— Господи, Джимми! — воскликнула Нэнси.
— Так вот почему вы были приятелями с Билли Скривенсом, — догадался Дэйв, — а я-то еще подумал, что это маловероятно.
— Черт побери, Джимми! — выдохнул Норман изумленно. — Значит, ты знаменитость!
— Да вы глядите, — продолжила Панда, — вот его фотография в «Комеди Стор».
Нэнси гордо погладила мою руку:
— Молодец какой! Я знала, что однажды ты достигнешь чего-то такого. — Она казалась искренне обрадованной, будто не сомневалась, что я всегда хотел именно этого. — Может, даже попадешь в передачу «Это твоя жизнь».
— Ты к чему это?
— А помнишь свои подростковые письма? Ведь признайся, хочется же? Ты не об этом собирался нам рассказать, когда Панда вошла?
— В общем, да… — услышал я себя и попытался как ни в чем не бывало отхлебнуть дымящийся чай, но скривился, обжегшись.
— Ну и как у тебя, нормально получается? — спросил Крис.
— Трудно судить, я себя не видел.
— Если верить газете, он просто супер, — сказал Дэйв, просматривая текст.
Я почувствовал, что краснею.
— Ну, они же не могут без крайностей, понимаешь, или любовь, или ненависть.
— Черт побери, Джимми! — заорал Норман, так и не выйдя из шока.
— Здорово, молодчина! — подхватила Нэнси.
— Просто не верится! — сказал Дэйв. — Ты не никто.
Я старался не слишком явно наслаждаться вниманием, подумывая, не приличнее ли сменить тему и спросить, какие у них планы, но такая скромность показалась бы слишком притворной, как если бы Нил Армстронг,[38] например, сказал жене: «Ну хватит о моих приключениях, а ты как сходила в супермаркет?»
Панда заказала себе поджарку и большую кружку чая, а остальные сгрудились над газетой.
Допустив ложь, я чувствовал, что уже не в силах помешать ей расти. Прочитав статью, друзья накинулись на меня с новыми вопросами:
— Слушай, а когда это ты ездил в Америку на два года?
— Да это же типичная журналистка, все переврала. Я сказал, что в Америку ездил два года назад.
У Нэнси был недоуменный вид — как она могла такое забыть?
— Но вся статья построена на том, что ты только что вернулся из Штатов, где добился успеха… как-то не вяжется.
— Слушай, в Америку я ездил на несколько недель пару лет назад, может, ты и не помнишь. Просто не распространялся — вдруг бы провалилось. Я попытал счастья на эстраде, и дело пошло.
— Но тут пишут, что ты там добился колоссальных успехов за последние два года! Как можно перепутать такие простые вещи!? — изумленно вопрошал Норман, и на секунду я прикусил язык.
— Яичница, бульон, колбаса и жареная картошка, — подсказал мне ответ Марио, плюхнув все это передо мной на стол.
— Марио, ты никогда не думал заняться журналистикой? — спросил я, пока он расставлял перед нами случайно сформированные блюда.
Мы сконфуженно объяснили, что это не совсем то, что мы просили, а Марио закатывал глаза, не веря в глупость кухонных работников. Потом живо унес тарелки, все с той же милой улыбкой, но стоило ему пнуть дверь кухни, как раздался вопль:
— Никаких, нахрен, бульонов, я сказал! Я же вам, нахрен, сказал к хренам, двойная, нахрен, яичница, бекон, нахрен, с колбасой и картошка, хрены вы хреновы! — И вслед за этим послышался грохот бьющейся посуды.
— Ну вот, теперь картошка вместо помидоров, — вздохнул я. — Может, стоит зайти на кухню и уточнить?
— Какой смысл? — откликнулся Дэйв.
Как только друзья уяснили, что среди них присутствует важная и преуспевающая творческая личность, посыпались самые разные злободневные вопросы — они хотели побольше узнать об этой наиболее современной форме искусства.
— И сколько платят за выступление?
— А сколько ты зарабатывал максимально за вечер?
— А в год сколько выходит?
Я изо всех сил старался отвечать как можно уклончивей. Мои шутки явно смешили Криса чуть больше, чем раньше. Они поделились новостью с Марио, и тот принялся показывать газету другим клиентам и кивать в мою сторону. А потом принес Нэнси кофе с молоком, хотя она просила чай без молока, а Норману — эспрессо, хотя тот заказал капуччино. Но когда Марио принимал заказ на пудинг и кофе у меня, запомнил он все точно. Яблочной пирог со сливками, но без крема, и еще один капуччино, но без шоколада. Отлично, спасибо, Марио.
— Да, Марио, и мой друг тоже просил капуччино.
— Ах, простите ради бога, сэр, я разом, сэр.
Теперь мне это нравилось, я по-настоящему входил в роль:
— Вот-вот, значит, два капуччини.
Ну вырвалось! Я чувствовал себя таким аристократом, что явно перестарался.
— Два капуччини? — загоготал Дэйв. — С каких это пор у капуччино есть множественное число?
— Ну, э… просто так правильно.
— Это может в Тоскане их хреновой так правильно, брат, а у нас тут говорят «два капуччино».
