на солнечной стороне, маленький куст в белом горшочке такие парашюты раскрывал все лето, ни никогда еще два сразу спина к спине на одном стебле.
– Стерео, – удачно и непротивно даже в своем холуйском неизменном желанье как-то начальству подмахнуть по части всякого овса и силоса схохмил Полторак.
– Да, – согласился Запотоцкий, сам розовый, как праздничное платье или туфельки, – уши что надо. И, между прочим, эпином всего два раза за все время прыскал. Можно сказать, все исключительно и только на собственных внутренних резервах. Учитесь, Андрей Андреевич.
Сидящие вокруг стола для совещаний в ответ захмыкали, заулыбались, технический директор Дмитрий Потапов, главный бухгалтер Анна Андреевна Расходнева, неудивительно, то глухое себе под нос, то явное, даже навязчивое нытье Полтаракана по поводу несправедливости зарплатой сетки, да и вообще системы материального поощрения в компании у всех на слуху. Так что щелчок ему по носу, да еще при заходе на подхалимский реверанс, кого же не порадует?
Один лишь Гусаков не проронил ни звука. Только скосил уголек глаза на Запотоцкого, блеснул белками и снова уперся взглядом в столешницу. То ли намек на личное и частное ему особо не понравился, то ли он просто знал, что день ему готовит, и потому судьбу не торопил.
Все без толку, от неизбежного в ЗАО «Старнет» не отгородишься ни подлинным, ни симулируемым аутизмом.
– Да, кстати, – под занавес собрания, ласково обводя руководящее крыло компании пытливым взором, спросил директор, – никто так, между прочим, не обращал внимание, за сколько, ну, например, здесь, в Южке, продаются наши карты доступа?
– Да я не между прочим, а попросту каждый день вижу в табачном отделе универсама, – сейчас же сообщил Потапов. – Сторублевая по сто десять, а трехсот рублевая – триста тридцать. Типа, линейная зависимость.
– Сто двадцать у меня на Радуге и триста тридцать, – без лишней лирики проинформировала Анна Андреевна Расходнева.
– Ну вот, – торжественно объявил Запотоцкий, уже не дожидаясь каких-либо других ответов, – потому что у нас во всех договорах что? Розничное превышение номинальной стоимости не более двадцати пяти процентов. А вот теперь вас удивлю. Был я в пятницу в Гурьевске, проездом, случайно завернули со строителями оптики, – так там сто пятьдесят и триста восемьдесят.
– Ну это наглость просто, – шишак волос на голове главбуха опасно и решительно качнулся. – Мы этому гурьевскому ООО «Игротека» даем аж тридцать процентов скидки с номинала. За то, что медвежий угол. За то, что продвигают…
– И я о том же, – уже просто ликовал директор. – У вас какое будет объяснение такому феномену, Борис Евгеньевич? Вы как-то контролируете исполненье договорных обязательств?
– Самоуправство, – буркнул Гусаков, не поднимая головы. – Я разберусь.
– Очень вас прошу, – язвительно заметил Запотоцкий. – И прямо сегодня, а то разберусь я сам, и не с ООО «Игротека», а с вашими личными играми…
– Это, считай, от сороковника до целого полтоса с одной карты себе в карман… – вдруг вымолвил Полторак; хотел, должно быть, про себя, но от невиданной, волшебной арифметики вышло даже не бу-бу под нос, а громко, вслух…
Взял вдруг и ляпнул.
– Что вы сказали? – мгновенно повернулся к нему Запотоцкий.
– Я? – Полторак зарделся. – Да просто вырвалось, не в тему, извините, так, думал о своем, забылся…
– Мне кажется, уже не в первый раз, – веско заметил генеральный. – Вам надо показаться невропатологу, попить каких-то порошков, не знаю, таблеточек… А то ведь с таким отсутствием самоконтроля не только не сбудется ваша мечта заняться розницей, вы и простые обязанности менеджера по продажам бюджетным организациям не сможете нормально исполнять…
Лицо Андрея Полторака такая залила густая краска, что растворила все его неугомонные веснушки. Он стал лиловым, фиолетовым, недельной выдержки покойником со вспухшей физиономией. Зато сидевший рядом с ним еще секунду назад выпотрошенный и высушенный Бобка Гусаков ожил буквально. И голову поднял, и засверкал очами, и даже какое-то подобие усмешки согрело его мертвенные губы. И никаких сомнений не осталось, что он решит все самым лучшим образом, сегодня же и, без сомнения, вообще полгода воровать не будет, а может быть и больше…
Выходя из кабинета, Игорь еще раз бросил взгляд на удивительный директорский цветник. Не только орхидея, которой с самого начала, с весны, пророчили один миг жизни, продолжала выбрасывать за разом раз новый акварельный зев, но и вот гибискус, взял да и двойную норму выдал. Стерео. Нет, не поспоришь, есть у него талант. Есть. У Олега Геннадьевича Запотоцкого. Простого сына секретаря сельского райкома КПСС.
