class="p1">Даже Микул, словно почувствовав что-то, отошел от меня на пару шагов, а остальные воины даже и соваться ко мне не думали. И это было бы смешно, если бы в этот миг я не был готов размозжить голову о киль драккара.
Наконец, мы причалили к пристани, и Ллойд с Уильямом даже не успели пришвартоваться, а я уже спрыгнул на деревянный помост и, не видя ничего перед собой, быстрым шагом направился к замку.
Народ в страхе расступался передо мной, и я слышал оклики Катарины, но и не думал останавливаться. Она умная девочка, быстро поймет, что я не в настроении, и отстанет.
Все после. Сначала я должен попасть в спальню Даф. Сначала я должен прогнать треклятую ведьму из своих мыслей.
Но неожиданно меня дернули за руку, и я, пылая яростью, развернулся и наткнулся на перепуганное лицо Катарины.
— Мой ярл, госпожа Абигайль спалила ее! — выпалила она.
Мрачное предчувствие наполнило меня до краев.
— Кого? — с рычанием вырвалось из меня.
— Спальню, — на одном дыхании пробормотала Катарина. — Спальню госпожи Дафны.
Мой мир пошатнулся. И всепожирающая дикая ярость, какой я еще не знавал прежде, овладела моим сознанием. Она пронеслась по телу, дрожа в каждой клеточке болезненным напряжением.
За один жалкий миг я добрался до комнаты в башне. Путь к замку, главный зал, лестница — всего этого просто не существовало. И вот я уже толкнул дверь и замер на пороге, как парализованный.
Здесь не было ничего. Лишь стены обслюнявленные языками пламени.
Мой взгляд лихорадочно бродил по обгоревшей каменной кладке, будто это был кошмар, который вот-вот обернется реальностью, и я снова увижу ее кровать, где находил спящую Дафну после своих дальних походов, или найду драгоценности, при взгляде на которые ее мшисто-зеленые глаза загорались восторгом.
Но на полу валялись лишь нераспознаваемые обугленные останки того, что когда-то было для меня святыней.
По коленям прошлось лезвие косы, отсекающее мои ноги. Я рухнул бы на пол, если бы вовремя не ухватился за дверной косяк. Комната вставала передо мной могилой.
Я затряс головой и зажмурился. Увиденное не укладывалось в моем сознании. Мой единственный оплот здравомыслия был сожжен.
Сделав несколько нетвердых шагов вглубь спальни, я нагнулся и поднял с пола обугленный столбик кровати.
«Ты знал, что так будет, — горько прошептал голос Дафны. — Знал, что когда-нибудь она доберется сюда. Знал и хотел этого!»
Нет! Я…
«Ты хотел!» — завопила она на меня.
У меня не было ни одного гребаного оправдания.
Я чувствовал ее укор всем телом, вина придавливала меня к полу, а изнутри шла такая тоска, что впору было хоть самому выбрасываться в приглашающе распахнутое окно. И видит Хозяйка туманов, я бросился бы, если бы из самого сердца по пятам за жгучей болью, преследуя ее, как ловчий на охоте, не шла всепоглощающая ярость.
Каждая мышца в теле заскулила от напряжения, челюсти заныли, заскрипели зубы, а в горле назрел рык.
Как. Она. Посмела?! Как эта сука посмела наложить лапы на комнату Дафны?!
Обугленный столбик раскрошился в моих пальцах и осыпался на пол черной пылью.
Я был слишком добр к ней. Слишком добр. Нужно было отрубить ее голову, еще когда проснулся в ее постели без единого воспоминания о том, что произошло. Нужно было швырнуть ее в пасть морскому дьяволу еще тогда, когда она опоила меня. Треклятая колдунья!
Убей я ее тогда, Дафна была бы жива. Но я пощадил ее. Пощадил, и вот, как она мне отплатила?!
Как же я был зол… Нет, это было больше, чем злость или ярость. Чувство, завладевшее мной, невозможно было описать никакими словами. Все то, что сдерживало меня раньше — цепи долга перед женщиной, которую я взял в жены, чтобы мой ребенок не родился ублюдком, сгорели вместе со всем, что было в этой комнате.
Все смело остывшее пламя пожара, а в голове билась лишь одна мысль: «Я ее уничтожу».
— Где она? — угрожающе тихо проговорил я, невидящим взором оглядывая бывшую спальню. — Где?
— Мой ярл, — едва слышно прошептала Катарина за спиной, тяжело дыша. — Госпожа Абигайль и юная госпожа Лейла… Они…
— Что?! — рявкнул я и развернулся так резко, что Катарина с криком отшатнулась от меня.
Наши взгляды встретились, и она, побелев, как полотно, рухнула на колени.
— Простите, ярл! Я не уследила! Вы поручили мне присматриваться за юной госпожой Лейлой, а я…
Рывком подняв любовницу, я вцепился пальцами в ее горло и приподнял над полом, заглядывая в глаза. Она вытаращилась на меня в ужасе, забрыкалась.
Я позволила госпоже Абигайль устроить поджог и сгореть в пожаре вместе с вашей дочерью!
— Говори, где она, — прорычал я.
— Госпожа Абигайль… — прохрипела она со слезами на глазах. — Госпожа Абигайль устроила поджог и сгорела в башне вместе с юной госпожой Лейлой. Мы сложили их обугленные тела на алтаре, на берегу, чтобы ветер забрал их прах и отнес к Хозяйке Туманов.
Я долго всматривался в перепуганное лицо Катарины, не произнося ни слова. Смысл ее слов доходил до меня долго, разум будто заморозился и онемел, не способный переварить то, что дошло до моих ушей. На меня нашло странное оцепенение, в котором угасали и ярость, и жажда крови, и вина перед Дафной.
Губы Катарины задрожали, она всхлипнула и повторила:
— Госпожа Абигайль и юная госпожа Лейла… Мертвы.
Я кивнул, потому что понятия не имел, что говорить или делать, а затем разжал руки, из-за чего Катрина упала на пол, и медленно сделал шаг назад.
Уставившись на почерневшие от копоти камни, я мысленно повторил ее слова: «Абигайль и Лейла мертвы». Но это какая-то глупость. В этой фразе не было смысла.
Абигайль подожгла северную башню и сгорела в ней заживо вместе с дочерью. Нашей дочерью. Моей дочерью.
«Когда она стала «твоей»? Ты всегда ненавидел Лейлу, — прошептал голос Дафны. — Это из-за нее ты женился на Абигайль, а я выбросилась из окна. Твоя жена все правильно сделала. Теперь я отомщена. Так возликуй же, Келленвайн».
Ликовать?
Верно, я должен ликовать. Каких-то несколько жалких мгновений назад я сам хотел убить Абигайль, и мое желание исполнилось молниеносно.
Да, я должен ощущать удовлетворение свершившейся местью. С мрачным торжеством я должен приветствовать их смерти, представляя, как сломавшая мою жизнь колдунья кричала в предсмертной агонии, пока пламя пожирало ее плоть.
Только ни ликования, ни удовлетворения, ни торжества не было. Вместо этого, откуда-то из глубины души на меня неумолимо и безжалостно шло непередаваемое чувство пустоты.
Все равно, как если бы я с воинственным
