виде бесчинствует и приказал запереть его, чтоб тогда, как он
проспится, объявить о нем его господину Булавке>.
Чем кончилось это дело, - нет известия, но оно достаточно
показывает нам вообще, какого рода дела в то время
производились в Лебедине.
Любопытно по чертам того времени показание прилуцкого попа
Мловского от 6 декабря о том, как шведы вели себя, установившись
на постое в городах Гадяче, Лохвице, Варве, Прилуках. <Я видел, -
говорил этот поп, - как прилуцкий полковник привел в свой полк
шведского генерала Крейца с его отрядом, и шведы наложили
собрать с Прилуцкого полка 12.000 волов, 17.000 свиней, 20.000
баранов, 30.000 осьмачек овса и ржаной муки, до 7.000 бочек соли, все это на один месяц, а на другой приказывали изготовить столько
же всего этого>. <Я видел, - говорил тот же поп, - как в доме
мещанина Лихопеки на образ Пресвятыя Богородицы шведы своя
ветхая испражняли и тот образ выкинули>. Прилуцкие жители ходили
жаловаться шведскому командиру, находившемуся в Прилуках, а
тот им сказал, что поступать таким образом с деревом нет греха.
Другой поп - из одного села в Лубенском полку, - в Лебедине, на
сделанном ему допросе показал, что лубенский полковник
Зеленский, у которого в полку жил священник, вызвал его к себе в Ром-
ны, где сам тогда находился при гетмане Мазепе. Священник застал
у него генерального асаула Максимовича. Зеленский спрашивал
попа: <ну, что мои маетности, целы ли? Не разграбила ли их Москва?>
746
<Ах, коли б только Днепр скорее стал и поляки подоспели бы к нам.
Тогда мы скоро бы разогнали московские войска!> - <Не
хвались, - заметил сидевший с ним Максимович. - Бог один ведает, что вперед станется>. - Поп присовокупил, что лубенский и при-
луцкий полковники, живучи в Ромнах, оба как-то <зело смутны>.
На дворе, где жил полковник лубенский, стоит шведский караул.”
Челядники лубенского полковника говорили попу, что после ухода
миргородского полковника их господин хотел было, по примеру
миргородского полковника, и сам уйти, да шведы, подметивши, что
у него есть такое намерение, поставили караул в сенях его
помещения, никуда его не выпускали, а когда приехала к Зеленскому жена
его вместе с женою Максимовича, то их обоих стали выпускать, только жен разом с мужьями не выпускали, когда же выходили со
двора жены, то мужья должны были оставаться дома. И у прочих
старшин стояло по два человека шведов на карауле. Мазепа <зело
болен>. Дальнейшая судьба этого попа, как и прилуцкого попа
Мловского, неизвестна.
Был в том же Лебедине допрос людям Ломиковского, которые
ушли от своего господина из Ромен. Их показания были во многом
схожи с показанием попа из Лубенского полка. - Мазепа зело
болен, - сообщали они, - лечит его шведский аптекарь. У
Максимовича и Зеленского поставлены шведские караулы и за ними шведы
политично присматривают, потому что вслед за миргородским
полковником и они думали уйти. К Мазепе теперь близки: их господин
Ломиковский, судья Чуйкевич, бунчужный Федор Мирович, Семен
Лизогуб, Зеленский, Максимович, но более всех - Орлик, Горлен-
ко и их господин; прочие <гораздо не в такой конфиденции.
Ломиковский говорил им, что король шведский думает идти с войском в
Московскую землю, а Мазепу оставить в Украине.
