— И что? Эадульф, я запуталась.
Эадульф снисходительно улыбнулся.
— Автором комментария к труду Гиппократа был Герофил из Халкедона, один из великих основателей Александрийской медицинской школы. Вполне возможно, что «офил» — часть его имени. То есть в тексте могла идти речь о труде Герофила «О священной болезни», находящемся в какой-то библиотеке.
Фидельма откинулась на стул и засмеялась.
— Тонко и в общем разумно. Может быть, ты и прав, Эадульф. Только пока нам от этого немного пользы.
— Но это может пригодиться потом, — довольно сказал Эадульф, который был явно горд успешно выполненным упражнением в дедукции.
Вернулся Фурий Лициний. Он не успел ничего сказать, как вдруг его оттолкнули в сторону и в комнату важно вплыла суровая фигура настоятельницы Вульфрун. Вблизи оказалось, что она очень высока ростом, даже выше Фидельмы, с резкими чертами бледного и худого лица. Крупный нос придавал ей еще более высокомерный вид, а тонкие губы были презрительно поджаты. Ясные ее глаза сверкали гневом.
— Ну? — спросила она безо всяких предисловий. — Что это за глупости?
Фидельма открыла рот, но Эадульф, заметив недобрый огонек в ее глазах, неловко поднялся и заговорил первым.
— Это не глупости, миледи, — сказал он, используя более церемониальное и почтительное обращение, чтобы напомнить Фидельме о том, что Вульфрун — сестра королевы Кента. — Сообщил ли вам тессерарий дворцовой стражи о полномочиях, которые дал нам епископ Геласий?
Настоятельница Вульфрун фыркнула, втянув носом воздух с такою силой, что Фидельма испугалась за ее ноздри.
— Мне сказали, но я не вижу, какое это имеет ко мне отношение.
— Значит, вас не касается, что ваш архиепископ-дезигнат убит? — почти промурлыкала Фидельма, только в свистящих согласных прорывался ее гнев.
Настоятельница Вульфрун метнула на нее свирепый взгляд.
— Нет, я хочу сказать, — и я думала, я ясно выразилась, — что вам меня спрашивать не о чем. Я ничего не знаю.
Эадульф умиротворяюще улыбнулся и жестом пригласил ее сесть.
— Не будете ли вы все же так добры уделить нам немного своего драгоценного времени? Всего несколько вопросов, для того чтобы мы могли сказать епископу Геласию, что выполнили то, что он требовал от нас.
Фидельма скрипела зубами, слушая его заискивающую речь, но решила, что будет лучше дать ему допросить настоятельницу Вульфрун. Как бы хорошо она ни умела владеть собой, одной минуты разговора с этой заносчивой женщиной достаточно, чтобы переполнить чашу ее терпения. Настоятельница села, левой рукой беспокойно теребя головной плат у горла.
— Когда вы в последний раз видели архиепископа-дезигната живым? — начал Эадульф.
— Вчера сразу после ужина. У нас был небольшой разговор насчет аудиенции с Его Святейшеством, которая должна была состояться сегодня. Мы разговаривали не более десяти минут у двери трапезной. После этого я отправилась сразу в свои покои. Сестра Эафа пришла, помогла мне приготовить постель, и я заснула рано. И только сегодня за завтраком я узнала о смерти Вигхарда.
— Все почему-то легли рано в эту ночь, — пробормотала Фидельма.
Эадульф продолжал как ни в чем не бывало:
— Где находятся ваши покои по отношению к покоям Вигхарда?
Настоятельница Вульфрун на мгновение нахмурилась.
— Как я понимаю, этажом ниже тех, что занимает мужская часть свиты. Вы сами должны это знать, брат Эадульф.
— Я имею в виду — находятся ли они прямо под покоями Вигхарда? Я просто хотел выяснить, было ли вам что-нибудь слышно.
— Нет, я ничего не слышала, — проворчала настоятельница.
— А сестра Эафа?
— Она живет в соседней от меня комнате, чтобы мне удобнее было вызвать ее к себе, когда она мне нужна.
— Сестра Эафа ваша служанка? — резко вмешалась Фидельма.
В ответ настоятельница снова громко фыркнула.
— Она одна из сестер в моей общине Шеппи. Она сопровождает меня в этой поездке и помогает мне.
— А, — невинно сказала Фидельма, — так же как и вы помогаете ей, когда нужно?
Эадульф поспешно подвинулся вперед и спросил:
— Вас ничто не беспокоило в течение ночи? Вы ничего не видели и не слышали?
Вульфрун повернулась к нему.
— Я уже сказала, — коротко ответила она.
— Я слышала, что когда стража схватила брата Ронана Рагаллаха, она подняла такой шум, что разбудила брата Себби, — заметила Фидельма. — И тем не менее вы ничего подобного не слышали?
