Ослабление. Очень часто проявляются весьма значащие для данной личности нарушения функционирования в общественном и рабочем окружении.
Осложнения. Возможны следующие осложнения: дистимия (депрессивный невроз), глубокая депрессия, чрезмерная психофизическая активность, а также психотические нарушения, как, например, краткосрочный реактивный психоз. Может случиться и преждевременная смерть, являющаяся результатом попытки самоубийства.
Распределение по половому признаку. Чаще всего проявления расстройства наблюдаются у женщин.
Распространенность проявлений. Пограничное состояние личности является достаточно распространенным нарушением.
Восприимчивость к болезни и влияние семейного окружения. Нет данных.
Дифференциация. Подобный клинический образ рисуется в случае нарушения тождественности, однако диагноз нарушений личности пограничного типа включает и диагноз нарушений тождественности, если тот исполняет все требования диагноза нарушений личности пограничного типа, то есть: симптомы проявляются в течение длительного времени, происходит их взаимопроникновение, и отмечаются обоснованные опасения того, что с ними не удастся справиться на первом этапе развития.
МОЙ ДИАГНОЗ
Вот так представлялись выдвигаемые против меня обвинения. Но обо всем этом я узнала только теперь – прошло более, чем пять лет. Тогда мне говорили об отклонениях в характере.
Мне пришлось завести адвоката, который помог вытащить из больницы мои карточки; мне нужно было ознакомиться с рубрикой «32а» в формуляре А1 «Истории болезни», а также с рубрикой G в «Карточке выписки на временные визиты», а также с рубрикой В в части IV «Истории болезни», после этого пришлось отыскать в библиотеке экземпляр учебника Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders, заглянуть в раздел о расстройствах личности и прочитать, что же, на самом деле, обо мне тогда думали.
Это довольно удачный образ моей личности, когда мне было восемнадцать лет, если только не считать неосторожной еды на автомобиле и жадности во время еды. Удачный, но не полный. Понятное дело, что авторы исследования и не собирались выписывать полный образ. Это даже не исследование клинического случая. Скорее всего, это собрание указаний и обобщений, позволяющих характеризовать болезнь.
Меня подмывает завалить к чертовой матери всю эту теорию, но меня могли бы вновь осудить в «отрицании очевидных фактов», просто в «сопротивлении» и так далее.
Все, что я могу сделать, это сделать собственное описание: сделать свои собственные комментарии к поставленному мне диагнозу.
«…Неуверенное отношение к нескольким жизненным проблемам, таких, например, как образ самого себя, сексуальная ориентация, постановка долгосрочных целей, формирование профессиональной карьеры, отбор приятелей и любовников или же любовниц…» Эта последняя фраза мне ужасно понравилась. Ее неуклюжесть («отбор», видимо, лишнее слово) здесь становится сутью и прибавляет значения. Меня всегда мучит неуверенность. Может ли данный человек быть приятелем или любовником, которого мне и в самом деле хотелось бы для себя выбрать? Такой вопрос я задаю себе всегда, когда знакомлюсь с новым человеком. Очаровательный, но тривиальный; добросердечный, но излишне нудноватый, излишне уделяет внимание внешности; привлекательный, только на него, наверняка, нельзя положиться, и так далее… Как мне кажется, у меня собственный удел среди тех, на которых нельзя положиться. Есть ли у кого-нибудь удел побольше? Сколько людей нужно собрать, чтобы их удел был больше моего?
Меньше, чем в случае кого-либо, которому никогда не говорили, что у него личность пограничного типа?
И вот тут-то и сидит суть моей проблемы.
Если бы мой диагноз говорил о двухполюсной болезни, то всю эту историю и меня саму можно было бы рассматривать совершенно иначе. Ведь это только вопрос химии, сказал бы ты себе, маниакально-депрессивный синдром, карбонат лития – и все. Меня саму, как личность, в какой-то степени, нельзя было бы обвинять. А вот шизофрения – о, тут по спине покатился бы холодный пот. Как бы там ни было, это уже настоящее сумасшествие. Ведь нельзя «излечиться» от шизофрении. Тебе бы пришлось долго размышлять над тем, сколько из того, что я рассказываю, правды, а сколько фантазии.
Понятно, я упрощаю. Но эти слова на всем кладут свою тень. То, что я находилась в закрытом отделении, тоже ложит свою тень на всем.
А чем, собственно, является пограничное состояние личности?
Похоже на то, что это станция по пути от невроза к психозу. Надломленная, но еще не расчлененная психе. Хотя, если процитировать моего постмелвиновского психиатра: «Так называют людей, разочарованных в стиле жизни».
