— Не фиксируем. И это ещё одна причина, по которой я настаиваю на том, чтобы отлучать сейчас. Семь суток уже, Иван Петрович. Мы рискуем получить осложнения.
«Да знаю я! Как заевшая пластинка, ей Богу!»
— Гемоглобин низковат, — глядя в горящие глаза, нехотя озвучил свои мысли Иван Петрович. — Температура, наоборот, высоковата. Пробовать допустимо при тридцати восьми ровно и ниже, помнишь? Ты сейчас пойдешь вразрез с общепринятыми рекомендациями. Знаешь, как говорят? Поспешишь – людей насмешишь. Только в данном случае нам с тобой будет вообще не смешно. Никому здесь смешно не будет. Серёжа, твои переживания я понимаю, но всё-таки последний раз спрашиваю: а ты цену ошибки понимаешь?
По взгляду одного из подающих самые большие надежды врачей отделения было ясно как день – не отступится.
— Гемоглобин по нижней границе, Иван Петрович, — процедил Сергей. – Температура по верхней. Цену понимаю в полной мере. Но я всё-таки настаиваю, что момент выбран правильно. Послушайте, мы должны использовать шанс и совершить попытку отлучения. Затянем – угробим. Кроме того, длительное пребывание под седацией ещё никому на пользу не шло, — «Тут ты, конечно, прав». — Смотрите, Иван Петрович… ЧСС… Видите?
— Вижу, — переведя глаза на монитор, откликнулся заведующий. По сравнению с показателями пятиминутной давности частота сердечных сокращений пациента несколько повысилась. Не совсем характерные для пребывающего под наркозом цифры.
— Слышит, — шепотом прокомментировал изменения Серёжа.
Заведующий со скепсисом взглянул на пациента. С другой стороны, Сергей ведь уже которые сутки вводимые дозы сокращает, так что и организм реагирует.
— Возможно, — отозвался Иван Петрович, пристально разглядывая черты молодого человека. Ни одна мышца на бледном лице не шевельнулась, не дрожали длинные ресницы.
— Точно, — уверенно кивнул врач. — Я вам больше скажу – отвечает.
А вот это уже очень интересно. Насколько известно заведующему, в сознание Егор Артёмович Чернов, тридцати лет от роду, с момента аварии не приходил.
— Ну-ка, ну-ка. Отсюда поподробнее, — задумчиво склонив голову к плечу и внимательно изучая отображающиеся на мониторе числа, пробормотал он.
Шагнув ближе, Сергей сунул под нос испещрённые ручкой листы. Говорят, почерк врача способен понять только врач. Так вот, это не совсем правда: иногда и врач не способен. Глаза цепляли аббревиатуры и цифры, однако разобрать плотные строчки оставленного тут и там текста с наскока возможным не представлялось. С первого взгляда эта абракадабра напоминала письмена пещерных людей.
— Это что? — указав подбородком на наскакивающие друг на друга строчки, поинтересовался Иван Петрович. — Шифр?
— Вот, смотрите, — вытащив из нагрудного кармана ручку, Серёжа начал тыкать грифелем в показатели. — Если подробнее, как начал с ним разговаривать, заметил интересную динамику. Частота дыхания сокращается, сердечный ритм и артериальное давление, наоборот, стремятся ввысь. Вот, например, тут. Видите? Ухожу в обход, возвращаюсь – опять двадцать пять. Открываю рот – прогресс на лицо, — ручка бегала по листу, Сергей размашисто обводил данные. — О стабильности речи нет, всё буквально на глазах происходит. Разговариваю – есть эффект. Ухожу – возвращается на круги своя. Здесь, — с усилием подчеркнул он показатели ЧСС, — здесь. Здесь и здесь. Вот здесь ещё. Медперсонал проинструктировал, чтобы тоже говорили. Последнее время картина более яркая и устойчивая.
— Интересно, — еще раз пробегаясь взглядом по выделенным Серёжей данным, протянул заведующий. — О чём беседуешь?
— Да скорее о ком, — уши уловили нотки смущения, внезапно засквозившие в голосе врача. Сергей уставился на пациента, глубоко вздохнул и вдруг как гаркнет на всю палату: — Говорю ему, чтоб на тот свет не торопился, а то девочка его не переживёт.
Перевёл глаза на монитор и прищурился. А Иван Петрович ощутил, как сердца коснулись холодные скользкие щупальца, как колючие мурашки побежали по спине. Подумалось, что ещё им только не хватало, поторопившись сейчас, ребёнка оставить сиротой. Или речь не о ребёнке? Эту молодежь иногда чёрт поймешь.
— Девочка? Какая девочка? — осторожно уточнил он.
