обычно, я больше переживала за других. «Я в порядке, вы как?» – спрашивала я. Как и Эми, я не могла думать о своих проблемах. Когда дети улетают из гнездышка, ты не перестаешь быть их мамой. Поэтому, когда меня навестили Эми и Алекс, я старалась их успокоить. Только любовь к детям заставляла меня жить – наверное, такова человеческая природа. Я волновалась лишь за них, и знаю, что Эми и Алекс очень болезненно переживали ухудшение моего здоровья. «Пожалуйста, скажи, что ты будешь в порядке, мам», – сказала Эми, смотря мне в глаза. Алекс позже рассказал мне, что они оба очень испугались моей болезни и не могли с ней смириться, потому что им было слишком сложно на все это смотреть. Это объясняет их подавленный вид, с которым они сидели у моей больничной койки. «Все будет хорошо», – сказала я Эми в тот вечер, не зная, какое будущее меня ждет. Я не знаю и сейчас.
В конце мая мне не удалось присоединиться к Эми на церемонии награждения премии Ivor Novello. Эта награда была для нее особенной. Ей не удалось победить на BRIT парой месяцев ранее, но эта церемония была другой. Статуэтку Ivor Novello дают за выдающиеся навыки в сочинении песен, а не за количество проданных пластинок, а Эми многие годы работала над своей техникой стихосложения и воспринимала эту статуэтку как настоящую музыкальную награду.
Церемония проходила в отеле «Гросвенор Хаус» на Парк-Лэйн, и Эми заявила, что не особо рассчитывает на победу. Ее дебютный альбом вышел всего семь месяцев назад, и в категории «Лучшая современная песня» ему предстояло выстоять против мегазвезд вроде Кайли Миноуг. Тем вечером от Эми не было никаких вестей, но утром пятницы в мою дверь позвонили. В квартиру зашла Эми. Она доехала до Барнета по Северной линии и теперь стояла передо мной в джинсах и футболке.
«Ну… как все прошло?» – спросила ее я, не зная, радоваться или сочувствовать.
«Я выиграла, мам!» – усмехнулась она.
«Это потрясающе, Эми! – я обняла ее. – Ну, каково это? Где она?»
Она расстегнула свою сумку через плечо, порылась в куче косметики и блокнотах и вытащила бронзовую статуэтку.
«Вот она, – произнесла Эми, протягивая награду. – Это для тебя».
Она весила тонну.
Я отчетливо помню ту минуту и берегу память о ней. Ту награду Эми принесла ее полная независимость, но она не забыла, через что мы прошли вместе. Где-то в глубине души она была благодарна за все школы, что я для нее искала, за все прослушивания, посещения ее выступлений и за простую поддержку. Я слепо верила в Эми, и сейчас мне безумно больно осознавать, что ей не удалось выиграть в битве, победы в которой я желала ей больше всего, – в битве за жизнь.
Помимо побед 2004 год запомнился моей семье и плохими новостями. В начале зимы мне позвонил Митчелл и спросил, могут ли он и его сестра Мелоди прийти поговорить. Я сразу почуяла неладное и боялась, что дело в Синтии. Пока я училась и привыкала жить со своим диагнозом, Синтия тоже проходила различные медицинские обследования. Всю свою жизнь она была заядлым курильщиком – это было слышно по ее голосу, – и последствия наконец настигли ее. Ей диагностировали рак легких, прогноз был неутешительным.
Мне было очень грустно. Всем нам. Синтия была опорой в жизни Эми, а для меня она была путеводной звездой – я не могла представить мир без нее. Она была не только моей свекровью, но и подругой – духовной связующей между мной и моим прошлым, моими детьми, моей семьей. Митчелл был ошарашен новостью, хоть и пытался это скрыть. Синтия была его поддержкой, и в детстве она дала ему все.