* * *
С какого момента, с какой минуты все дни его жизни стали одинаковыми, неизменными, как номерные знаки начальственных автомобилей? Игорь помнил еще те времена, когда эти комбинации из виселиц и чисел – Т-три циферки-ТТ – висели на хорошо уже походивших восьмидесятых «ленд крузерах», а ныне это все больше новенькие сотые, «лексусы LX», «RX» и черные, похожие на бронированных жуков-навозников «шкоды октавия». Но то же заиканье, та же заевшая пластинка, ТэТэ, Тэ-Тэ, ТэТэ. А у всякой приближенной, но беспогонной шелупони, в ответ икота ООО, О-три циферки-ОО плюс номер региона. Яйцекладущие. Меняются год выпуска, цвет кузова, модель, а плашки, черное на белом, неизменны. Зимой и летом, весной и осенью. Тир, стрельбище, пистолетное ТТ и бесконечные круги мишеней ОО-ОО.
Когда все это стало символом безысходности, беспросветности? Неумолимости обстоятельств? Несгибаемости линий судьбы? В момент, когда он перестал надеяться, что это временно? Отпустит рано или поздно. ЗАО «Старнет», Запотоцкий Олег Геннадьевич и Половина таракана, равная Полутора ракам. Уйдет, исчезнет, испарится. И вновь к нему вернется спокойное достоинство доцента, кандидата технических наук. Человека, у которого дома есть книги. С закладками в виде открыток, фотокарточек, обрывков газетной полосы, салфеток, ножниц, ручек и карандашей. Меняющихся, чередующихся, вдруг уходящих и внезапно возвращающихся слов и формул, которые питают светящиеся куколки, рождающие огненные мотыльки. То самое, что превращает больших и неуклюжих Валенков, людей на вид ни рыба ни мясо, в волшебников, творящих чудеса, лишь только разреши им говорить. Читать, показывать и объяснять.
Наверное, конечно, все это немота. Осознание ее неразрешимости и вечности свело в конце концов всю жизнь к простому чередованию двух самых незатейливых геометрически, элементарных букв русского алфавита. ОО-ТТ. ТТ-ОО. Все ясно. Все понятно. Но почему и что мешает раз и навсегда смириться с этим? Согласиться?
Ответа нет. И неизвестно, нужен ли он, ответ, на самом деле? Даже ему лично, Игорю Валенку. Игорю Ярославовичу.
* * *
И день за днем, и день за днем плотнее делается, толще белая безвоздушная среда, которая затапливает мозг, как образцово единообразный, густой и плотный слой жира над красным мясом в банке тушенки. Кажется, умер. Спекся, как эта обреченная на вековой анабиоз говядина. Волокна, некогда сжимавшиеся, разжимавшиеся, горы сдвигавшие, моря. Оборваны, порублены, уложены, залиты, запакованы. Круглая банка в идеальной среде без трения может теперь катиться бесконечно, сколь угодно долго.
Но вот не идеальна, не совершенна среда, окружающая водителя, особенно в Киселевске, городе – лоскутном одеяле из районов, райончиков, кусков, кусочков, больших и маленьких плевков всех видов, форм, расцветок, и непонятно отчего, зачем вдруг тормозишь и останавливаешься. Где это, что? Штакетник, кусты сирени и крапивы, ночные искры угольной крошки на дневной земле… И голова щенка, уже изрядной, без пяти минут большой сизой собаки с губами черными и черной пастью немедленно просовывается в открытую водительскую дверь.
Вся ясно, все понятно. Дальние горы… Дзержинского, Толстого или Маяковского, кто разберется в этих горбах и заворотах? Да и не в географии дело чужих равнин, полей и рек, а в психологии, физиологии своей собственной. Просто заметил после полутора– или двухмесячного перерыва эту живую мерлушковую плоть, растущую, мужающую у дороги, и тормознул. Словно товарища увидел или признал. Как это в рюмочной, наверное, бывает у двух всегда сидевших в разных углах завсегдатаев. Время пришло узнать имя друг друга. И род занятий, и беду.
