«Что я здесь делаю? – внезапно подумал я. – Сколько можно гулять, дорогуша? Пока мама не позовет обедать – так, что ли?»
Я рассмеялся от облегчения – мой внутренний монолог здорово напоминал сумбурные размышления сэра Макса. Неужели мы снова вместе?
Тут мой табурет пошатнулся и чуть не грохнулся на пол. Я не смог сохранить равновесие и мешком свалился прямо в объятия симпатичного пожилого джентльмена в элегантнейшей серой шляпе, которая довольно странным образом сочеталась с пижонской курткой из темно-коричневой кожи.
– Прошу прощения, – весело сказал он. – Я загляделся на свое отражение в зеркале. Все не могу решить: похож я в этой куртке на летчика времен Второй мировой или нет?.. Но, наверное, я гораздо больше похож на сумасшедшего.
Я не сдержал улыбки: в голове симпатичного незнакомца творилось черт знает что! Славный собеседник, как раз в моем вкусе.
– Вы сбили меня, как настоящий ас. Можете рисовать очередной крестик на боку вашего истребителя. Но вам следует сменить шляпу на какой-нибудь шлем – или что они там носят, военные летчики?
– Вы совершенно правы. Мы, пилоты, действительно не носим таких шляп! Можете забирать ее себе, с вашим пальто она смотрится гораздо уместнее, – и он решительно нахлобучил свой головной убор на мою растрепанную башку.
Я так растерялся, что только хлопал глазами. Черт, я уже успел забыть, как это – чувствовать себя растерянным? Странное, надо сказать, ощущение. Но, что греха таить, приятное.
– Ну вы даете! – наконец выдавил я.
Незнакомец кивнул, отошел на несколько шагов и полюбовался делом своих рук.
– А что, мне нравится, – удовлетворенно кивнул он. – Носите эту шляпу, молодой человек, она вам идет. Когда я утром выходил из дома, жена сказала мне: «Рон, я уверена, что сегодня ты что-нибудь потеряешь, а мои предчувствия никогда меня не обманывают, ты же знаешь. Поэтому, черт с тобой, теряй, но постарайся потерять что-нибудь не очень нужное». Теперь она может быть спокойна: я честно выполнил ее просьбу. Прощайте, молодой человек, допивайте вашу коричневую гадость со сливками. Могу себе представить, сколько в ней кофеина, кошмар!
Я задумчиво посмотрел ему вслед, а потом взгромоздился на высокий табурет, с которого меня недавно стряхнули, и послушно принялся за кофе. Молоденький черноглазый бармен приветливо мне улыбнулся.
– Рон – очень эксцентричный парень, как все художники, но он хороший человек. – Итальянец говорил таким тоном, словно сообщал мне страшную тайну. – Он часто сюда заходит.
– И правильно делает. У вас отличный кофе, – заметил я.
– Ну что вы, он никогда не пьет кофе. Только немного хорошего вина и все.
– Да, в вине нет никакого кофеина, это уж точно.
Я расплатился и соскользнул с табурета. Вышел на улицу и обнаружил себя в предрассветном Риме. Я уже несколько раз забредал сюда, к неописуемой радости местных голубей, которым с энтузиазмом скармливал все, что под руку попадалось. «Неужели в названии этого грешного ресторанчика упоминался Рим?» – лениво удивился я. И подумал, что было бы неплохо отдохнуть. Впервые за все время скитаний я почувствовал, что здорово устал и хочу спать. Присел на скамейку напротив какого-то ленивого фонтана, закурил, а потом, кажется, задремал.
Проснулся я от холода. Огляделся и с изумлением понял, что уже не сижу на скамейке, а стою на большом каменном мосту. Холодный ветер с реки пронизывал меня до костей. А ведь только что мне было жарко – мое пальто не подходило для прогулок по Риму. Даже зимой оно оказывалось слишком теплым для Вечного Города.
Судя по всему, я был не в Риме, но вот где? Город казался мне смутно знакомым, особенно холодный ветер, так похожий на ветер Кеттари. «А вдруг?..» – мелькнула у меня дикая надежда.
Но, разумеется, я был не в Кеттари, а в Нюрнберге. Я уже был здесь однажды, в самом начале своей дурацкой «одиссеи».
– Мне действительно пора домой, – сказал я пролетающей мимо чайке.
Птица крикнула что-то резким, неприятным голосом. Кажется, она была со мной полностью согласна и теперь требовала: «Ну и уматывай!»
Я оторвался от каменных перил и медленно пошел по мосту, навстречу печальным, позеленевшим от времени зверюгам, которые охраняли табличку с названием. Я рассеянно уставился на табличку и рассмеялся: оказывается, я только что стоял на «Максовом мосту», – если переводить дословно.
– Приятно быть таким популярным, – сказал я мрачной бронзовой химере. – Что только в честь меня не называют.
