Он оказался тихим интровертом, очень вежливым, но немного неряшливым и сплошь покрытым татуировками. Как и всех парней Эми, мне хотелось вытрясти его за окном, словно пыльный ковер – таким грязным он казался. Возможно, у меня были завышенные ожидания, но он не слишком старался произвести на меня впечатление. Они с Эми уже употребляли тяжелые наркотики, но тогда я об этом не знала. В тот раз я пробыла у них всего 10 минут. Я не могла общаться с Эми в его присутствии, и меня поразило то, как она под него прогибалась. Она все время спрашивала его мнение и настаивала на том, чтобы он давал ей указы. Она поступала так специально – по ее словам, она хотела сделать из него мужчину.
Блейк мог бы стать очередным парнем, которого Эми будет контролировать, но, к сожалению, пульт управления оказался в его руках. Блейк определенно любил Эми, но мне кажется, что он не оказывал ей никакой эмоциональной поддержки. То, каким чудовищем медиа выставляли Блейка, меня смешило. Он был мальчишкой, который никак не мог повзрослеть и нуждался в постоянном внимании. Каждый раз, когда он уходил от Эми, она преследовала его. Безрассудная страсть. На мой взгляд, на том этапе их отношения не имели ничего общего с добротой и заботой и держались на их созависимости.
Сразу после того, как Эми начала встречаться с Блейком, ее друзья заметили, что она сильно изменилась. Тайлер Джеймс пережил ужасное нападение, и Эми предложила ему пожить в ее квартире на Джеффрис-Плейс. Тайлеру повезло остаться в живых. Он был в Восточном Лондоне, когда группа мужчин попыталась украсть его телефон. Его избили так сильно, что сломали обе скулы, нос и челюсть. Жестокость людей меня шокировала. Эми сразу же предложила ему комнату на время послеоперационного восстановления. После смерти Эми Тайлер рассказал Митчеллу, что Блейк открыто приносил домой кокаин и героин с самого начала их отношений. Если до этого Эми и баловалась тяжелыми наркотиками, то Блейк определенно послужил их повторной встрече. В силу своей сентиментальности она хотела чувствовать то же, что и Блейк, но Эми ждала такой же отдачи. К сожалению, она стала нуждаться в нем намного сильнее.
Встреча Эми и Блейка совпала с ее полнейшей незанятостью. Год промоушена Frank закончился, и, пока компания ждала нового альбома в 2005 году, Эми не ждала ничего.
Она несколько раз приходила в студию, но чаще всего просто спала там, а не писала песни. Я переживала, что во время всех моих звонков она постоянно лежала в постели, если вообще брала трубку. Она утратила энтузиазм и цель, которые были у нее во время написания Frank. Я молилась, чтобы она не растеряла все хорошее, что с ней произошло, как это было с учебой в школе Сильвии Янг. Я гадала, что же подтолкнет ее к работе над следующим альбомом. Эми требовалось жизненное потрясение, которое пробудило бы в ней креативность. Но становилось очевидно, что требовалось ей нечто негативное.
Падения вдохновляли ее не меньше взлетов, и зависимости лишь усугубили ситуацию. Если раньше Эми старалась скрывать от меня свой алкоголизм, то теперь она пила более открыто, потеряв всякий контроль. Однажды, когда я пришла в гости, она пила чистую водку, как воду. Когда я спросила, что она делает, то услышала: «Прости, мамочка. Я люблю тебя, мамочка». Эми вряд ли старалась сделать мне больно, но иногда я уходила с Джеффрис-Плейс с ощущением, что меня измазали грязью. Как я могла принимать свою дочь такой, какая она есть, если она словно намеренно разрушала собственную жизнь?
Синтия, как и всегда, разбиралась с Эми по-своему. Она тоже не могла нарадоваться выходу Frank – ее задевало, что Эми «смывает все в унитаз». «Ты алкоголик», – говорила она ей в лицо, запрещая Эми пить в своей квартире. «Нет, нет, нет, неправда, это неправда, ба, – защищалась Эми. – У меня все нормально». Всего за пару месяцев она сильно похудела. Иногда мне приходилось заставлять себя не контактировать с ней, потому что смотреть на ее состояние было вредно для моего собственного здоровья. У меня начались головные боли и нарушился сон – пришлось прислушаться к своему организму. Он требовал, чтобы я отступила. Но я думала об Эми каждую секунду.
Эми не рассказывала мне о причине их первого расставания с Блейком тем летом, но Митчелл точно был в курсе. Их отношения с самого начала приняли разрушительный поворот, так что Блейк вернулся к своей бывшей. В итоге в ситуацию пришлось вмешаться Нику Годвину и Митчеллу.
В то же время Эми должна была отправиться в Нью-Йорк для работы с продюсером Марком Ронсоном. Она не была с ним знакома и отказалась ехать. Вместо этого она позвонила Нику Шимански и попросила его приехать к ней домой. Когда он вошел, то застал Эми в жутком состоянии. Она была пьяна, выглядела неряшливо и рыдала так, что Ник позвонил Нику Годвину – он тоже подъехал в квартиру. Они оба пыталась утешить Эми – никто из них еще никогда не видел ее в настолько ужасном состоянии.
Как бы эгоистично ни прозвучало, но я рада, что не застала этого. Я бы не справилась. Поэтому Ники позвонил Митчеллу с просьбой приехать. Квартира Эми была похожа на свалку. Митчелл забрал ее в свой дом в Кенте на пару дней, а оба Ника сели решать, нужно ли отправить ее на лечение. Алкоголь становился серьезной проблемой. Было решено отправить Эми в клинику под Сурреем после выходных. Так и произошло.
Сначала она сопротивлялась этому решению, но в конце концов согласилась. Но только пока не приехала туда. От места разило авторитарностью. Она начала понимать, что будет лечиться на чужих условиях, и отказывалась признавать свои проблемы (как и большинство зависимых). Эми знала, что склонна к зависимостям, в чем не раз мне признавалась. Но свой алкоголизм она считала последствием расставания с Блейком и была уверена, что скоро ее отпустит.
Ее версия случившегося навсегда останется в тексте песни «Rehab». Не успели Ники высадить ее у клиники, как она тут же им отзвонилась. «Все, сходила», – сказала она, вынудив их отвезти ее обратно в Лондон. Она пробыла у врача 15 минут и решила, что это место не для нее. «Врач просто хотел поболтать о себе. Это у него проблемы», – сказала она мне позже.
Не знаю, как эта ситуация повлияла на ее решение, но в декабре Эми и Brilliant 19 расторгли контракт (хоть и на хорошей ноте). Эми провела под крылом компании на полгода дольше отведенного срока – теперь ей было 22, и она могла сама решать, кто будет представлять ее интересы.
Несколько лет Ник Годвин наблюдал, как Эми вырастала из наивной девочки-подростка, дергающей гитарные струны в их первую встречу. Теперь она стремилась к чему-то иному, хотя еще сама не знала, к чему именно. Ее творческий блок спал, когда она приехала в Нью-Йорк к Марку Ронсону.
Я считаю Марка вторым братом Эми. Он тотально отличался от ее ожиданий. «Наверное, это какой-нибудь старый бородатый еврей», – говорила она, даже не представляя молодого модного диджея и продюсера. Как и с Салаамом Реми, Эми быстро нашла общий язык с Марком. У них было много общего. Марк был уроженцем Лондона и понимал глубокую связь между еврейской и черной музыкой – соулом, хип-хопом и джазом, которые любила Эми. Он также хорошо понял и помог Эми перенести всю ее боль в песни. По натуре Марк застенчивый
