этих правил не существовало. Она тратила «детские» деньги даже не на себя, а на любовника. Почему я не стал судиться с ней, раз имел право на полную опеку? У меня не было ни сил, ни желания. Я не хотел еще больше навредить детям и жене. Она была совсем нестабильна. От длительного суда пострадал бы Антон прежде всего. Еще я надеялся, что разумная, очень похожая на меня дочь выдернет мать из депрессии. Что она на нее хорошо повлияет. Да, я верил, что Аня одумается, у нее проявится хоть какой-то материнский инстинкт – тоска, волнение после разлуки с сыном. Я ошибался.
Да, я виноват перед Антоном в том, что не рассказал ему, как пытался построить нормальную семейную жизнь, но, возможно, у меня не было примера, какой она должна быть, эта самая нормальная жизнь. Возможно, мы с его матерью оказались слишком разными людьми. Я не смог объяснить сыну, что все мои идеи – записать его в хоккейную секцию, повесить в комнате боксерскую грушу – были лишь попыткой занять его мысли чем-то другим. Чтобы он не скатился в депрессию, болезнь, как произошло с его матерью, которая так и не нашла для себя выход. Ни в чем. Ей ничего не было интересно – ни книги, ни кулинария, ни дети, ни какое-то другое занятие. Я не заставлял ее бросить работу. Она сама захотела. И сама же решила стать домохозяйкой. Одно время ей нравился этот статус. Но у человека должно быть что-то еще, ради чего стоит жить – личное, внутреннее. Я жил ради денег, ради того, чтобы иметь возможность дать своим детям то, чего не было у меня, – образование, любые секции, увлечения, путешествия. Жизнь, о которой я даже не мечтал. А у Ани после замужества так получилось, что и нет ничего своего, личного. Только интересы мужа и детей. Некоторые женщины в это погружаются, но не моя жена.
Я не рассказал Антону, что никогда не был груб с его матерью. Только она так реагировала на мои взгляды и замечания. Любые. Что бы я ни сказал, Аня воспринимала в штыки. Сразу менялась в лице. Обижалась, начинала плакать, обвиняла бог знает в чем. Когда человек болен – а Аня действительно была больна и не желала лечиться, – у него меняется восприятие действительности. Я не мог объяснить, почему мы с женой так и не стали близкими людьми. Почему она видела во мне зло?
Теща
Георгий вроде умный мужик, а простого не видит. То, что под носом, не замечает. Да что там замечать-то? Все ведь на виду, Анька не скрывает. Любовь ее школьная, Толик. Так и не смогла его забыть. Ведь назло ему уехала в Москву, так чего ожидала? Ленка тут как тут нарисовалась. Толику-то отлично – жена под боком, любовница наездами, да еще и с бабками. Он что, дурак – от такого отказываться? А Анька моя как бесноватая стала. Никто ей не нужен, кроме Толика.
Георгий мне сразу же понравился – солидный, уверенный, щедрый. Хорошего мужика дочь отхватила, не пойму уж каким местом – внешностью она не особо вышла, умом тоже. Характером – вся в отца пошла. Лечь к стене и страдать, вместо того чтобы хоть что-то сделать. Я-то горбатилась всю жизнь, копейки высчитывала. Хочу не хочу, надо работать. Эта же и в детстве была лентяйкой, как ее отец. Тот тоже вечно был недоволен – там его не ценили, здесь не уважали. На другом месте мало платили, еще на одном – начальник дурак. Анька росла копией отца – то ей не то, там ей не так. Вечно недовольная. Чуть что не по ней – закрывалась в комнате, ложилась на кровать и таращилась в стену. Я и орала, и за волосы ее с кровати стягивала, и пощечины отвешивала – все без толку. Сколько раз ей твердила – цени, что имеешь, дорожи этим. Судьба тебе подарок подбросила – с Георгием свела. Он хороший, достойный человек. Только ты его недостойна. Как ни пыталась, не смогла научить дочь готовить. Руки из жопы. Что ни сделает – все не так. Хоть стой над ней, все равно испортит. Продуктов жалко.
Георгий хороший, понимающий. Очень терпеливый мужчина оказался. Только было в нем что-то, чего я не понимала. Больно ему будто все время. Я запеканку как-то сделала – самую обычную, картошка с мясом, – так зять мой чуть не расплакался. Пирожки с капустой и яйцами напекла, опять он застыл над тарелкой. Было у него что-то, с изъяном. С какой-то болячкой внутренней. Я не спрашивала, думала, Анька догадается узнать про родного мужа. Но чего от нее ждать? Опять начались ее странности. Антон родился слабеньким. Анька вдруг выкаблучиваться стала, свое «я» показывать, будто назло. Себе же хуже делала. Врач частный ей, видишь ли, не нужен. Лучше в поликлинике сидеть часами. Гулять не выходит, коляску на балкон выставляет. Готовить тоже не желает, видишь ли, сил у нее нет на готовку. Ничего не хочет. Опять легла стену разглядывать. Кому такая жена нужна? Георгий терпел. Я как могла крутилась. Котлетки ему готовила куриные, пюрешечку. Супчик молочный на утро, греночки, омлет в духовке. Видела, что ему вкусно, он благодарен. Ест с удовольствием. Врачица частная строгая, расписала все питание для Антоши. Так это счастье. Пришла, прививки все на дому сделала, все написала в тетради, только и живи по графику. Готовь сама, все понятно – сколько того положить, сколько этого. Нормальная еда, а не эти банки-склянки. Я за врачицу ту всей душой была – она ж нормальную еду велела готовить. Перетертую, перемолотую, так все равно мясо – оно и есть мясо, а не то, что они в банки накладывают. Каша и есть каша. Кому когда нормальная овсянка помешала? Чего сложного яблоко запечь? Ничего. Но моя Анька ж с придурью. Не нравилась ей врачица. А в поликлинику таскаться, после которой Антон еще две недели болел, подцепив вирус, нравилось. И готовить не хотела. Мол, зачем? Все банки и смеси едят, и ничего, вырастают. А то, что у Антона после этих смесей то сыпь по всему телу, то еще какая-то дрянь, – так ничего. Я ей говорила – другие времена сейчас. Не то, что в наше время, когда ничего не было. А сейчас – Георгий луну с неба для ребенка достанет.
Анька не любила мужа, я это
