хохотнула злобно Аня.
– Если ты так злишься на меня, я понимаю. Но зачем ставишь под удар Антона? – Я пытался воззвать к разуму жены. – Зачем заставляешь его выбирать между нами? Он ребенок. И он не должен это делать. Ты же знаешь, как он привязан к сестре. За что ты его наказываешь? Это твой сын тоже. Ты готова от него отказаться, лишь бы я не нашел себе любовницу, новую жену? Лишить его матери, любимой сестры. Ради чего? Чтобы отомстить мне? Аня, одумайся. Я буду вас содержать, заботиться, только сейчас прими правильное решение, – умолял я жену.
– Конечно, я во всем виновата. На развод подала, теперь вот хочу лишить сына отца и сестры. Не жена, а чудовище. Как ты только на мне такой женился? – У Ани начиналась истерика, как всегда. – Если я такая плохая мать, как ты считаешь, попробуй стать хорошим отцом. Займись собственным сыном. Не тогда, когда тебе удобно и есть свободное время, а постоянно.
– Хорошо, я сделаю как ты хочешь. Только разреши мне видеться с дочерью, – попросил я.
Аня уже была не в себе. Я не хотел продолжать спор.
– Нет, так она быстрее тебя забудет, – отрезала жена.
– Ты не имеешь права лишать меня возможности видеть дочь. Я же не запрещаю тебе видеться с Антоном.
– Ты это сделаешь, обязательно.
– Не делай из меня монстра, пожалуйста. Ты себе придумала то, что очень далеко от реальности.
– О-о! Теперь ты говоришь, что я сумасшедшая! – истерично расхохоталась жена. – Я так и знала!
– Аня, тебе действительно нужна помощь врача. Хочешь, я найду хорошего? – предложил я.
– Ты уже находил. И няню, и врача! А меня спросил – нужны они мне или нет?
Так заканчивался каждый наш разговор. Если честно, я устал убеждать жену вести себя хоть как-то разумно, думать о детях, а не о наших взаимоотношениях.
На очередном заседании суда оказалось, что опеку, если следовать закону, должен был получить я. Над обоими детьми. Жилплощадь моя – к тому времени я купил большую квартиру, у каждого ребенка своя комната. Дети ходят в школу по месту прописки. Когда я согласился на проживание дочери с матерью, вовсе не выглядел героем. Скорее мужчиной, который хотел избавиться от ответственности, хотя бы частично. Получается – опять подлецом. Я снял Ане квартиру, пообещав, что скоро куплю жилплощадь ей и Юльке. И в этом тоже оказался подлецом. Почему не разделил уже имеющуюся? Почему немедленно не купил новую?
А дальше начался настоящий ад. Аня убеждала Юльку, что я не разрешаю ей видеться с братом. Если увижу их вместе, лишу денег. Юлька пересказывала это Антону – я прекрасно знал, что он видится с сестрой. И он тоже в это верил. Стирал сообщения от Юльки в телефоне, думая, что я за ним слежу, контролирую. Сын копил деньги, которые я давал ему на личные расходы, мечтая оплатить сестре секцию и купить грушу и перчатки. Те, что покупал я, Аня не забрала. Груша так и висела в комнате Антона. Он прикреплял на нее стикеры с напоминалками, что и когда нужно сдать и сделать, использовал в качестве доски, решая задачи. Груша была исписана маркерами и оклеена разноцветными бумажками. Когда я ее видел, всегда невольно улыбался. Только мой сын мог превратить спортивный инвентарь в ежедневник и тетрадь для сложных задач.
Антон ждал встречи с матерью. А она не приходила. Он каждый день стоял у школьных ворот за гаражами, как они договорились. Откуда я это узнал? От Ани. Она сама мне сообщила, что не будет приходить. Антон быстрее от нее отвыкнет. Мол, так лучше всем. Я не мог себе представить, что сын чувствовал в тот момент, когда понимал, что мама не придет. Опять.
Хотя на самом деле мог. Пережил это. В детском доме каждый день ждал, что меня заберут. Объявятся хоть какие-то родственники, которых я никогда не видел. Просто отчаянно хотел верить, что меня ищут. Но проходил день, еще один, неделя, месяц, год, а за мной никто не приходил. Значит, никто и не искал. А тут родная мать, живая, пообещавшая, что будет видеться с сыном. Ждать его после школы. И она не приходила. Я никогда не держал зла на Аню, не винил ее ни в чем. Наш брак был общей ошибкой. Я надеялся, что он станет более или менее удачным. Она – не знаю, на что рассчитывала. Так что оба виноваты – просчитались. Я не винил ее за то, что она поставила такие условия при разводе, решив разделить детей. Мне правда хотелось верить, что, когда улягутся эмоции, все станет более или менее спокойно, я смогу общаться с дочерью, Антон с сестрой, не выдумывая предлогов. Но я не мог простить Аню за предательство сына. За то, что каждый день заставляла его страдать, стоя за гаражами. Не могу ей простить обман. Ладно, она обманывала меня, но зачем было врать Антону, давать ему надежду? Он был подростком, и я за него боялся. Он винил во всем меня, каждый раз находя оправдание матери. Ну и пусть. Лишь бы ничего с собой не сделал. Лишь бы не потерял веру в то, что мама его любит, просто опять не смогла прийти.
В чем была моя ошибка? В том, что не поговорил с сыном. Не признался ему, что вырос в детском доме. Не рассказал, как сбегают старшие братья, отправленные в детский дом, чтобы хоть на минуту увидеть младшую сестру, оставленную под опекой бабушки. Что деньги, которые я ему выдаю на карманные расходы, – это и для Юльки тоже. Чтобы Антон мог купить ей любой подарок, который она пожелает. Да, Антон видел, что требую от его матери чеки, проверяю, контролирую. Но лишь потому, что она могла перевести сумму, выданную на детей, их нужды, своему любовнику. А потом врать и изворачиваться. Я не понимал, как можно выбирать – дети или любовник? Как вообще можно отправлять «детские» деньги ему? Это как украсть у бабушки «гробовые». Для меня это было именно так. Есть вещи, которые делать нельзя никогда, ни при каких обстоятельствах. Даже если ты находишься на самом дне.
В детском доме тоже были негласные моральные правила. Нельзя не принести Сан Санычу водку и карамельки, если он пустил на кладбище, – плата за проход. Нельзя воровать у своих, за это жестоко бьют. Нельзя забирать еду у младших. Никогда. Хоть сдохни с голоду. Нельзя разлучать детей. Никогда. Для Ани
