поведением двигал не интерес к нему, а желание отомстить своей снохе, сыгравшей решающую роль в смерти ее дочери Мессалины и лишении права на трон сына Мессалины и ее внука Британника.
«Между Домицией Лепидой и Агриппиной разгорелась жестокая борьба за то, чье влияние на Нерона возобладает», – пишет Тацит. Впервые в жизни мальчик услышал поношение и оскорбления в адрес своей матери. Домиция Лепида, по-видимому, предупреждала его, что единственное, что движет Агриппиной, – это жажда личной власти, а его нудное утомительное обучение является вовсе не необходимой подготовкой к обязанностям, присущим его высокому положению, а жестоким способом подчинить его и сломать его волю.
В то же время эта озлобленная дама возобновила свою дружбу с Нарциссом, к которому, вполне естественно, испытывала изрядную ненависть с тех пор, как он ополчился против ее дочери Мессалины. Нам кажется, именно в этом союзе двух старых врагов можно найти объяснение последовавших ближайших событий. В действительности Нарцисс воспользовался представившейся возможностью обернуть в свою пользу интерес, который проявляла к Нерону его тетка. С тех пор как Агриппина вышла замуж за императора – стоит напомнить, что первоначально Нарцисс возражал против этого союза, – положение Нарцисса неуклонно ухудшалось, поскольку он искренне любил своего хозяина и его возмущало ее жестокое обращение с несчастным стариком. Одновременно он чувствовал, что новая императрица подрывает его влияние на императора.
На самом деле Нарцисс не испытывал никакого сочувствия к Агриппине, если не считать выбора ее сына в качестве будущего императора, в чем он горячо поддерживал ее, поскольку, если бы преемником Клавдия стал Британник, Нарцисса наверняка сразу же приговорили бы к смерти, как человека, ответственного за гибель Мессалины. С другой стороны, воцарение Нерона, все еще находившегося под опекой своей матери, могло с таким же успехом привести его к падению, поскольку верность Нарцисса Клавдию и его любовь к той власти, которой наделил его император, неотвратимо превращали Агриппину в его врага.
Обдумывая эту проблему, Нарцисс, по-видимому, понял, что единственным выходом из этого затруднительного положения стало бы воцарение Нерона, но уже без Агриппины. Как следствие, у него родилась идея избавиться от источника проблем, отдалив Агриппину одновременно и от ее мужа, и от ее сына, для чего можно было использовать Домицию Лепиду. Домиция Лепида, как уже было сказано, вероятно, не имела более далеко идущих планов, чем причинить Агриппине боль, открыв Нерону глаза на преступления его матери. Но у Нарцисса на кону стояло его будущее благополучие, а может, и сама жизнь, поэтому его план подразумевал не меньше, чем окончательное свержение Агриппины.
Напряжение неуклонно нарастало. Агриппина при всем ее показном целомудрии и холодном расчетливом бессердечии была женщиной, которой доставляло удовольствие тайком использовать свои женские чары, чтобы возбуждать любовные страсти в мужчинах, которые могли быть ей полезны. Таким способом она целенаправленно завоевала двух своих мужей: Криспа и Клавдия, и теперь, похоже, превратила свое заигрывание с могущественным Палласом в настоящую преступную связь с ним. Во всяком случае, Тацит говорит, что тот «был ее любовником, о чем знали все». Агриппина сформировала узкий кружок, куда кроме нее вошли Паллас, Сенека и Бурр, и, поскольку Каллист был мертв, Нарцисс обнаружил, что только он один исключен из этого кружка из-за своей преданности Клавдию, для которого он остался во дворце единственным другом. Все остальные были под каблуком у Агриппины.
Император в это время являл собой жалкую фигуру. Волевая жена никогда не выпускала его из виду, потому что он, как она утверждала, постоянно выставлял себя глупцом. Когда гости развлекались, она настаивала, чтобы сидеть рядом с ним и указывать ему, что он должен делать. Она постоянно старалась выпячивать себя за его счет, обращаясь с ним как с инвалидом или идиотом. Он никому не мог доверять, кроме Нарцисса, но теперь даже Нарциссу с очевидным трудом удавалось сохранять свое положение во дворце.
Агриппина боялась вмешательства Домиции Лепиды во все эти дела. Когда ее осенило, что целью Нарцисса является ее изгнание из дворца, чтобы Нерон смог унаследовать трон без ее пристального контроля, ее охватила безумная тревога. Нерона отстранят от нее! Агриппина никогда даже не думала об этом.
Желая спасти себя, она действовала с присущей ей отвагой и безжалостностью. Она сразу обвинила Домицию Лепиду в измене на том основании, что ее комментарий по поводу свадьбы Клавдия и Агриппины был потоком проклятий, обрекающих их на вечную погибель – что, вполне возможно, являлось истинной правдой, – и что она пыталась нарушить мир и спокойствие империи. Своему изумленному сыну Агриппина объяснила, что его тетка старалась завоевать его любовь только ради того, чтобы отомстить ей, и что на самом деле эта порочная женщина хотела ее убить. Агриппина так хорошо обработала Нерона, что потрясенный и разочарованный юноша сгоряча дал показания против своей тетки, подтвердив, что она определенно говорила вещи, рассчитанные на то, чтобы вбить клин между ним и его матерью.
Домицию Лепиду приговорили к смерти и казнили в установленном порядке. После этого Агриппина обратила свое внимание на Нарцисса, чьего смертного приговора она стремилась добиться от Клавдия. Однако император, каким бы он ни был больным и запуганным собственной женой, еще не до конца утратил способность бороться за своего друга. Он наотрез отказался позволить, чтобы этого человека в чем-то обвинили. Однако Нарцисс, понимая, что его жизнь во дворце подвергается опасности, сказался больным и попросил разрешения покинуть Рим и отправиться в Синуэссу, находившуюся на побережье Кампании по дороге в Неаполь, чтобы начать лечение водой, которая сделала этот знаменитый курорт таким популярным. Разрешение было получено, и, таким образом, Клавдий, лишившийся поддержки единственного оставшегося друга, оказался под полным контролем Агриппины, которую он теперь возненавидел.
Тем временем учение Нерона продолжалось. Он был блестящим юношей. Как и его дядя Германик, он говорил на греческом так же свободно, как на родной латыни, а стихи, которые писал километрами, похоже, были не лишены достоинств, хотя их отличала некоторая напыщенность и их было трудно декламировать вслух. Кроме того, Нерон начал рисовать и демонстрировал некоторые способности как скульптор. Однако его интерес к искусствам, как уже говорилось, сурово пресекался матерью и наставниками. Он безуспешно пытался говорить Агриппине, что такие же склонности были у его всеми любимого деда, но она не желала замечать, что по своей природе Нерон на него очень похож.
Вместе с тем практика публичных выступлений считалась полезной, и стоило мальчику проявить интерес к какой-нибудь теме, допускавшей публичное обсуждение, как Сенека помогал ему подготовить речь, с которой он выступал перед
