Однако подполковник Томашек, помогавший мне готовить заседание партийного комитета, пока не выступал. Только иногда, когда мы, переполненные идеями, начинали спорить, он с пониманием кивал.
Когда мне показалось, что сказано уже достаточно много, а также следуя правилу, что никогда не следует решать все сразу, я предложил завершить обсуждение этого вопроса. На всякий случай я все же спросил Томашека, не хочет ли он выступить.
— Хочу, — ответил он, как обычно, спокойным, не очень громким голосом. Он не был хорошим оратором. На заседаниях и собраниях говорил медленно, проглатывая окончания, и очень часто останавливался, чтобы получше собраться с мыслями. Несмотря на это, всегда, когда он брал слово, внимание слушателей возрастало. Он привлекал к себе тем, что говорил, а не тем, как говорил.
— Разумеется, хочу, — повторил он после небольшой паузы. — Очень похвально, что вы все, кто здесь сидит, с ответственностью подходите к вашим обязательствам. Но это только половина успеха. Другая половина зависит от того, насколько вы сумеете заинтересовать своими планами всех солдат. Каждого из них, без исключения. В этом направлении вами сделано очень мало. Вы должны были с ними поговорить, когда только еще думали об обязательствах. А вы поставили их перед фактом. Я предлагаю, чтобы каждый член комитета задумался над этим вопросом, чтобы на следующем заседании можно было снова к нему вернуться.
Следующим на повестке дня стоял вопрос о приеме надпоручика Красы кандидатом в члены партии. Мы подробно обсудили, о чем будем с ним говорить. Для большей уверенности мы снова объясним ему, какой вред наносят его посещения кафе вместе с солдатами, укажем ему на его своеобразную манеру работы с ними, обратим его внимание на то, что ему не следовало бы защищать лентяев, а также отметим другие упущения, в том числе и его договоренность с солдатами поднимать при ответе на вопрос на политических занятиях правую или левую руку.
— Здесь есть одно «но», — произнес подполковник Томашек, пытаясь осторожно согнуть вытянутую ногу.
Должен сознаться, что в начале моего секретарства такое положение его ноги мне мешало. Потом я сообразил, что решающим является не то, как человек сидит, а то, что говорит и как выступает, а он и говорил и выступал почти всегда мудро. Почти — означает, что не всегда, но и в тех случаях, когда он ошибался и его переубеждали, он никогда не обижался. Так его вытянутая нога постепенно перестала мне мешать.
Мы вопросительно посмотрели на Томашека, не догадываясь, что скрывается под этим «но».
— Вы хотите указать ему на проступки, относящиеся к прошлому. Например, посещение кафе с солдатами. Насколько я знаю, он от этого уже отказался. Не знаю, как вы, а я по своему опыту знаю, что ничто так не обижает человека, как бесконечная ссылка на его недостатки, от которых он уже избавился.
Мы согласились с подполковником Томашеком и критически взглянули на «грехи» Красы. Их количество значительно уменьшилось. Немного раздосадованные этим, мы пригласили Красу войти.
Не знаю, заметили ли это и остальные присутствующие, но у меня сложилось впечатление, что надпоручик, вошедший в комнату заседаний и попытавшийся изобразить что-то вроде уставного доклада, был вовсе не Краса. Куда подевались его самоуверенность, гордая посадка головы и выражение лица, на котором можно прочесть, что ему до окружающих нет никакого дела?
После предложения сесть он устроился на самом краешке стула в позе обвиняемого, готового выслушать приговор.
К моим словам о том, что мы рады видеть его на заседании партийного комитета, он отнесся с некоторым недоверием, ожидая; что это только сладкие слова для начала.
— Мы пригласили тебя, товарищ Краса… — начал я, как обычно, и вдруг понял, что не знаю, о чем говорить дальше.
— Я знаю, у меня столько недостатков, сколько грибов в лесу, — заявил он, как только я замолчал.
— Нельзя сказать, как грибов в лесу, но, чтобы ты стал настоящим кандидатом в члены партии, тебе надо будет кое-что улучшить, — выдавил я из себя и просительно посмотрел на Индру — теперь была его очередь говорить.
Индра, казалось, не заметил моего взгляда, чем страшно меня подвел. Я попробовал найти поддержку у остальных членов комитета, но напрасно. Все уставились в пол.
