себе палки в колеса. Если что-то казалось ей простым – она это усложняла.
Эми заключила контракт с Island на 250 000 фунтов. Прежде чем она получила аванс на 83 000 фунтов, мы с Митчеллом учредили компанию Cherry Westfield Ltd, названную в честь любимой гитары Эми от Westfield, о которой поется в песне «Cherry».
После Нового года Эми поехала в Майами для работы с Салаамом. Я была очень рада за нее – все, ради чего она трудилась, окупалось. Она была без ума от мысли, что проведет в Майами целый месяц. Стечение обстоятельств или судьба, но после 9/11 Салаам перенес свою студию в наше любимое с Эми место. Казалось, ее жизнь повторяет мою. Может быть, Эми наконец уяснила мою фразу «твоя жизнь – в твоих руках». В путешествие с ней отправились Тайлер Джеймс, который по совпадению оказался в Майами, и Ник Шимански, который прилетел с ней из Лондона. И где же они остановились? На Коллинз-авеню – в том самом месте, где моя тетя распахнула двери перед девятнадцатилетней, стоящей с чемоданом в руках и плевавшей на все мною.
Эми жила в полностью оплаченном для нее ар-деко-отеле Raleigh, и они с Салаамом сразу же нашли общий язык. Я встречалась с ним всего пару раз – он очень добрый здоровяк. Он продюсировал хип-хоп-артиста Nas’a, кумира Эми. Поэтому она уважала Салаама, как и второго продюсера Frank Гордона Уильямса, жившего в Нью-Джерси и работавшего с Аретой Франклин и Уитни Хьюстон.
В конце своей поездки Эми даже удалось увидеться с моей двоюродной сестрой Джоан в Бока-Ратоне. Они всю неделю обсуждали предстоящую встречу, и однажды в полночь Эми и Ник наконец-то приехали, взяв такси из центра за 100$. На следующий день Джоан повела их в торговый центр. Ник ходил за покупками в одиночестве, а Джоан и Эми закупались одеждой в Macy’s и Victoria’s Secret. Джоан рассказала мне, что не узнала Эми – стройную девятнадцатилетнюю девушку с сияющими глазами и кудрявыми волосами, покупающую откровенное нижнее белье. В глазах тети Эми все еще была маленькой девочкой, плескающейся в бассейне. После смерти Эми я выслала Джоан фотографию Эми и Ника из той поездки. На ней они замерли в раздумьях посреди магазина сладостей, а Эми решает, какой мармелад лучше привезти домой. Ее братья и сестры из Америки все время привозили нам мармеладки, и Эми хотела продолжить традицию. Не помню, доехал ли подарок до меня, учитывая любовь Эми к сладкому.
Тем вечером Джоан подвезла их обратно в Майами и запомнила, как Ник твердил, что Эми станет большой звездой. Он всегда поддерживал Эми, а когда она приводила его на ужины к Синтии, то та незаметно (или наоборот) пыталась их свести. Понятно, о чем думала дальновидная Синтия: хороший еврейский мальчик идеально подошел бы для Эми. Но, насколько я знаю, Эми и Ник всегда оставались просто друзьями.
В период между возвращением Эми из Майами и ее первым концертом в поддержку альбома мое здоровье снова ухудшилось. Я проходила обследования, но врачи по-прежнему не могли точно поставить диагноз. Однажды мы с Тони пошли на вечеринку в честь 50-летия Стефани к ним в гости в Восточный Барнет. Полвечера я проболтала с гостями, держа бокал в руках. Вдруг все начало плыть. Как и в другие разы, комната начала все быстрее вращаться вокруг меня. Шум музыки и голоса слились воедино, и я потеряла ориентацию. Словно опустилась под воду с головой. Почувствовав, что у меня подкашиваются ноги, я стала хвататься за все вокруг, а через несколько секунд уже лежала на ковре в дверном проходе между гостиной и прихожей. Я не могла открыть глаза – они будто склеились. Было ужасно страшно. Когда я наконец начала что-то понимать, Тони и Ричард подошли и стали аккуратно меня потряхивать: «Дженис, Дженис, все в порядке, Дженис?» К счастью, один из друзей Ричарда привел свою девушку по имени Анжела, которая работала медсестрой. Меня отнесли наверх – я отдыхала, приходя в себя, а Анжела проверяла мой пульс и присматривала за мной, пока Тони не усадил меня в такси и не отвез домой.
