— Новое привезете когда? — поинтересовался Саша.
— Чего? — хмыкнул мороженщик. — Ты это чего, пионер? Много будешь знать…
— Того! — оборвал его Белов, задействовав свою «старшую» половину. — Когда следующую порцию вывезете в зал? Через пять минут, десять? Когда? Или мне у вашего начальства поинтересоваться?
Продавец поймал холодный «взрослый» взгляд мальчишки, и ехидный ответ застрял у него в горле. Глаза у мальчишки были такими… такими… Вот веяло от них прямо-таки арктическим холодом. И читалось в этих глазах что-то страшное, жуткое, ужасное. Куда страшнее обычного приговора вороватому продавцу. Мороженщик вдруг понял, что этот малец — да какой, к черту, малец?! — этот покупатель действительно пойдет жаловаться директору универмага, напишет заявление в профком и не успокоится, пока не добьется своего. И это — в лучшем случае. Про то, что будет в худшем, думать не хотелось. Совсем…
— Не раньше, чем после обеда, — выдавил он из себя. — С третьего «холода» привезут…
Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла какой-то жалкой и неубедительной. Впрочем страшный мальчик не обратил на это никакого внимания. Он задумался на секунду, а потом спросил:
— Где здесь еще мороженое купить можно? Быстро, пару мест.
Мороженщик сглотнул:
— А-а-а-а… Вот, в «Метрополе» может быть… В «Национале» — тоже…
Он собирался продолжить список всех известных ему московских ресторанов, но мальчик с удивительными глазами коротко бросил «Спасибо» и, круто развернувшись, отправился к выходу. Продавец холодного лакомства проводил его взглядом, убедился, что тот ушел и вытер внезапно вспотевший лоб. «Эка… — подумал он. — Эка… Вот же ведь…»
Стоя в десятке шагов в стороне, Паукер следил за ребятами. «Пошли куда-то… И уверенно так пошли, хотя… Нет, вон Васька что-то доказывает новому. Жарко так объясняет: руками размахивает, покраснел весь… Ах, тохас! Народу много — не слышно, что говорит…»
Карл Викторович начал проталкиваться ближе, но когда ему удалось растолкать людей, Сталин-младший уже кончил кричать и теперь отвечал новенький. Белов. Он говорил негромко, но как-то очень уверенно…
— И я папе скажу-у-у! — донесся до него уверенный и бодрый возглас Светланы. — Пойдем, Саша!
Компания Сталинских детей и воспитанников двинулась в сторону выхода, а на улице уверенно и целенаправленно зашагала в сторону «Метрополя». Правда, то, что они движутся в сторону ресторана, Паукер понял не сразу. Он хорошо знал и помнил отношение Хозяина к ресторанам, кафе, барам и всем тому, что товарищ Сталин именовал пренебрежительно «шалманы, малины и прочие бордели». Детей воспитывали в строгости, и они даже помыслить не могли о том, чтобы пойти в ресторан, да еще и одни, без взрослых…
Однако новенький, Белов уверенно подвел всю компанию к дверям «Метрополя». Швейцар было преградил им дорогу и даже попытался взять новичка за плечо, но тот каким-то текучим, плавным движением вывернулся и холодно поинтересовался:
— Мороженое есть?
Швейцар, все еще не понимая, прикрикнул на «сопляка»:
— Какое тебе еще мороженое! Вот я тебе сейчас ухи-то оборву! Ишь…
И вот тут мальчик повел себя совершенно не по-детски. Он делал какое-то резкое, почти незаметное движение, и швейцар вдруг побледнел, вжался в стену и замер, разинув рот и бессмысленно хлопая глазами. А Белов так же холодно продолжил:
— Если ты сейчас же не извинишься и не откроешь нам двери, я скажу вон тому милому дядечке, — короткий жест в сторону Паукера, — и дальше ты будешь на Лубянке объяснять: кто тебя подучил презирать честных советских посетителей, и откуда у тебя замашки фельдфебеля лейб-гвардии Трахтибидохского полка? И кто тебе, контре недобитой, помог на это место устроиться? И еще про товарища Кирова спросят: не был ли ты знаком с теми подлецами, которые помогли покушение организовать?
Он говорил это спокойно, но так, будто вколачивал каждое слово как гвоздь в гробовую доску. Белов не настолько хорошо знал историю, чтобы помнить, когда именно было в 1934 покушение на Кирова и, соответственно, понятия не имел о том, что Сергей Миронович Киров еще жив. От чего швейцару, наверное, стало еще страшнее. С каждым словом страж дверей «Метрополя» бледнел все больше и больше, и все сильнее и сильнее вжимался в стену, словно бы стремился стать барельефом…
— Ну?! — поинтересовался Белов.