Он мог сказать подобное, потому что он врач. Мне бы никто не поверил.
Некий аналитик, которого я знаю много лет, как-то сказал: «Фрейд и круг его учеников предполагали, что все люди – это истерики, затем, в пятидесятые годы, считалось, будто люди – это психоневротики; в последнее же время говорится, что все обладают пограничным типом личности».
Когда я отправилась в библиотеку на углу улицы, чтобы проверить в учебнике, что пишут о моем диагнозе, мне пришло в голову, что лет через двадцать пять я ничего по этой теме, возможно, и не найду. Из подобных книжек выбрасывают различные вещи, например, был выброшен гомосексуализм. Еще не так давно многие из моих приятелей были бы в такую книжку вписаны. Ну что ж, хотя их случаи сегодня уже не рассматриваются – мой до сих пор имеется. Но, возможно, лет через двадцать пять в подобного рода пособиях не будет следа и от моего случая.
«… Нестабильность образа собственного „я“, межперсональных отношений и отношений […] неуверенность по отношению […] постановки для себя долгосрочных целей или формирования профессиональной карьеры…» Но разве точно так же нельзя описать и период созревания? Неулыбчивая, пугливая, с переменным характером, капризничающая, все время ставящая какие-то требования: короче говоря, невыносимая особа.
«…Угрозы покончить с собой или покалечить самого себя, формулируемые с помощью жестов или поведения (например, с помощью расцарапывания кожи на руке)». Здесь я немного пропустила в тексте, но когда сидела в библиотеке на полу и читала книжку, именно это предложение более всего ошеломило меня. Расцарапывание руки! Ну вот, а я была уверена, что сама это придумала. А точнее, я колотила собственную руку.
Именно в этом месте люди перестают меня понимать. За такие штучки как раз и отправляются в закрытое отделение. Хотя никто и не знал, что я это делала. Никому не говорила, вот только теперь.
У меня был складной лежак. В шестидесятые годы в Кембридже у всех были складные лежаки. Металлические конструкции перевернутого лежака идеально годились для того, чтобы колотить по ним рукой. Я уже пробовала разбивать пепельницы и ходить босиком по острым обломкам, но никогда у меня не доставало храбрости наступать на них всем своим весом. Вот колотить руку – постепенно, систематически и бессмысленно – было гораздо лучшим решением. Такая рана имела местный характер, каждый последующий удар можно было выдержать.
Решением чего? Цитирую по учебнику: «Подобное поведение […] может быть и противодействием относительно чувства „отупения“ и деперсонализации, впечатления о проявлении которых появляются в периодах максимального напряжения стресса».
Многие часы провела я со своим лежаком и колотила руку. Делала я это вечерами, как обычное занятие по дому. Сделаю что-нибудь по дому, а следующие полчасика колочу руку, потом заканчиваю в кухне, а перед тем, как почистить зубы и идти в постель, еще раз возвращалась к лежаку. Била я в том месте, где вены сходятся в одной точке. Рука в этом месте немного опухла и посинела, но, принимая во внимание, как часто и сильно я била, внешние следы были очень даже незаметными – что еще сильнее привлекало меня.
Перед тем у меня был краткий период расцарапывания лица. Если ногти не были достаточно короткими, следы было скрыть трудно. На следующий день лицо у меня и вправду выглядело особенным: опухшим и покрасневшим. Поначалу я царапала щеки, а потом шла в ванную и натирала лицо водой мылом. Возможно, благодаря мылу, я не выглядела еще хуже. Но все равно, выглядела я достаточно паршиво, чтобы люди спрашивали: «С твоим лицом что-то не в порядке?» В связи с этим я перешла на то, что колотила руку.
Я была словно отшельник, сидящий в пустыне в длинной власянице. Дело в том, что смысл этих действий по большей мере состоял в том, что никто о моих страданиях не знал. Если бы люди узнали и выразили свое удивление – либо проявили отвращение – из этого испарилось бы нечто важное.
Я пыталась объяснить собственное положение самой себе. А оно было таким, что я страдала от боли, и никто об этом не знал; даже я сама с трудом воспринимала это. Поэтому я повторяла себе бесконечно: «Доставляешь себе боль, страдаешь». Только таким образом я могла проникнуть в себя саму («противодействие чувству отупения»). Наружу, в очень заметном месте, с помощью способа, которого нельзя было отбросить, с очень материальным результатом, я демонстрировала самой себе свое внутреннее состояние.
