— Ну, старина Бедняк, — бормотал он себе под нос, — ты же не барышня. У тебя что, нервишки шалят? Чего доброго, истерику закатишь? Однако почему нет Ртути?.. Он всегда такой точный! Не случилось ли чего с ним? Кажется, что его всюду подстерегает опасность, что вокруг него смертельные враги… Ну что делать? Война есть война. Он солдат. С солдатами воюют, но при чем тут ненависть? Какой он все-таки искренний, честный и смелый человек! Даже враги его уважают… Но где же он? В таком диком месте нас могут накрыть, как кроликов…
Вдруг раздался пронзительный свист: тревогу поднял часовой. Солдаты схватились за оружие. Снова послышался свист: все четверо часовых предупреждали об опасности…
— Труби сбор! — приказал Бедняк Питуху.
Горн заиграл… Вслед за ним раздался предсмертный хрип.
Обезумевший от боли Чепрак с перерезанным горлом упал у ног Бедняка.
Подбежали трое остальных часовых. На них напали неожиданно. Мариус, Бомба и Толстяк оборонялись вслепую штыками и подняли тревогу. Противник скрывался за деревьями. Чепраку не повезло: нанесенный исподтишка удар оказался смертельным.
Положение было скверным. Очевидно, Ртуть не собирался здесь задерживаться. Рио-Зарзеис — всего лишь место сбора разведчиков. Без капитана же отряд очутился в ловушке. Французов легко могли обнаружить и обстрелять из чащи леса.
Бедняк призадумался. Нападения не избежать. Отступать, не зная местности, тяжело, за каждым кустом может скрываться неприятель.
Лес стоял полукругом, а Рио-Зарзеис образовывала как бы хорду, вдоль которой пролегала тропинка. По ней и пришли «ртутисты».
Бедняк отдал команду: всем укрыться за валунами с оружием наготове.
— Питух, — обратился он к горнисту, — дело, кажется, скверное! Если негодяи нас выследили, мы будем расстреляны в упор и не успеем даже ответить. Есть два выхода. Первый — пересечь реку. На том берегу — равнина, сражаться можно без помех. Второй выход — ретироваться[106] той же дорогой, какой пришли, и прокладывать путь штыками, если нас захотят остановить. С другой стороны, капитан велел нам ждать на берегу Рио-Зарзеис. Мы должны здесь оставаться. Давай вместе подумаем, что делать.
Питух приосанился. Он был польщен тем, что с ним советуются, и вспомнил старое доброе время, когда в севастопольских траншеях они с Оторвой обсуждали план действий.
— Капрал, — проговорил Питух (это звание он сам пожаловал Бедняку), — нужно исполнять приказ.
— Ясное дело, но как долго ждать капитана? Ведь его могли задержать дела.
— В таком случае, — резонно заметил Питух, — он бы нашел способ нас предупредить.
— Итак, ты считаешь, что мы должны остаться… Но если эти мерзавцы нападут на нас и их будет много — нам верная смерть. Глупая, бессмысленная смерть… Ртуть упрекнул бы нас за то, что не смогли выкрутиться.
Питух почесал затылок, затрудняясь с ответом.
Внезапно, не говоря ни слова, он вскинул карабин и выстрелил в сторону леса. В кустах кто-то вскрикнул. Питух помчался туда и вернулся через минуту, ведя за ухо странное существо, облаченное в кусок ткани с отверстием для головы. Это был седовласый старик индеец, с лицом, расписанным красными полосами, с голыми руками и ногами.
Питух тянул его изо всех сил и ворчал:
— Вот сволочь! Ты шпионил за нами?
— Нет, нет! — восклицал старик, не сопротивляясь и умоляюще взмахивая длинными руками.
Лицо индейца избороздили морщины, он был худой как скелет. Бедняк посмотрел и решил: ну, этот не опасен. Горнист объяснил, что во время разговора заметил в кустах движение. Не сомневаясь, что это один из матадоров, он выстрелил и, кажется, промахнулся. Скорее всего, индеец вскрикнул от испуга.
Питух отпустил ухо пленного, и тот распростерся у ног Бедняка, прося пощады.
Француз начал допрос, припоминая все испанские слова, которые знал. А так как знал он немного, то речь его оказалась малопонятной:
— Кто ты? Что делал в лесу?
К великому удивлению окружающих, индеец ответил:
— Ты говорить по-французски. Я лучше понимать.
Редко случалось встретить индейца, владеющего этим языком. Индейский народ вообще мало способен к языкам, в Мексике они едва осиливают пару слов по-испански.
Пленный не только понимал по-французски, но и, когда немного успокоился, заговорил четко и почти правильно.
— Меня зовут Сиори, — сообщил он. — Я не враг. Напротив, я ненавижу мексиканцев. Особенно партизан — это убийцы…
— Что ты здесь делаешь?
— Я — один из тех, кто пек хлеб для Тампико. Наша печь в двух шагах отсюда. Нагрянули матадоры, убили нашего хозяина, разрезали на кусочки, растолкли и смешали с мукой, а хлеб отправили на рынок…
Colorados вздрогнули: эту жуткую историю они слышали от хвастуна в кафе Реверди.
— А я спасся, меня не поймали… Я спрятался. В лесу находилось еще несколько партизан — я знаю их самих и их предводителя. Ваши люди разбудили матадоров, они вскочили, начали стрелять — кажется, убили одного из ваших — и унеслись. Я забрался в расщелину и не смел пошевелиться от страха, потом, когда все умолкло, потихоньку выполз из укрытия и добрался до опушки леса. Тут меня и ранило…
Сиори, отогнув накидку, показал кровь на плече. Пуля сидела неглубоко.
— Ладно, сейчас о тебе позаботятся, — сказал Бедняк, — но объясни сперва, откуда ты знаешь французский.
— О! — с великой печалью отозвался индеец. — Это давняя история. Когда-то я был очень счастлив там, на севере, на ферме одного француза. Я так любил его! Он был добр и справедлив…
— Что стало с этим французом?
— Его убили мексиканцы, дом сожгли… и другие преступления… Но это было давно, так давно! Двадцать лет назад!
— Как звали француза?
— Прошло двадцать лет. Я не припомню… Может быть, потом всплывет в памяти. Но с тех пор я испытал столько горя… Взгляните!
Несчастный показал на свои выступающие кости. Внезапно глаза его заблестели, и он продолжал другим голосом:
— Тем не менее я не умер. Великий Дух явился мне однажды во сне и повелел жить, чтобы отомстить за убитых отца и мать и за тех людей, которых я любил и которые обращались со мной как со своим сыном. И вот ко мне пришло великое счастье — я вижу французов и говорю с ними!
Слезы выступили на глаза страдальца и потекли по исхудавшему лицу.
— Хорошо! — довольно резко прервал старика Бедняк, знающий коварство индейцев. — Ты расскажешь свою историю в другой раз. Сейчас некогда слушать, нужно перевязать рану. Потом увидим, что с тобой делать. Запомни только: если предашь, то получишь пулю в лоб.
