Быстрицкого, уже успевшего воротиться из Стародуба. У Быстрицкого
увидал он шведского генерала и Быстрицкий сказал войту.
<Проведи генерала на большую дорогу, а сам ступай в
Новгородок-Северский и скажи сотнику: пусть не велит стрелять по шведам, а когда
придет московская пехота, путь велит ее рубить”. Войт, прибывший
в Новгородок-Северский, передал приказание Быстрицкого
тамошнему сотнику через городничего, сотник отправил войта к
черниговскому полковнику, а тот отослал его к русскому фельдмаршалу.
Снявши с Опоченко такое показание, усомнились в его
искренности и подвергли его два раза пытке. Под пытками он сознался, что, явившись в Новгородок-Северский, он кричал по улицам, чтоб
люди не боялись шведов, а потом добавил, что и сотник новгород-
северский в соумышении с Мазепою. Опоченка казнили смертью.
В один и тот же день снимали показание с канцеляриста Дубя-
ги. Он показал, что находился за три мили от Батурина в селе и
там услыхал, что гетман едет к царю в Новгородок-Северский и
намерен переправиться через Десну у Оболони. О шведах носились
слухи, что они пошли к Чернигову. <По всем этим вестям, говорил
743
Дубяга, я поехал в Батурин. Там начальствовали сердюцкий
полковник Чечел и гарматный асаул Кенигсен. Они сказали, что
гетман уехал к государю, а им двоим поручил надзирать над Батури-
ном и не велел пускать в замок великороссийских ратных людей, потому что они чинят великое разорение малороссийскому народу.
Я тогда же хотел уехать из Батурина, но меня они не пустили: сказали, что уже вечер и скоро настанет ночь, а гетман приказал
никого не выпускать из города в ночное время. Так я пробыл в
Батурине до утра; утром выпустили меня, я намеревался догнать
гетмана и направился на Короп. Там сказали, что гетман уже
переправился через Десну и поехал другим берегом в Новгородок-Се-
верский к государю. По таким слухам я поехал к Оболонской
переправе, а там схватили меня и доставили к генерал-майору Беку>.
Неизвестно, как поступлено было с Дубягою.
В тот же день, когда происходил допрос двух вышепоказанных
лиц (то было в одном из первых чисел декабря* 1708 года), подвергнут был допросу запорожский атаман Тимофей Полугер, который
со ста товарищами сечевиками перешел за Десну с Мазепою, а
потом послан был гетманом с письмом к Скоропадскому, которого
Мазепа хотел склонить на свою сторону. Полугер попался и был
приведен в Лебедин на расправу. Он в сделанном ему допросе не
показал ничего особенно важного, кроме того, что указал
ничтожность сил козацких, перешедших с Мазепою за Десну к шведам: с
гетманом было не более тысячи из трех охотницких полков —
Кожуховского, Андриаша, Кгалагана, да человек двести из трех
городовых полков: Прилуцкого, Лубенского и Миргородского с
полковниками этих полков. Неизвестна судьба, постигшая Полугера.
Замечательно дело, производившееся 3 декабря 1703 года о лох-
вицком сотнике Яременке. Из этого дела мы узнаем, что некоторое
время жители городков Лохвицы, Прилук, Варвы, Лубен
находились во власти шведского войска, занявшего этот край. Старшины
вообще склонялись на сторону Мазепы, а простой народ стоял за
царскую власть. Сотника Яременка схватил и доставил в Лебедин
атаман местечка Сенчи, в то время, когда этот сотник разъезжал по
селам своей сотни и собирал провиант на шведов. Подвергнутый
допросу, этот сотник сознался, что по зову гетмана Мазепы он
вместе с другими сотниками и атаманами: лубенскими, лукомскими, чигрин-дубровскими, пирятинскими, чернухскими, сенченски-
ми - был в Ромнах у Мазепы. Гетман приказал им всем собрать
для цщедских войск провиант: 24. 000 волов, 40. 000 свиней и сто
тысяч осьмачек муки; но исполнить такого приказания было
невозможно, потому что при вступлении шведов в малороссийский край
народ разбегался, покидая жилые места. В Лохвицу вступил
шведский генерал Мейерфельд с четырьмя тысячами шведского войска
и послал сотника собирать для своего отряда запасы. Сотник при-
744
ехал в Сенчу,- где не застал в домах почти никого из обывателей.