Синтия так и не показала своих настоящих эмоций – она была сильной женщиной. Вместо этого она пыталась быть рациональной. Она сразу же бросила курить. Я даже ходила с ней в специальный центр, где ей давали советы по контролю над болезнью. Она сохраняла позитивный настрой, и мне казалось, что в душе она была рада своей приближающейся кончине.
Все наши мысли сразу обратились к Эми и Алексу. Что за год у них выдался! Мне только что поставили угрожающий жизни диагноз, теперь заболела Синтия. Будущее стало туманным. Мы не рассказывали детям всю правду о болезни Синтии, но они уже были взрослыми и расстроились не меньше нашего.
Муж Синтии Ларри умер несколько лет назад. Я сидела у его постели, когда он ушел. Теперь, когда Синтия сражалась с раком в одиночку, Алекс решил переехать к ней, чтобы помогать, но вскоре угасание родной бабушки стало для него невыносимым. Эми приняла новость в своем стиле. Она расстроилась, когда Митчелл рассказал ей, но старалась оставаться хладнокровной. Я боялась, что эти семейные потрясения внесут еще больше нестабильности в жизнь детей.
К счастью, Митчелл и Эми сближались, хотя теперь Эми могла позволить себе полную самостоятельность. Я радовалась, что он все больше и больше присутствовал в ее жизни и они могли проводить время вместе. Мы с Синтией были центром поддержки Эми, и инстинктивно, будучи девочкой, она считала нас примерами для подражания.
После ее смерти я читала много интервью, в которых Эми говорила, что мы с Синтией многому ее научили, – это меня утешает. Когда зависимость Эми была на пике, я ощущала себя беспомощной. К счастью, в том хаосе она понимала, что у нее есть опора, к которой всегда можно обратиться.
Учитывая ухудшение здоровья Синтии и мое состояние, меня не удивляет, что в то время Эми начала активно заниматься саморазрушением. В момент становления звездного статуса в ее семье происходили изменения, которые ни она, ни кто-либо другой не могли остановить. Думаю, Эми пыталась найти поддержку в ком-то или чем-то еще, но, к сожалению, единственными ее находками стали Блейк Филдер-Сивил и тяжелые наркотики.
Момент встречи Эми и Блейка в начале 2005-го мусолят без остановки, словно это случилось только вчера. «Я зашла в паб, прошла к бильярдному столу, а там был он, – рассказывала она. – Я знала, что он увидел меня боковым зрением. Я взяла кий и начала с ним играть. Я его разнесла». Она часто показывала нам эту историю, словно стоя на сцене театра. История была бы интересной, не будь она такой трагической.
Верите или нет, но я не общалась с Блейком вплоть до момента их с Эми свадьбы пару лет спустя. Он никогда не показывался в Джеффрис-Плейс одновременно со мной. Но Эми упоминала, что встретила кое-кого в кэмденском пабе Good Mixer и даже издалека указала на него пальцем. Она вытатуировала его имя над левой грудью. Я посчитала это отвратительным – но что мне оставалось?
У него то была девушка, то не было – Эми это не нравилось. Поначалу интуиция не давала ей сблизиться с Блейком, но ее страшно к нему тянуло. Она всегда велась на слезливые истории, и Блейк сыграл на этой слабости. Он был бунтарем, вылетел из школы в Линкольншире, потом переехал в Лондон. Работал парикмахером и учился на отделении моды, а теперь снимал музыкальные клипы. Он также рассказал Эми о своих ужасных отношениях с отчимом, и ей безумно захотелось подлечить его сломанные крылья.
Когда я впервые встретила Блейка в квартире Эми, они только что вернулись с фестиваля Гластонбери. Я просто зашла занести ей чайник. Это было моим подарком им на свадьбу, потому что я много раз видела, как она кипятит воду для чая в сотейнике. Она не хотела, чтобы я приходила. По телефону Эми сказала, что устала после поездки, но я настояла на своем визите.
Когда я пришла, Блейк нежился на диване в гостиной.