Врач сказал, что до постановки диагноза мне нужно стараться меньше работать и перестать водить машину. Но какой бы ни была проблема, я отказывалась воспринимать ее всерьез и продолжала жить как ни в чем не бывало. Эми определенно переняла свою упертость от меня. В своей манере я продолжала ездить на работу и не прекращала делать будничные дела. Я перестала водить лишь в 2009 году, когда снесла гаражную дверь во время парковки. Почти тогда же я окончательно перестала работать.
Все начали замечать, как я замедлилась. Мы со Стефани частенько ходили за покупками, и если она летала по Бент Кроссу, то мне такие забеги стали не под силу. Шопинг со мной превратился в проблему, ведь мне требовалось вдвое больше времени, чтобы куда-то дойти. Это частично повлияло на то, что после переезда Эми мы стали реже вместе развлекаться. Эми постоянно спрашивала, как я себя чувствую, – ей казалось, что я устаю. Но никто точно не знал, что со мной происходит – для детей это было большим испытанием. Хорошо, что заставляла себя вести привычную жизнь, – иначе я бы многое упустила.
Я отлично помню, как в конце 2003 года, когда я работала в Ллойдс Фармаси в Палмерс-Грин, я проезжала мимо огромного билборда на одном из перекрестков. Сидя за рулем, я подняла глаза и внезапно увидела Эми. Эми? Это чувство было ни на что не похоже. Там была она, на огромном постере для продвижения альбома Frank, одетая в ярко-розовый, сползающий с плеч свитер, с написанным снизу именем. Эми Уайнхаус. Я ухмыльнулась. «Ты сделала это, Эми! – сказала себе я. – Ты действительно взяла и сделала это!» Не рискуй я попасть в аварию, то защипала бы себя до смерти. Это была Эми. Моя Эми. Она была там, на билборде. Невероятно. Каждый раз по пути на работу я специально проезжала по этой дороге, чтобы полюбоваться ею.
Я старалась ходить на каждый концерт Эми, но мне удалось попасть лишь на некоторые из первых выступлений с Frank. В середине июля, спустя почти месяц после моего обморока, Эми выступала в клубе Cobden Club в западном Лондоне. Вечер был жарким, и мы все столпились в малюсеньком помещении, расположенном в великолепном историческом здании. Эми сидела в углу на стуле, держа в руках гитару и исполняя джазовые стандарты. Тем вечером передо мной сидела певица Энни Леннокс. Эми слегка нервничала на сцене, но, казалось, наслаждалась вниманием и выглядела своей в новом для нее мире. Тогда она еще могла пользоваться плюсами неизвестности. Я была ошарашена происходящим: «Энни Леннокс действительно слушает пение моей дочери?»
Тем летом Эми несколько раз выступала в Cobden Club, но лишь поздним августом она наконец дала мне демопластинку с шестью треками с Frank. Тогда я впервые послушала песни Эми, сидя дома. Я не знала, чего ждать, но ощущения превзошли мои ожидания. Я была в восторге. Все мое внимание привлекал ее голос, но меня поразило и то, как законченно и утонченно звучали мелодии. Я не эксперт, но это не было похоже ни на что из слышанного мною. В них чувствовалась сама Эми.
На следующий день я принесла диск на работу и включила его своим коллегам. Большинство из них были в шоке. «Это твоя дочь? – спрашивали они. – Да нет, быть не может». Может. Сказать, что я гордилась – значит не сказать ничего. Меня часто спрашивали, где Эми училась петь, но вокал ей преподавали лишь у Сильвии Янг. Людям было трудно поверить, что у нее