Там его задержали и препроводили к царскому генералу князю
Волконскому, стоявшему в местечке Сорочинцах, а князь Волконский
отправил его в Лебедин за караулом.
Порешили этого сотника сослать в каторжную работу в
Петербург. Неизвестно, привлечены ли были к ответу сотники и
атаманы, ездившие с Яременком в Ромны к Мазепе. Вероятно, если и они бывали в Лебедине, то их постигла та же участь.
Разом с делом о сотнике лохвицком Яременке в Архиве
Иностранных Дел сохранился другой документ, касающийся того же
города Лохвицы. Это челобитная обывателей этого города к царю, в
которой челобитчики заявляют свою верность во время бывшей
смуты. Там рассказывается, что генеральный асаул Мазепы Гамалея
прибыл в Лохвицу вместе с лохвицким сотником Павлом Мартосен-
ком, и они уговаривали народ послать значных людей в Ромны
поклониться пану гетману Мазепе; а когда в Лохвицу пришла царская
увещательная грамота - они ругались над нею, приказали
посадить в тюрьму тех, которые привезли эту грамоту, грозили даже
отрубить им руки и ноги и повесить. <На завтрее день> - расска^
зывается в челобитной - обыватели <в церкви стояли и в службы
(у обедни) были, и ведомо нам учинилося, что хотят нас бить
смертным боем и повешать. Божиею помощью з церкви под час тайн
христовых втеклисьмо и чрез килька дней крылись з домов наших, покамест после нас и жоны наши з детми з домов наших поутикали, оставя все пожитки свои. И они, асаул Гамалея да сотник
Мартосенко, приказали разорить всю нашу худобу нажитков наших; и
разорено все до конца, и мы, утекаючи через степы и поля пахотные
до войска его царского величества, на дороге встретили двох змен-
ников Мазепы шпежников и един з межи их от нас утикал, а другого
поймалисмо и отвели в Сорочинцы ко князю Григорию Семеновичу
Волконскому>.
Из двух документов, относящихся к одному и тому же городу
Лохвице, видно, что там происходили быстрые смены начальства.
В декабре являются два лохвицких сотника - Яременко и
Мартосенко. Второй был, как видно, временно послан в Лохвицу, быть
может, после выбытия Яременка, потому что этот самый Павло
Мартосенко был полковым обозным лубенским и в сентябре того же
1709 года подписался на повинной челобитной к царю от всего Лу-
бёнского полка. В Гетманщине нередко назначались временно для
управления полками лица из генеральных старшин, а для
управления сотнями из полковых. Здесь, вероятно, был такой же случай.
Укажем еще на несколько дел, более или менее
характеристических, из производившихся в Лебедине. Вот два человека из
черкас, то-есть малороссиян: глуховской обыватель Данило Таращенко
и челядник писаря Черниговского полка Булавки - Яков Кудин
745
Последний давал в Лебедине такое показание: <Сошлись мы в Глу-
хове с Данилом Таращенком дней назад тому семь или восемь и
стояли вместе. Приходит челядник Данилов и говорит: <жители
бегут, Москва везде грабит и наших людей разоряет>. Данило на
такую речь сказал: <Москва Батурин разорила и людей тамошних
перебила, даже и малых детей не пощадила; за это и мы не
зарекаемся в московской крови по колена бродить, потому что за
разорение Батурина вся Украина встанет>. Яков показывал, что он, Яков, заметил тогда ему, Данилу, что такие речи непристойны, а
Данило стал его, Якова, бить по щекам, и Яков ушел от него, но
потом, когда Яков снова воротился, Данило приказал его связать
вожжами и связанного бросить в погреб и говорил ему при этом: <Коли никому не скажешь, что я про Москву говорил - выпущу
тебя, а станешь доносить - велю голову отсечь!> Яков будто бы не
захотел дать обещания никому не рассказывать того, что сейчас
слышал, и Данило приказал вытащить его из погреба, снова бить
вожжами и запереть в пекарной избе. Яков ушел из своего нового
заключения и явился с доносом к князю Меншикову. Призванный
по этому поводу к ответу Данило Таращенко заперся во всем, что
на него показывал Яков Кудин и объяснял все дело, бывшее у него
с этим человеком, в таком виде: <Я увидал, что Яков в нетрезвом
виде бесчинствует и приказал запереть его, чтоб тогда, как он