На костлявых скулах настоятельницы Вульфрун проступил румянец.
— Вы не верите мне? — возвысила она голос. — Да знаете ли вы, девчонка из Ирландии, с кем вы разговариваете?
Улыбка Фидельмы стала шире — опасный знак.
— Я разговариваю с сестрой во Христе, и, как требует вежливость между равными перед Богом, я ожидаю ответа.
Настоятельница фыркнула снова, на этот раз это был настоящий взрыв.
— Я Вульфрун, дочь Анны, короля восточных англов. Моя сестра Саксбур — королева Кента, жена короля Эорсенберта. Вот кто я такая.
— Вы настоятельница Вульфрун из обители Шеппи, — невозмутимо поправила Фидельма. — Как только вы приняли постриг, вы стали частью Церкви и не имеете другого сана, кроме того, что даст вам Церковь.
Настоятельница Вульфрун стремительно выпрямилась. На мгновение она перестала теребить свой плат и уставилась на Фидельму, словно не веря своим ушам.
— Как вы смеете говорить со мною так? — прошептала она. — Я саксонская принцесса!
— Кем вы были, не имеет значения. Важно, кто вы есть сейчас, а сейчас вы служите Христу.
Вульфрун некоторое время сидела, открывая и закрывая рот. Наконец она взорвалась:
— Как вы смеете… вы, ирландская… ирландская деревенщина! Я принцесса Кента. А вы — вы вообще знаете, кто ваш отец?
Эадульф в ужасе видел, как щеки Фидельмы заливаются краской. В первый момент казалось, что ирландка вот-вот разразится настоящей бурей ярости в ответ на такое оскорбление, но потом Фидельма смогла сдержаться и откинулась на спинку стула, натянуто улыбаясь. Она заговорила, и голос ее был ровным и мелодичным.
— Мой отец, как и ваш, настоятельница Вульфрун, — это Господь, которому мы служим…
На тонких губах настоятельницы еще отчетливее отразилось презрение, но прежде чем она успела ответить, Фидельма продолжила:
— Тем не менее, если вас так заботят мирские дела, а не вера, которой вы должны быть преданы, позвольте сказать вам следующее. Моим земным отцом был Файлбе Фланн мак Айдо, король Кайсила и Манстера, и мой брат Колку сейчас правит там. Здесь нечем хвастаться, это не моя заслуга. Важно то, кто я сама. В данный момент я — защитник суда брегонов моей страны, которому дано поручение от военного коменданта и номенклатора этого дворца расследовать убийство.
Эадульф изумленно уставился на нее. Фидельма никогда прежде не упоминала о своей семье и происхождении. Монахиня все так же спокойно глядела на высокомерное лицо саксонской настоятельницы.
— Когда я вступила на путь служения вознесшемуся Христу, я приняла его учение о том, что все мы перед Ним равны. Знаете ли вы, как сказано в послании к Тимофею: «Богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на Бога живого, дающего нам все обильно для наслаждения».
С искаженным от гнева лицом настоятельница Вульфрун вскочила, так что стул отлетел назад. Ее плат соскользнул, и стала видна шея. Фидельма чуть сузила глаза, когда ее взгляд уловил там багровый след — старый шрам от раны или язвы. Вульфрун бушевала, не замечая упавшего плата:
— Я отказываюсь сидеть здесь и выслушивать оскорбления от этой… этой…
Не находя слов, она развернулась и вылетела из комнаты. Фурий Лициний бессильно смотрел на все это. Эадульф сел и покачал головой.
— Теперь у тебя есть враг, Фидельма, — с сожалением произнес он.
Фидельма выглядела спокойной, только на щеках еще пылали пятна, а в ясных глазах плясали странные огоньки.
— У кого нет врага, у того никогда не будет и друга, — заметила она. — Можно судить о человеке по его врагам, и я бы предпочла, чтобы обо мне судили как о враге этой женщины, нежели как о ее друге. — Она повернулась к Лицинию: — Попытайтесь найти сестру Эафу и привести ее сюда втайне от настоятельницы Вульфрун.
Ошеломленный юный тессерарий вскинул руку, впервые салютуя Фидельме.
— Зачем втайне? — с удивлением спросил Эадульф, когда Фурий Лициний вышел.
— Вульфрун очень деспотична. Неужели это только глупость, или у ее надменности есть какая-то причина? Не пытается ли она скрыть что-то под маской наглого высокомерия?
Саксонец поморщился.
— Она хвалится очень влиятельной родней, Фидельма. Я бы на твоем месте был поосторожнее.
— Они имеют влияние только в саксонских землях. Я не собираюсь появляться там, когда уеду отсюда.
