— Вы что, не видите, что я занят? — Я с трудом подавил в себе желание выбросить его из кабинета вместе со стулом.
— Ничего, я подожду, — независимо ответил солдат, не проявляя никакого желания хотя бы приподняться с места.
Мне было страшно неудобно перед агрономом, но я все же еще раз сумел пересилить себя.
— Хорошо, подведите, — согласился я. — Но только за дверью.
Солдат неохотно вышел из кабинета, а я, ошарашенный его нетактичностью, с трудом смог сосредоточиться на завершении нашей беседы. Едва агроном вышел, как солдат снова ворвался в кабинет.
Он опять независимо устроился на стуле напротив меня и, прежде чем я успел высказать ему свое неудовольствие по поводу его поведения, спросил:
— Вы уже обратили внимание на наглядную агитацию в ротах?
Стоило ему задать этот вопрос, как я остановился и забыл о своем решении обойтись с этим парнем надлежащим образом. Вместо этого я ответил:
— Уже обратил.
— Ваш предшественник получил за нее отличную оценку вышестоящих органов.
И только теперь он назвал свое имя — рядовой Вашек — и сообщил, что относится к взводу связи. На гражданке он художник-оформитель, но на этом останавливаться не думает. В одном из журналов ему предложили после завершения службы должность технического редактора.
Я не мог понять, для чего он все это говорит, и лицо мое, видимо, не выказывало одобрения.
Он, очевидно, заметил это и потому добавил:
— Моя скромная лепта в эту наглядную агитацию тоже внесена. Командир взвода по указанию вашего, предшественника создавал мне для этой работы благоприятные условия.
Мне стало ясно, что эти благоприятные условия заключались в освобождении его от занятий по боевой подготовке, и я решил, что со мной рядовому Вашеку будет потруднее.
— Можете идти. Если мне понадобится, я вспомню о вас.
Я хотел еще добавить, что вспомню, естественно, без благоприятных условий, но на это у меня уже не осталось сил.
Рядовой Вашек добил меня окончательно, сказав:
— Ваш предшественник всегда обращался ко мне, когда перед учениями ему надо было нанести на карту боевую задачу. За отличную подготовку карты его всегда хвалили.
Тут я должен сознаться, что чертежник я не очень хороший. Когда речь шла о тактическом мышлении, то я всегда относился если не к лучшим, то уж к хорошим — точно. Но наносить данные на карту для меня всегда было проблемой. Эта проблема, видимо, и стала причиной того, что я забыл о своем решении поставить рядового Вашека на место.
— Зайдите ко мне после занятий, — сказал я ему.
Когда он пришел, я положил перед ним карту и дал ему прочитать замысел.
— У вас есть вопросы? — спросил я его после того, как он закончил чтение.
Позже, когда он отдал мне карту с нанесенной обстановкой, я должен был признать, что это была отличная работа. Я горячо поблагодарил Вашека.
Он уходил довольный. И уже в дверях сказал:
— У меня к вам просьба, товарищ поручик. В следующую субботу ко мне приедет девушка, мне нужно было бы получить увольнение.
Не дожидаясь ответа, Вашек попросил разрешения выйти.
Я переговорил насчет его просьбы с командиром взвода, что того отнюдь не обрадовало.
— Значит, история повторяется, — рассудил он.
— Когда в училище проходили диалектику, ты, наверное, отсутствовал, — съязвил я. — История никогда не повторяется.
— Это же шельма, товарищ поручик, — упорствовал командир взвода. — Не допускайте его близко к себе.
— К себе близко я принципиально никого не допускаю, — вспылив, ответил я и ушел.
Рядовому Вашеку я помог получить увольнительную.
Потом это повторилось еще несколько раз. Он чертил карты, а я ему помогал с увольнением…
— Так как? — Индра вывел меня из задумчивости. — Он действительно не получал от тебя разрешения съездить домой?
— Надо бы вызвать его командира взвода, — предложил я.
Индра позвонил дежурному и приказал немедленно вызвать к нему командира взвода подпоручика Главичку.
— Вы меня простите, но я действительно не знаю, о чем идет речь, — попытался я использовать образовавшуюся паузу.
— Отец рядового Вашека в воскресенье, будучи в нетрезвом состоянии, управлял автомашиной и сбил велосипедиста, — сказал поручик Влтавский.
— А теперь он от всего отказывается и заявляет, что кто-то угнал его автомашину, — продолжил я, демонстрируя свою догадливость.