У меня за спиной кто-то звонко расхохотался. Я обернулся и обмер. Рядом со мной стояла Теххи. Она выглядела гораздо старше, чем в моих воспоминаниях, но в первое мгновение я этого не заметил.
У меня в голове пронесся ураган сумбурных мыслей: ну конечно, Теххи, как-никак, дочка самого Лойсо Пондохвы, она наверняка еще и не на такое способна! Но почему она так постарела? Неужели меня не было в Ехо так долго? Сколько же, хотел бы я знать?! Двести лет? Триста? Тысячу?
Я замер от ужаса. Неужели жизнь людей, которые не могли без меня обойтись, все же каким-то образом прошла без меня? Пока я транжирил драгоценное время, шляясь по дурацким забегаловкам и закусывая бесконечные порции кофе чужими глупыми страхами, они жили, радовались, печалились, старели и, чего доброго, умирали, так и не дождавшись моего возвращения. Время отлично мне отмстило, оно уволокло от меня моих ребят, и теперь со мною все кончено, потому что… Потому что не они без меня, а я сам не мог без них обходиться.
Это потрясение оказало на меня чрезвычайно благотворное воздействие: ледяным душем окатило сумасшедшую голову. Холодный речной ветер развеял последние остатки непостижимого существа, которым я зачем-то так долго был.
Вот теперь я действительно стал прежним Максом. Только этот смешной парень мог усесться на тротуар, ошеломленно разглядывая совершенно незнакомую даму, и заживо хоронить себя из-за ее случайного сходства с милой девушкой из другого Мира.
– Теххи, что ты здесь делаешь? – хрипло спросил я. – И… и что с тобой случилось?
– Меня зовут Тея, – удивленно сказала незнакомка. – И со мной абсолютно ничего не случилось. Ты меня с кем-то перепутал, да?
Я чуть не умер от облегчения. Конечно, это была не Теххи! Просто милая дама лет пятидесяти, обладающая несомненным, но далеко не абсолютным сходством с моей любимой.
– Перепутал! – Я больше не хрипел, как умирающий гоблин, а, напротив, жизнерадостно повизгивал, как подросток.
Вне всяких сомнений, это был мой собственный голос и, что особенно важно, мои собственные сумбурные эмоции. Вечность больше не держала меня за шиворот. Теперь меня подмывало посмотреться в зеркало и немедленно убедиться, что моя рожа тоже принадлежит старому доброму Максу. Хотя, казалось бы, какое это имеет значение.
– У вас есть зеркало?
Я улыбался до ушей. Думаю, это была самая глупая улыбка из всех, на которые я способен – очень уж старался.
– Есть.
– Дайте мне его, пожалуйста.
Дама довольно долго рылась в сумочке. Наконец, протянула мне маленькое щербатое зеркальце. Я тут же уставился на свое отражение. Из-под серой шляпы веселого нью-йоркского художника Рона на меня смотрел парень, здорово напоминавший сэра Макса из Ехо. Ему только тюрбана не хватало.
– Знаете что? – весело спросил я. – Вы только что спасли мне жизнь. Можно угостить вас чашечкой кофе?
Вместо того, чтобы вызвать полицию или просто постараться смыться подальше от незнакомого невменяемого типа, эта милая женщина решительно тряхнула короткими кудряшками. Дескать, почему бы и нет? Волосы у нее были такие же серебристые, как у моей Теххи. Только по иной причине: ее когда-то смоляные пряди высветлила седина.
– Видишь ли, – усмехнулась моя новая знакомая, – мне кажется, что жизнь стоит немного дороже, чем чашка кофе. Поэтому я настаиваю на стакане хорошего вина.
Она посмотрела на часы и нахмурилась:
– Правда, я опаздываю, но… Ладно, если уж опаздывать, то не меньше, чем на полчаса. В пятиминутных опозданиях есть что-то бюргерское, ты не находишь?
– Нахожу, – согласился я.
Честно говоря, сейчас я мог согласиться абсолютно с чем угодно.
– Здесь рядом есть одно бистро, очень американское. Никаких букетиков с ленточками. Кстати, когда мне говорят «вы», я начинаю чувствовать себя старухой. Переходи на «ты», ладно?
– Ладно. Только я не расслышал, как вас… как тебя зовут.
– Тея, – она укоризненно покачала головой. – Пошли, пока я не опомнилась. Вообще-то, я делаю большую глупость. Мне еще надо добраться до своих друзей, поздороваться с ними – больше я уже все равно ничего не успею – и попасть на мюнхенский поезд. Кошмар, да?
– Кошмар.
Давешние бурные переживания так выбили меня из колеи, что я почти утратил дар речи. Только и мог, что вяло соглашаться со всеми ее заявлениями.
– Вот сюда, – Тея свернула с набережной на короткую, всего с десяток домов, улочку. – Мы уже пришли.
