– А если рванет, – сказал папа, – то с орденами. Глаз с него не спускать!
Мы с Алешкой тоже несколько раз попытались «глаз с него не спускать». По пятам за ним незаметно ходили. Пока одна совершенно, казалось бы, посторонняя тетка с сумками и маленькой собачкой не шепнула нам в спину: «Не мешайте работать! Отцу доложу!»
Тогда мы взялись за Шаштарыча. Лешка, например, был уверен, что Томас передал ордена ему и тот их спрятал в надежном месте. И никому никогда об этом не скажет. Узнать, где это место, можно, только «не спуская с него глаз».
Шаштарыч теперь остался один, без своей компании – она, после бесед в милиции, вся от него разбежалась. Даже Лиса Алиса его покинул. К кому-то еще на службу перекинулся.
Когда мы «случайно» встречались на улице, Шаштарыч с такой злостью смотрел на нас, будто это мы заставили его отца обманывать людей, а его самого попросили ограбить старика адмирала.
В гимназию он теперь ходил пешком – ни машины, ни водителя, ни охранника у него уже не было. Да, наверное, из гимназии его скоро попрут – он уже не тот контингент.
Несколько дней наши встречи не давали никаких результатов. Но вот однажды, в самом деле совершенно случайно, мы увидели его в магазине. Он выходил наружу и чуть ли не столкнулся с входящим в магазин Томасом. Они «не узнали» друг друга, но обменялись несколькими словами. И мне даже показалось, что Томас что-то передал Шаштарычу, какой-то мелкий предмет. (Потом мы узнали, что это был очередной ключ от чердака.)
Все это явно неспроста. И загадка эта не была сложной. Шаштарыч должен был передать Томасу ордена. А Томас, вместе с ними, удрать куда-нибудь подальше.
– Дим, – вдруг вспомнил Алешка. – Помнишь, Грета на чердаке на огнетушитель лаяла?
– Ну и что? Она же его боится.
– Она не так, Дим, лаяла. Она когда боится, то у нее лай немножко визгливый. А она тогда сердито лаяла.
– Так чего надо-то?
– Надо на чердак еще раз слазить.
– Ты же ключи Степику отдал.
Алешка на секунду замялся, а потом сознался:
– Я, Дим, ему один ключ отдал. Ну зачем ему два, правда? А он нам теперь пригодился. Полезли?
– Сейчас светло, Лех. Нас заметят.
– Не заметят. Сегодня вся гимназия на ихнем корте будет. У них там теннисный турник.
– Это как? – Я в самом деле не понял. – Может, не турник, а турнир?
– Точно! Турнир. Ученики против учащихся.
– Переведи.
– А! Опять перепутал. Ученики против учителей. Они там все соберутся, им не до нас будет. Пошли!
У этого маленького энергии, как у большого… танка.
Насчет турнира Алешка оказался прав. Вокруг теннисных кортов собралась вся гимназия. Даже музыка играла. И охранники там же тусовались.
И, кстати, на территорию мы прошли свободно – в ворота. Не пришлось, как в тот раз, крысиным ходом пролезать. Потому что по случаю «большого тенниса» в гимназии было много гостей – родители пришли, гувернантки, домашние работницы, и мы среди них замешались – главные болельщики.
И забрались на чердак тоже без труда – весь народ тусовался по ту сторону здания, а со стороны парка нас мог заметить только бомж Вася, из своего высотного гнезда. Но он в это время помойки обходил, кофемолки собирал, наверное.
Едва мы вошли на чердак, Алешка протянул руку и щелкнул выключателем – оказывается, здесь был свет.
– Они, Дим, для романтики при свечах сидели.
Романтики с большой дороги…
Мы прошли в дальний угол и сняли со щита огнетушитель. И сразу поняли, что идем верным путем. По его весу сразу было видно – что-то не то.
Повертели мы его, повстряхивали – внутри что-то есть.
– А вдруг брызнет, Дим? – поосторожничал Алешка. – Ты на меня-то его не направляй.
На всякий случай я прочитал на его боку инструкцию, направил раструб вдоль стены и включил. Огнетушитель даже не пикнул.
Мы его еще осмотрели и свернули ему головку – она оказалась на резьбе. Мы ее вывернули, заглянули внутрь – ничего не видно.
– Там что-то белеется, – сказал Алешка.
– Там что-то чернеется, – сказал я.
– А это что? – Алешка тронул бечевку, завязанную узелком вокруг горловины. Другой конец бечевки опускался в нутро огнетушителя.
– Дернем? – спросил Алешка.
– А если рванет?
– А мы потихоньку. Тащи.
Я натянул бечевку и почувствовал на ее конце какую-то тяжесть. Надеюсь, не взрывное устройство…
Потянул и вытянул на свет полиэтиленовый пакет, набитый… орденами и медалями.
Сам я едва не сел на пол, а Лешка только удовлетворенно отметил:
– Я ж говорил…
Вернув себе дар речи, я сказал:
– Бежим к адмиралу!