— Нет, не так, — поправил меня поручик. — Он признается, что совершил наезд. Но есть в этом деле что-то подозрительное.
У меня было такое впечатление, что в голове все перевернулось.
— Ничего не пойму, — заявил я.
— Следствие по этому делу закончено. Вашек-старший сейчас ждет суда, — сказал поручик. — Но мне пришло в голову, что все могло быть иначе. Что отец рядового Вашека вообще не садился за руль, а взял на себя вину другого человека. И эта мысль не дает мне покоя. Поэтому я здесь.
— Нельзя сказать, что я очень люблю детективы, а уж такие, где все ясно, вообще не перевариваю, — счел я необходимым сообщить поручику.
— Но мне пока еще не все ясно. У меня никак не укладывается в голове, почему человек, который с весны до осени, а иногда и зимой ходит пешком на свой садовый участок, находящийся почти в трех километрах от дома, вдруг берет автомашину. Это во-первых. Во-вторых, почему этот чрезвычайно благоразумный человек вдруг садится за руль в состоянии опьянения, и в-третьих, почему, рассказывая подробности этого происшествия, он говорит больше с точки зрения пассажира, чем водителя?
Это различие для меня совсем не было ясным, и поручик, поняв это, добавил:
— У нас уже есть в таких делах опыт, и различие действительно существует.
— Короче, товарищ поручик исходит из того, что если человек прожил жизнь спокойно, а на старости лет решился взять на себя вину другого человека, то этот другой должен быть ему очень близким. В связи с тем что родителям обычно ближе всего дети, поручика интересует рядовой Вашек, — попытался разъяснить мне Индра.
— У Вашека есть брат. — Я вспомнил, как Вашек однажды выпросил у меня внеочередное увольнение, сославшись на какие-то дела с братом.
— Брат не в счет, — уточнил поручик. — В тот вечер он играл в хоккей. Масса свидетелей.
Я хотел еще что-то добавить, но не успел, потому что, постучав в дверь, вошел командир взвода подпоручик Главичка.
На вопрос Индры, был ли рядовой Вашек в воскресенье за пределами гарнизона, он ответил, что не был.
— Нас интересуют подробности, — начал нажимать на него Индра. — Начнем хотя бы с субботнего увольнения. Где был, с кем, как долго и так далее.
— В увольнении был со мной. Мы ходили на дискотеку. После окончания, то есть в восемь часов, вернулись в расположение, — ответил Главичка и бросил на меня многозначительный взгляд.
— Был ли там с вами еще кто-нибудь? — поинтересовался Индра.
Главичка ответил, что никого не было.
— Но на дискотеке были и другие солдаты из нашего батальона.
— Там было много солдат.
— А не могли бы вы вспомнить конкретно хотя бы одного из них? — продолжал спрашивать Индра.
Что касается воскресенья, то командир взвода упрямо твердил, что рядовой Вашек не уходил за пределы гарнизона. При этом он то и дело бросал взгляд на меня. Только тут я вдруг понял, что этот многозначительный взгляд означает: не бросай же меня одного в этом деле, придумай что-нибудь.
Но я не знал, в чем его не бросать и что нужно придумать. Так я ничего и не сделал, а наступление Индры продолжалось. Ответы Главички становились все более наивными. Теперь он уже отвечал, не сводя с меня своего взгляда.
Поручик Влтавский заявил, что ему уже пора идти, а мы, если узнаем что-нибудь интересное, непременно должны сообщить ему. Это дело его интересует.
Он попрощался с нами. После его ухода и у Индры пропал интерес к беседе с Главичкой, поэтому я пригласил подпоручика в свой кабинет.
Сразу же за дверью я напустился на Главичку:
— К чему этот театр? Ты что, принимаешь нас за дураков?
— Совсем нет, товарищ поручик, — заявил он. — Но я не хочу, чтобы вы имели неприятности.
— Хотел бы я знать, за что могу иметь неприятности, — сказал я, пытаясь сохранить спокойствие.
— За то, что вы отпустили Вашека к Люции без увольнительной, — чуть не убил меня наповал Главичка.
— Это он тебе сказал? — спросил я, немного придя в себя.
— Да, в субботу после обеда. По его словам, он вас попросил об этом до обеда и вы разрешили. И еще он сказал, что об этом больше никто не должен знать. Достаточно того, что буду знать я.
— И ты этому поверил?
— Да, поверил.
— А если бы пришел любой другой солдат твоего взвода и сказал, что я отпустил его домой, ты бы тоже поверил?
— Не поверил бы, товарищ поручик.