— Однажды я тебе сказал, что вам надо бы постараться сделать свою роту отличной, а ты мне ответил, что твоя рота уже давно отличная, только никто не хочет это признавать, — схватился я за первую пришедшую мне в голову мысль, как утопающий хватается за соломинку. А про себя подумал, что это именно то, что нужно. Краса сейчас согласится, и мы сможем его покритиковать за манию величия, просмотр недостатков и многое другое. Но он не согласился.
— Бывает, что я переусердствую и преувеличиваю, — сказал он. — Я знаю, что моя рота — не подарок, но меня очень обижает, что за это меня никто не ругает. Как я завидую Моутелику, когда ему достается от командира батальона за недостатки, когда товарищ секретарь помогает ему решить семейные проблемы, когда Логницкого хвалят и ставят в пример за то, что в моей роте уже давно сделано, или когда Броусил получает выговор за неисправность машины…
Вокруг меня ходят на цыпочках. Если я сделаю что-либо хорошее — как будто это так и должно быть… Если что-либо провалю — этого никто не замечает. Поверьте мне, товарищи, нет ничего хуже, чем когда вокруг тебя ходят на цыпочках… Я сказал себе, что так этого не оставлю, я должен обратить на себя внимание. В хорошем или в плохом, но должен. И заработать или благодарность, или выговор. Или и то и другое сразу, что было бы лучшим вариантом. В противном случае у человека создается впечатление, что он никого не интересует, даже если встает на голову во время торжественного построения полка. Поэтому я иногда совершал такие поступки, которых в нормальных условиях никогда бы себе не позволил…
Выступление надпоручика Красы меня разочаровало. Тем более теперь необходимо побеседовать с ним по душам, рассудил я.
Я снова взглядом попросил членов комитета о помощи. Но никто даже не подал виду, что хотел бы поговорить с Красой по душам. Только сейчас я осознал, что рассчитывать на это мне не приходится, потому что все сидящие здесь, включая Индру, восхищаются Красой за то, что он свой парень, а если и зазнается, то в большинстве случаев бывает из-за чего; потому что подчиненные уважают его за то, что если он возьмет автомат или начнет стрелять из пулемета, то отстреляется ничуть не хуже командира батальона, а это кое-что значит. И что те солдаты, которые на проверке политических занятий поднимают левую руку, знают не меньше тех, которые в других ротах считаются отличниками.
Руку поднял подполковник Томашек. Он стал говорить об ответственности человека, стоящего во главе коллектива. Любого коллектива. И о двойной ответственности тех, кто пользуется любовью коллектива. Потому что если молодому человеку кто-то понравился, то он берет с него пример. Во всем. И даже в том, в чем этот человек примером не служит. Именно над этим товарищу Красе нужно было бы задуматься.
Затем он перечислил, в чем Краса не служит примером для своих подчиненных. Тут мы удивились, как хорошо подполковник знает Красу. Разумеется, он не забыл также подробно остановиться и на положительных качествах Красы. Закончил он тем, что его радует ход обсуждения приема Красы кандидатом в члены партии. Такие люди, как Краса, должны быть в партии. Даже со всеми своими недостатками, которые товарищи помогут устранить.
Краса слушал так, словно боялся пропустить хотя бы одно слово из того, что говорил Томашек.
Только теперь дискуссия развернулась по-настоящему. Говорили о положительных качествах и недостатках Красы, причем положительные оценки преобладали.
— Тебе слово, — сказал я, когда все уже выступили.
Краса посмотрел на меня, не понимая, зачем ему дают слово.
— Спасибо, большое спасибо, — единственное, что он мог сказать.
Предложение партийному собранию принять надпоручика Красу кандидатом в члены партии было принято единогласно.
Подполковник Томашек еще раз поднял руку:
— Если у тебя когда-нибудь возникнет вопрос, как тебе следует поступить как коммунисту, то представь себе, что бы в этом случае сделал твой отец.
— Вы знали моего отца? — с удивлением спросил Краса.
— Мы много с ним и вместе с партией пережили. И хорошего, и плохого. Твой отец всегда был на своем месте. Будь достоин его.
Краса немного расчувствовался. Таким его ни раньше, ни потом я никогда не видел.
* * *
Проведение полковых тактических учений планируется задолго до начала, о чем, к счастью, солдатам хорошо известно. Если я говорю «к счастью», то имею для этого причину. В период проведения нынешних учений ртутный столбик термометра упал настолько низко, как это бывает, может быть, один раз в десять лет. Такого, конечно, никто не ожидал.