Из дел, производившихся в Лебедине и нам отчасти известных, бросаются в глаза, по оригинальности и важности данных при
допросе показаний, дела конюшего Мазепина, Фомы Городецкого, и
писаря Шептаковской волости, Пекалицкого. Первый, по своей
обязанности, ездил с возами и лошадьми в разных местах, а во время
следования Мазепы со шведами из-за Десны к Ромнам явился к
своему господину в его имении в Бахмаче, где Мазепа
останавливался на день или на два. Там гетман отдал его в услужение
шведскому генералу Крейцу и конюший Мазепы был у последнего до
великого поста, а тогда ушел от него и был доставлен русскими в
Лебедин. Другой шептаковский писарь Пекалицкий, Пархом, показывал, что Мазепин управитель в Шептаковской волости, Быст-
рицкий, уезжая по поручению Мазепы в шведский стан известить, что гетман сам намерен туда прибыть, приказал своим челядникам
разглашать по Шептаковской волости, что он, Быстрицкий, попался
в плен к шведам. Пархом, услышавши такую весть и считая ее за
747
правду, поспешил в Батурин, где, как он слышал, находилась жена
Быстрицкого. Она сказала ему, что действительно муж ее в плену
у шведов, а Мазепа в Борзне, но что шведы уже вступили в Шеп-
таки. По этой вести Пекалицкий поспешил назад в свои Шептаки, но на дороге встречает его Быстрицкий и приказывает ехать вместе
с собою в Батурин. В Батурине Быстрицкий отдал его под караул, приказавши поместить в избе вместе с мазепиными певчими. На
другой день явился в Батурин сам гетман Мазепа. Он переночевал
в Батурине одну только ночь и на другой день утром уехал к
шведам. Когда русские подступили к Батурину, Пекалицкий нашел
возможность ускользнуть из Батурина вместе с какими-то другими
лицами в село Городище, за милю от Батурина, но потом в селе
Обмочеве мужики схватили его и отвезли к Мазепе, а Мазепа
передал его Быстрицкому. До праздника Рождества Христова
Пекалицкий находился при Мазепиных возах, а потом, улучивши удобный
случай, убежал и не без труда достиг царского войска.
Крупными событиями, в ряду отпадений от Мазепы
приставших к нему козацких старшин, были побеги из шведского стана
миргородского полковника Апостола, компанейского Кгалагана и
генерального хоружего Ивана Сулимы. Двое первых пришли в
царский стан не по собственному побуждению, а были подосланы
самим гетманом Мазепою, по крайней мере с большею вероятностью
можно это сказать о первом. Мазепа соображал, что счастье уже не
везет шведам, как прежде, а главное, видел ясно, что малороссияне
не пристают к шведам, не верят, чтоб они являлись к ним в их край
для освобождения от московского ига, и, напротив, повсюду
встречают пришельцев как неприятелей: поэтому Мазепа пытался
помириться с царем и обещать ему загладить свою измену важною
услугою - передать шведского короля во власть русского царя. Такое
поручение велел Мазепа передать царю. Отправляя тайно
миргородского полковника, он сообщил ему о том только словесно: письменных сношений не решался начинать Мазепа в этом роде, не будучи
уверен, что может вести их безопасно для своей особы. Есть
известие, что и прибывший в царский стан другой полковник из мазе-
пинцев, Игнат Кгалаган, имел такое же поручение от Мазепы.
Коварная затея Мазепы не удалась, хотя царь Петр благосклонно, если
и не совсем доверчиво, отнесся к этому. Сам Мазепа испортил себе
дело. Не дождавшись за месяц ответа на свое секретное
предложение и не зная, как примут его, он продолжал начатые сношения во
вред царю Петру и в пользу его противников, .они открылись - и
были опубликованы русским государем. Царь Петр имел тогда
более, чем прежде, поводов не доверять ни в чем тому, что исходило
от Мазепы; узнал это Мазепа; да и со стороны шведской за ним
такой быт надзор, что трудно было ему, и без того всегда крайне
осторожному и трусливому, отважиться на слишком опасное дело, 748
притом же он решительно терял последнее здоровье и явно
опускался к могиле. Так попытка примириться с Петром, ценою выдачи
Петру нового своего союзника и протектора, не состоялась, а лица, принявшие на себя звание посредников в этом щекотливом деле, Апостол и Кгалаган, увидевши к себе чрезвычайную милость Петра, стали искренно и полезно служить ему против Карла и Мазепы, не
заботясь более об устройстве примирения царя с отпавшим
гетманом. О третьем лице из старшин, перешедшем тогда из мазепин-
ского стана в царский, о генеральном хоружем Иване Федоровиче
Сулиме, мы не знаем ничего, кроме того, что он был принят царем
ласково, сообразно объявленной прежде амнистии всем, кто явится
в определенный срок с повинною.
Шведский историк Нордберг, передавши известие об уходе
миргородского полковника, говорит еще о каком-то полковнике, ушедшем от Мазепы, прибавляя, что гетман никак не ожидал этого, будучи особенно уверен в преданности к себе этого полковника. О ком
здесь идет речь - неизвестно: разуметь ли нужно кого-нибудь из