— А вы разве не в курсе? — оторвавшись от изучения актуальной картины, Сергей повернул голову и с искренним интересом уставился на него. — Выгляните на улицу.
«Чего я там не видел?..»
И всё-таки испытующий взгляд серых глаз рождал внутри любопытство. Чуть помедлив, Иван Петрович подошел к ближайшему окну и заскользил глазами по скверу. Шёл снег. Да разве разглядишь хоть что-то в этой сырой темноте, освещаемой лишь тусклыми жёлтыми пятнами фонарей? Вот разве что, если смотреть чуть правее, одинокую сгорбившуюся фигурку на лавке. А больше ничего примечательного.
— Каждый день здесь, Иван Петрович, с рассвета до заката. Ни разу ещё не пропустила, — вздохнул Сергей с какой-то обречённостью. — Вон она. На лавочке. Видите, да? — замолчал и, дождавшись неуверенного кивка, продолжил: — Я уж не знаю. Там дубак, ветрила, а она всё ходит и ходит. Как не заболела до сих пор, удивительно. Может, и заболела, кстати… Такие дела. Аж подстегивает, знаете?.. — голос реаниматолога внезапно дал эмоций, и в ту же секунду стало яснее, что им движет. Что именно подталкивает его к шагам, которые самому Ивану Петровичу – человеку, чувств не чуждому, но всё-таки в работе не позволяющему им брать верх над разумом – кажутся несколько опрометчивыми. — Любовь… Меня б так кто любил… В общем, рассказываю ему, что на улице у неё происходит. Говорю, что его тут ждут. А не там, — подбородком указал он на потолок.
«Любовь… Смысл жизни»
— Понял, — рассматривая детскую фигурку, пробормотал заведующий. — А почему не пускаем?
Девушка подняла голову. Кажется, её привлекали окна отделений. На такие мысли наводило еле уловимое движение головы снизу вверх, слева направо. Понятно всё: не знала, за которым. Искала. Налетела на него взглядом, задержалась ненадолго и отвернулась.
— Так не положено же, Иван Петрович, — откликнулся Серёжа удивлённо. — Не родня ведь. Родня так и не объявлялась.
— Не жена? — продолжая пристально следить за девушкой, зачем-то уточнил Иван Петрович.
Всё. Грузно, так, словно вся тяжесть неба лежала сейчас на её плечах, поднялась, ещё раз обвела глазами стену корпуса, развернулась и нетвердой поступью пошла. Время – почти восемь вечера. На улице минус пять градусов.
— Нет.
— Откуда знаешь? — недоверчиво покосился заведующий на Сергея. Уж больно уверенно звучал ответ.
— Так её уже всё отделение знает, Иван Петрович! — Серёжа даже планшетом своим в воздухе дугу описал, чуть при этом не задев дорогостоящую аппаратуру. То был, видимо, жест, призванный проиллюстрировать, насколько далеко по больнице распространилась весть. — Весь штат, от санитаров до поварихи. На охране о ней всё уже выяснили. От неё же, к слову. Ульяной звать. Ой, Иван Петрович, там история – для кино, — с какой-то словно бы безысходностью махнул врач рукой. — Заслонил её собой на дороге. Говорят, первое время всё прорывалась сюда, но, сами понимаете, пустить не можем. Наверное, Марь Сергеевна пусть вам лучше всё расскажет, если вам интересно. Там целая драма у них. Марь Сергеевна лично ей успокоительное колола, когда та ревела у нас тут белугой. Заодно и выяснила, что к чему. Потом сюда пришла взглянуть на него. Меня застала, рассказала, что да как. На что я себя сухарем считал, и то… Прям как-то сдавило аж всё внутри нехорошо. Да.
Нервным движением отправив в карман свою ручку, Сергей продолжил мрачно:
— Сегодня шестое число – семь суток, как он здесь. А она шесть. Смотрите… — кивнул он на монитор. — Видите? Давление и ЧСС…
«И впрямь…»
— Да, вижу… Вижу… Хорошо… — задумчиво протянул Иван Петрович, наблюдая за тем, как мучительно медленно, но всё же продолжают меняться указанные показатели.
История – одна из множества историй, что ему довелось услышать на своем веку. Но почему-то задела струны души. Вспомнилось, как по молодости сам попал в хирургию. Как жена его, Машенька, к нему каждый день бегала. И как он ждал. Знал, что обязательно придёт, и это знание придавало сил. Кроме Маши никто не ходил: старые родители доживали своей век в другом городе, друзей здесь завести не успел. А от неё никогда ни одной отговорочки не прозвучало: находила любую возможность приехать, чтобы рядом побыть.