– А поумнее ничего не придумал? – холодно осадил меня Алешка. – Все счастливы: мы с тобой, папа с мамой, адмирал и… гадина Томас. Тебе же говорили, что его нужно схватить с поличным, с медалями в руках! Уж тогда ему ни за что не отвертеться!
Тут уж я разозлился!
– Правильно, Лешенька! Берем этот пакет, подходим к Томасу: «Дяденька, подержите, пожалуйста, пока я шнурок завяжу. И подождите, пока вас Степик арестует. Только пакет из рук не выпускайте – здесь награды адмирала, которые вы у него украли».
Алешка меня терпеливо выслушал, даже улыбнулся. И с удивлением сказал:
– А я и не знал, что ты такой умный. – И на всякий случай отошел в сторону от возможного подзатыльника. – Мы точно так и сделаем. Только еще умнее. – И он подмигнул в сторону пожарного щита. – Не понял? Потом поймешь.
Алешка наклонил щит и скомандовал:
– Залезай в нишу. Это будет наша засада.
Надеюсь, не на недельку с гаком…
Алешка шмыгнул ко мне, и мы снова, притянув щит, поставили его на место.
– Отлично! Тут такие дырки! Все видно! Ой, Дим! А свет? А дверь? А огнетушитель? А медали?
Пришлось снова вылезать на волю. Мы опустили пакет с наградами в огнетушитель, завернули его головку и повесили на место. Алешка забрался в нишу, а я пошел к двери, запер ее, выключил свет и стал осторожно возвращаться к щиту ощупью.
– Лех, – попросил я, – подай голос, а то заблужусь.
Лешка помолчал, а потом монотонно забубнил:
– Спят усталые игрушки… Ты где? Мишки спят… Ну, скоро ты? – Глухой стук. – Ты прямо лбом, да? Огнетушитель не сбил?
Потирая лоб, я занял нашу исходную засадную позицию. И опять вовремя. Дверь тихо отворилась, вспыхнул свет. Послышались легкие шаги. Это шел Шаштарыч. На плече его висела сумка.
Он быстро проделал все то, что и мы делали с огнетушителем, вытащил пакет и опустил его в сумку. Жикнул молнией и ушел.
Мы немного выждали и пошли следом. Осторожно приоткрыв дверь, выглянули. Сверху было хорошо видно, что Шаштарыч, миновав калитку, свернул в парк.
Мы слетели с лестницы и теперь уже дыркой выскочили за ограду. Шаштарыч шел той аллейкой, которая вела в самую гущу парка, к большой двуствольной сосне, прозванной «рогаткой», окруженной старыми березами и зарослями орешника. В общем, для знающего человека – приметное место.
Мы с Алешкой пробирались параллельной тропкой, стараясь не терять Шаштарыча из виду.
Он шел осторожно, по сторонам не смотрел, а все время оглядывался назад, поэтому нас не замечал. Да к тому же мы передвигались порой не только на двух ногах, но и на четвереньках.
В глубине парка, возле «рогатки», он еще раз оглянулся – мы уткнулись лицами в павшую листву – и подошел к старой березе с дуплом. Достал из сумки блеснувший на мгновенье пакет и опустил его в дупло. И дунул бегом из парка. Будто за ним собаки гнались.
Мы вскочили. Переглянулись – что делать дальше. И тут у нас над головой раздалось спокойное «ку-ку». Оказалось, мы прятались прямо под гнездом бомжа Васи.
Он свесил голову и сказал:
– Я все видел. Спрячьтесь неподалеку. Как только кто-нибудь подойдет, я вам дам сигнал. По птичьей азбуке.
– Это как? – спросил Алешка. – Будете крыльями махать?
Бомж Вася хрипло рассмеялся, как старый ворон.
– Слушай, птенец. Каркну раз – кто-то подошел. Два «ку-ку» – мужик. Один «ку-ку» – баба.
– Не понял, – признался я. – Оба раза по два «ку-ку» получается.
Вася пошебуршился в гнезде, сполз вниз.
– Обратно объясняю: «Ку-ку, ку-ку» – мужик. Просто «ку-ку» – баба.
– Так бы и сказал.
– Слухай дальше. Если какой-нибудь «ку-ку» что-то из дупла взял – каркну три раза. Если положил – четыре. – И он покаркал для примера.
Каркал он здорово. На его «карки» отозвались все вороны парка. Подняли такой грай, что мы с трудом слышали друг друга.
Вася еще раз проговорил все «ку-ку» и «карки» и, как ловкая обезьянка, вернулся в свое гнездо.
Постепенно в парке все затихло. Доносились иногда детские крики и собачий лай. А иногда женские голоса, созывающие разбежавшихся детей и собак.
Я подгреб ногами листья в ямку возле дерева, мы улеглись и стали ждать Томаса. Листва с деревьев уже почти вся облетела, дергались только от ветерка на кустах последние жухлые листочки – видимость была отличная.
Сначала было ничего, терпимо. Потом стало скучно. Потом холодно.
