и не ответила. Она чего-то испугалась, и ей нужно было подумать. А думать было некогда, как потом сказал Лешка, что именно на это он и рассчитывал: «Ты слишком серьезно относишься ко всему. Слишком много думаешь. Счастье не надумаешь, его нужно ловить сразу, как только оно покажет свой хвост. И думать тут совершенно некогда».
Шурка была очень красива: в белоснежном платье до пят, с корсетом и глубоким декольте, на шее нитка жемчуга, на руках атласные перчатки закрывающие локти. В черных густых волосах, умело убранных московской подругой Емельянова в невиданную еще Енисейцам прическу, красовался венок из белых пышных роз. Фату бабка Стюрка надевать Шурке не советовала, сказав: «фата – символ невинности, а тебе она не нужна». Шурка согласилась. Тонкий румянец проступал на смуглых щеках невесты, она то опускал густые длиннющие ресницы, то поднимала глаза цвета спелой сливы, и гордо смотрела на гостей.
– Да, Шурка не человек, а кукла. Красивая кукла, которой играли многие, но души у этой куклы нет. Есть только холодный расчет, – тихо говорили за столом девушки, которая все никак не могли выйти замуж. Многим Шурка перешла дорогу, ее ненавидели и боялись.
Однако, несмотря на все пересуды за столом, веселье удалось на славу. Мишка – свадебный шут, в этот день особенно неистовствовал. Навязчиво донимал Ольгу и Лешку, включая их во все игрища. За этими конкурсами Лебедева помирилась с Лешкой. И, в конце концов, им удалось сбежать от зоркого глаза Мейдзи.
ГЛАВА 4
Измена
– Ленка, что я делаю? Что делаю? – Ольга прижалась лицом к подушке.
– А что ты делаешь? – Ленка, как обычно, пришла заниматься французским.
– Я уже третий день не ночую дома, – выпалила Ольга.
Соседка от неожиданности выронила французский словарик и быстро испуганно оглянулась на дверь.
– Дома никого нет, мама пошла к Авдотье Семеновне Дегтяревой в гости. Отец, сама знаешь, на семинаре в Москве.
Ленка кивнула, потом спросила:
– А где же ты?
– у Лешки, – прошептала Ольга.
Ленка вылупила глаза и села на стол. Она, схватившись за голову, спросила:
– У тебя что в башке? Совсем с ума спятила?
Ольга рассмеялась.
– А Марья Тихоновна что говорит?
– Ничего Марья Тихоновна не говорит. Ей это вообще не нужно. Даже если бы я вовсе исчезла, она бы и не заметила. Я никогда ей не была нужна, она меня родила для отца.
– Это батя еще ничего твой не знает. А вот узнает… – Ленка даже задохнулась от ужаса.
Осуждение главного агронома боялись все, даже Долгов считался с мнением Лебедева. Многие ходили со своими спорами и именно к Дмитрию Семеновичу, а не к председателю. Лебедев всегда справедливо разрешал все вопросы. От его строгого, всепроникающего, пробирающего до мурашек взгляда становилось как-то жутковато, не по себе. И, если человек в чем-то виноват, он сознавался тут же. Единственный, кто не боялся оспаривать Лебедева, не боялся ни взгляда его, ни слов угрозы, была Ольга. Дмитрий Семенович гордился своей единственной дочерью и потакал всем ее капризам, в рамках разумного, конечно.
Через две недели после этого разговора, Ольга как-то зашла в сельсовет. На крыльце стоял Димка, он не курил, сигарета тлела в его руке. Главбух о чем-то крепко задумался. Надо отдать должное, Емельянов жил с женой на зависть всем очень хорошо. После свадьбы Димка взял отпуск и вместе с Шуркой поехал на юг в Сочи. И вот вчера они вернулись.
Ольга схватилась за перила, опять это головокружение и тошнота, донимавшая Ольгу второй день подряд. Она остановилась и вдруг села на ступени, так сильно сжало грудь каким-то железным обручем. Димка поспешил к девушке.
– Что с вами, Ольга Дмитриевна?
– Сердце, наверное, – выдохнула бледная Ольга.
– Я сейчас, – Димка вскочил в свой кабинет, схватил в аптечке корвалол, накапал, развел водой и подал Ольге. Она выпила, но еще некоторое время посидела на ступеньках. И тут ее стошнило.
– Ничего, ничего, – Димка принес воды и полотенце.
Ольга умылась. Емельянов помог ей встать и пройти в свой кабинет. Тут сидела Верочка, она писала заявление на отпуск. У нее уже обозначился животик, но Верочку все никак не могли отпустить, несмотря даже на все угрозы ее старшей сестры Натальи Павловны Алмаз, нынешнего директора школы. Верочке не было замены, но теперь, когда приехала Шурка, которая некогда окончила курсы секретаря-машинистки, было решено взять на место Верочки Шурку. Чему последняя была несказанно рада.
Димка вышел за чайником. Верочка уже написала заявление и, посмотрев на Ольгу, неожиданно спросила:
– Какой срок?
– Чего? – не поняла Ольга.
– Срок, спрашиваю, какой? Меня в первые дни тоже вот так полоскало, и голова кружилась, как я только забеременела, а я не понимала, в чем дело. Свекровь позвала бабку Стюрку, ну та мне и сказала, что я беременна и что будет у меня девочка. Ольга слушала Верочку и ничего не понимала, все плыло у нее, как в тумане.
– Мне нужно домой.
– Ничего, посиди еще. Сейчас Димка придет, тогда и пойдешь.
Димка пришел, но он не отпустил Ольгу до тех пор, пока ей не стало лучше. Потом он проводил ее до дома. Ольга легла на кровать, и вдруг в ее голове кто-то громко сказал: «беременна!» Ольга прокручивала в голове, нужно завтра же сходить к бабке Стюрке.
На следующее утро Ольга не могла встать, ноющая боль в пояснице, рвота головокружение. Она послала забежавшую за ней на работу Ленку за бабкой Стюркой.
– Я за Глафирой Петровной лучше сбегаю.
– Нет! – остановила ее Ольга. – Не нужно Дегтяреву, иди за баб Стюрой.
– Ага, – Ленка скрылась.
Вскоре пришла молчаливая грозная старуха. Она зорко осмотрела Ольгу.
– Беги отсюда, девка, – сказала она и повернулась уходить.
– Да? – спросила Ольга.
– Да, – сухо ответила бабка Стюрка, – девочка.
– Дай отвар, – Ольга превозмогал ужасную боль. – Не хочу.
– Надо, – изрекла старуха. – Тебе надо, им надо! – потом быстро взглянула на Лебедеву. – Им больше, чем тебе! Дааа, сбылось!! – и она молча пошла к выходу.
Вдруг в глазах у Ольги просветлело, боль куда-то ушла. Она непонимающе посмотрела на Ленку, испуганно прижавшуюся к книжному шкафу.
– Беременна я, Лена.
– Я поняла. Ты лежи, мы сегодня сами.
– Отчего же сами, я с вами.
* * *
Жизнь у Шурки налаживалась к лучшему. Теперь она была обеспеченной женщиной. Жила в только что отстроенном доме главбуха, работала секретарем у Долгова, а не как раньше скотницей. Да в ней самой появилась какая-то степенность замужней дамы. Раньше Шурка была поворотливая, неусидчивая, ловкая, болтливая, теперь это