Швейцар наконец отмер, склонился в подобострастном поклоне, пролепетал: «Извиняюсь, граждане», и широко распахнул перед ребятами двери.
Новенький задержался в дверях, спросил что-то шепотом у Светланы, а потом повернулся к Паукеру и спросил доброжелательно:
— Товарищ Паукер, вы пойдете с нами мороженое есть? Или, если хотите, можем вас чем-нибудь другим угостить.
При этих словах мальчик опять улыбнулся, но и от этой улыбки Карл Викторович почувствовал себя как-то неуютно. Поэтому он только кивнул и прошел в ресторан вслед за ребятами.
В зале ресторана новенький вел себя как-то совсем по-взрослому. Легко подозвал официанта, сам выбрал столик, за который они сядут, уверенно сделал заказ. Для Паукера Белов заказал к мороженому десертного вина, для своих сотрапезников — две бутылки ситро, а себе — кофе. Правда, узнав, что есть возможность получить глясе, Саша изменил свой заказ и предложил ребятам попробовать кофе с мороженым.
Официант умчался, даже не попытавшись выяснить, есть ли у мальчишки деньги на такой заказ, но Паукер успокоил себя тем, что сотрудник Советского Общепита видел вместе с детьми его, взрослого, который может заплатить. «А вот кстати: у мальчишки есть деньги на такое пиршество, или нет? — размышлял Паукер. — Наверное, есть: больно уж он уверенно себя держит. Хотя, от этих сопляков всего можно ожидать…»
Долго ждать не пришлось: не прошло и трех минут, как тот же официант расставил перед детьми стеклянные вазочки с мороженым, принес стаканы с кофе-глясе и открыл ситро. Паукеру, сидевшему за соседним столом, он же подал графин с дорогим десертным мускатом, поставил мадерную рюмку и такую же вазочку с мороженым. Карл Викторович отведал, сделал глоток вина. Хорошо! Молодец, щенок! Знает, что да как. Впрочем, чему удивляться? Говорят, он — из Германии, и родители — из аристократов, которые примкнули к коммунистам. Наверное, научили как есть и как пить… Интересно, а как он станет оправдываться перед Хозяином за свои кабацкие приключения? Надо бы предупредить мальца, чтобы не говорил Хозяину о посещении «Метрополя». Вот, заодно и дружбу завязать попробуем…
Чем дальше, тем больше он убеждался: этот мальчик должен быть на его стороне. Обязательно. Потому что характер у него точно такой же, как у Хозяина. Один в один. Такой человека стопчет, как кабан — травку. Когда вырастет, разумеется. Вот за что Хозяин его к себе приблизил, вот за что он его взял… Да неужели?!! Не может такого быть: он же — блондин! А, с другой стороны, почему «не может»? Мало ли что там у Хозяина под Царицыным было. Мог и с немкой… того. Вот и получился такой вот Сашенька Белов. А на самом деле — Сталин… Хотя — нет. Этому — всего 13, значит, должно было это случиться не раньше двадцатого — двадцать первого… И что? Кто-нибудь может точно сказать, что Хозяин в двадцать первом с какой-нибудь интернационалисткой-коммунисткой ни-ни-ни?! Ась?! То-то… Так что будем с Сашенькой дружить, будем ему помогать, подсказывать, угождать… И все у нас получится!..
— Ой, Саша, спасибо! Я так наелась! — Светлана ухватила Белова липкой ладошкой за пальцы и потянула к себе. — Вот ты — настоящий брат, не то, что некоторые!
И она показала Василию язык.
Светлана слопала аж три порции мороженого, Василий и Артем ограничились двумя, а Саша и вовсе съел только одну, да и ту толком не доел. Нет, нельзя сказать, что мороженое в «Метрополе» ему не понравилось, но оно было уж очень не таким, к какому он привык в детстве. Хотя то и было советское — вкусное и натуральное. Это же мороженое было приторно-сладким и очень жирным. Кофе тоже оказался непривычным: сильный аромат странно сочетался с какой-то непонятной кислинкой и странным, неприятным привкусом…
— Скажите, пожалуйста, — Саша тронул за руку официанта, который убирал вазочки со стола. — А какой это сорт кофе?
— «Наша марка», первый сорт, — ответил официант, ничуть не удивившийся вопросом. Посетители иной раз и не такое спрашивали.
— Вы не поняли, — снова спросил Белов. — Я имел в виду сорт кофе. Арабика, Робуста, Либерика?
— Ну, я же сказал — «Наша марка», — терпеливо пояснил официант. — Хороший кофе, и цикория всего четверть.
На такое объяснение Сашка только хмыкнул. В голове его вдруг всплыло: «Свежесть бывает первая, она же — последняя…» М-да, в СССР кофейное дерево не растет, вот и получайте товарищи, что есть. Еще спасибо скажите, что это цикория — двадцать пять процентов, а не кофе…