— Или «одну капачину, пожалуйста», как моя мама говорит, — добавила Нэнси.
Мы расплатились, хотя Марио никак не хотел принимать от меня деньги. Он настаивал, что мой обед за счет кафе. Нормана с Дэйвом это, кажется, немного разозлило.
— Ну что, вечерком по паре пивка? — спросил Крис.
— Да я бы с удовольствием, но никак — играю сегодня в «Комеди Стор».
— В «Комеди Стор»?
— Ага, надо в город.
— В какой такой город?
— Да в Лондон, конечно. Извини, такие дела, в Лондон надо. Сегодня никак.
— Слушай, а можно с тобой, посмотреть? — попросила Нэнси.
— Давай только не сегодня. Понимаешь, пробую новый материал.
— А материал для костюма или для эстрады? — спросил Дэйв.
— Для эстрады, разумеется. А, понял, шутишь. Ясно. Вообще-то шутить — моя обязанность!
Но это их не рассмешило. Дэйв только сказал: «Ладно, не забудь выпить парочку капуччини, когда будешь в городе».
Ну вот, началось. Между нами уже пропасть. Я общался с лучшими друзьями чуть иначе, а они нарочито изменили свое отношение ко мне. Подумать только, сколько в нас мелочной ненависти! Ну почему мы не можем просто рукоплескать и восхищаться теми, кто преуспел? Стоит чуть поднять голову, и все обозленные ничтожные неудачники начинают ненавидеть все, что ты делаешь. Просто сердце кровью обливается, нет, серьезно! Это называют синдромом высокого цветка мака, хотя я, собственно, был чем-то вроде опиумного мака — такой большой, белый, эскапистский, улетный мак. Я возвышался над другими потому, что всех убедил: моя галлюцинация — реальность.
* * *
А в понедельник утром мне позвонил первый агент, который хотел встретиться и обсудить возможность представлять меня. Звали его Вив Басби, и голос у него был как у плохого актера в роли «второго ист-эндского гангстера» из фильма «Квиты».
— Без дураков, Джимми, все на твоих условиях, ты главный, и я абсолютно уважаю твое мнение, что агент тебе не нужен и вся такая пурга, но просто давай обсудим и посмотрим, может, я сумею тебя разгрузить от беготни с концертами и ты сможешь сосредоточиться на эстраде… ведь эта хрень у тебя получается лучше, братан.
— О, большое спасибо. А где вы видели мое выступление?
— Если напрямки, Джимми, то пока не видал, братан, пока не видал. Но мне всегда нравилось то, чего ты творишь. Этот рыбный номер, это ж охереть, братан! Это ж классика эстрады!
Этот Вив Басби вычитал в статье, что мне не нужен агент, и первой его реакцией стало желание стать моим агентом. Вот какие люди нужны. Он очень убедительно добивался встречи. У меня возникло чувство, что организаторы концертов всегда соглашаются с ним из страха, что могут оказаться запаянными в бетонный блок железнодорожного тоннеля под Ла-Маншем. Половину нашего разговора, если не семь его восьмых, он играл в нападении с такой миссионерской страстью, что мне ничего не оставалось, кроме как вежливо идти на уступки. Стоило усомниться в одном-единственном вопросе, и тут же следовал взрыв:
— Погоди, погоди, братан! Не пори горячку, ты же не слушаешь, что я тебе тут говорю! А сейчас хотя бы пять секунд перестань молоть языком и слушай сюда! Я НЕ ХОЧУ С ТОБОЙ ВСТРЕЧАТЬСЯ, ПОНЯЛ?!
Но я не так воспитан, чтобы грубить незнакомым людям по телефону, поэтому мы договорились о дате, когда я приеду к нему в офис. Его компания находилась не «в городе», а «на западе». К тому времени я уже достаточно поднаторел, чтобы понять, что «на западе» — это вовсе не Льюис или Писхевен. В тот вечер я оставил сообщение на его офисном автоответчике, что на встречу все-таки не выберусь. У меня выступление «за городом». А потом позвонил еще трем агентам, которые приставали ко мне в тот день, и оставил им точно такие же сообщения.
Статья в «Санди таймс», похоже, повергла в панику всех тех, кто был уверен, что у них все схвачено. Я вдруг стал новой модой, которой никто не ждал, — вроде пейджера или ящура. Ведь статья провозгласила: «Эй, вы, вот знаменитый человек, о котором вам пора бы и знать! Вы, может, думаете, что это вы — тусовка, но если эта новая звезда не с вами, то, вполне возможно, вы уже не та тусовка!» И как в сказке все видели новое платье короля, там и тут на удивление многие утверждали, что видели номер Джимми Конвея. Один тип через «Санди таймс» анонимно прислал мне письмо — о том, как ему понравилось мое выступление. Что у него с головой? — спросил я себя. Укажи он обратный адрес, я бы заподозрил какой-нибудь мотив, но зачем присылать анонимное письмо о концерте, которого не было? Это же безумие. Но никто и не собирался вести себя разумно. В Сифорде некий адвокат с супругой — я с ними встречался на улице пару раз — вдруг пригласили меня отобедать. Не будь мой ежедневник до отказа забит фиктивными концертами, я бы даже согласился.
