скаля зубы, было не больше, чем травмированным отражением того, как ко мне относились другие люди.
Я так многое ненавидела из-за отца, брата или мамы, что совсем потеряла то, что могла бы любить. Обожала ли я мужскую одежду? Нет, скорее ненавидела женскую. Нравились ли мне на самом деле короткие волосы? Нет, скорее я хотела показать маме и брату, что меня не волнует их мнение о моей внешности, хотя на самом деле волновало, и очень сильно.
Это расстраивало меня, заставляло злиться и брыкаться лишь сильнее.
Почему я не поняла этого раньше? Почему истина пришла ко мне лишь сейчас, когда ничего уже нельзя было изменить? Зачем она мне тогда?
— Потому что такова судьба, — услышала я скрипучий голос колдуньи. — Не сопротивляйся, дойди до самого дна. Доверься мне.
В груди поднялось возмущение.
Довериться тебе? Той, кто столкнула меня со скалы? Как я могу доверять тебе?
— У тебя нет иного выхода Наталья, принявшая имя Абигайль. Сейчас ты лишь маленькая, сломленная девочка из другого мира. Ты права. Будучи такой, ты не сможешь остановить исчезновение Тумана. Нам нужна хозяйка Туманных Островов, нам нужна Дочь Туманов, и чтобы стать такой, тебе нужно дойти до самого дна, оттолкнуться и переродиться. Ты должна отринуть прошлое, забыть про старые обиды и принять в себя тот мир, который дарует тебе спасение. Отрекись от имени Натальи и стань Абигайль, которая нужна Туманным Островам.
И хотя все внутри вибрировало и отзывалась на каждое слово колдуньи, я не могла расслабиться, не могла позволить тёмным щупальцем тьмы утянуть меня в самую бездну. Что-то в груди противилась этому, выло, цеплялось за прошлое и мешало.
— Если ты не справишься, Туману понадобится ещё несколько лет, чтобы выбрать себе новую преемницу, но мы выживем, даже если начнутся набеги. А вот Лейла останется без матери на острове вместе с колдуньями. Коли ты не желаешь такой судьбы для своей дочери, отрекись от имени Натальи и стань Абигайль.
Перед мысленным взором тут же вспыхнуло лицо Лейлы: её сияющие глазки, милая улыбка и безусловная любовь, с которой она смотрела на меня и которую жаждала в ответ. А затем… Затем она, увлекаемая черными щупальцами, стремительно пронеслась мимо меня прямо ко дну. В ее сияющих синих глазах застыл ужас и мольба, кроха отчаянно тянула ко мне руки, будто верила, что только я могла ее спасти.
Меня пронзило страхом и болью, сердце заколотилось.
Нет! НЕТ!
— ЛЕЙЛА! — прокричала я, захлебываясь водой, и попыталась нырнуть глубже, поймать ее, но как бы не пыталась, меня словно что-то удерживало на месте, а пальцы хватали лишь воду. — НЕТ!
Я не могу позволить ей утонуть! Не могу!
— Коли все еще цепляешься за прошлое, то можешь. Оно тебе дороже дочери, — проскрипела Бальба.
Нет! Нет, не правда! Прошлое в прошлом. Там меня ничего не держит!
Но это была ложь. Барьер в груди никуда не делся, и сколько бы я не билась об него, сколько бы не пыталась поспешить к Лейле, я не могла. Не могла! Не могла!
— Тогда докажи, — прогремел голос колдуньи.
И вдруг с поверхности воды, оттуда, куда мне было не достать, ко мне потянулась рука. Я бы узнала ее из тысячи, и ее, и карие глаза, и черные, жесткие завитки волос у лица. Это был отец. Он смотрел на меня с непривычной любовью и заботой.
— Наташа, милая, — пробормотал папа. — Прости меня. Прости, я был глупцом. Идем со мной, доченька. Идем, и обещаю, я буду хорошо заботиться о тебе. Я возьму тебя в Москву, оплачу обучение в университете, могу даже заграницу отправить. Хочешь? Только идем со мной.
— Папа… — прошептала я, чувствуя, как в горле заскреблись когтистые монстры.
Это… Это не могло быть правдой. Ни разу за всю мою жизнь он не смотрел на меня так, как сейчас. Все восемь лет, пока он жил с нами, я безуспешно пыталась добиться его любви, даже на гребаную рубашку он смотрел с большей теплотой, чем на меня.
Вода туманила мое сознание, это лишь видение, морок.
Но сердце… Глупое сердце все равно забилось сильнее и заболело, наконец, получив то, что так отчаянно жаждало все двадцать лет моей жизни.
— Я так сожалею обо всех словах, что говорил тебе. Я никогда не переставал любить ни тебя, ни Костю. Я ушел от вашей матери, потому что нашел счастье с другой, но я не хотел уходить от вас. И это не твоя вина, что я вас оставил, а только моя. Мне не хватило смелости взглянуть вам в глаза.
Было больно, так больно, что я начала задыхаться. Как же я мечтала услышать это, как же желала, что бы кто-нибудь сказал мне эти слова, пока я наблюдала за тем, как мама убивалась горем, сидя одна за столом, глядя на обручальное кольцо.
И я услышала их. Услышала, но…
Внизу меня ждала Лейла.
Отец подплыл ближе, я могла коснуться его руки, оставалось лишь потянуться, и я знала — тогда я вернусь в свой мир. Я могла бы уйти. Могла бы. Но я никогда не брошу свою дочь один на один с терзающими ее монстрами, никогда не поступлю, как отец. Ему не хватило смелости, а я найду ее, должна найти.
Заглянув ему в глаза, я покачала головой.
— Я не прощу тебя, папа. Сейчас — нет, но когда-нибудь — возможно.
Он печально кивнул, но все еще протягивал мне ладонь. А я… Вырвав из груди с корнем и кровью все до единого сомнения, я выпустила последний глоток воздуха, что оставался в моих легких, оттолкнула его руку и, ломая все барьеры внутри, нырнула в черную глубину, отдаваясь во власть щупальцам.
Лейла исчезла. Она была спасена. Спасена.
С улыбкой и необычайно легким сердцем, я закрыла глаза и отдалась во власть холодной тьме. Она ласково окутали мое тело, стянули до приятной боли, а затем рывком утянули на самое дно.
Я тонула. А вместе со мной тонула моя прежняя личность — та, что настолько отчаянно не любила себя, что из-за этого ненавидела весь мир.
Натальи из другого мира больше не существовало. Ее прошлое стало лишь пылью на могильной плите, не имеющей ко мне никакого отношения. Отныне ее обиды, ее страхи и печали останутся погребенными в водах Пустоши, а меня ждало перерождение.
Немыслимая сила забурлила в моем теле, прошлась по нему мурашками, задрожала в каждой клеточке, а затем вынесла меня через толщу воды на поверхность. И
