— Серёжа, вот скажи мне, в чём наше предназначение? — вновь подойдя к окну и бросив короткий взгляд на пустой сквер, задумчиво спросил Иван Петрович. — Зачем мы в эту профессию пошли?
Сергей озадаченно уставился на начальство. В глазах читалось: подковырку в вопросе ищет.
— Ну как это – зачем?.. Я с детства мечтал жизни спасать, — чуть помолчав, ответил он.
— Верно говоришь, — согласился Иван Петрович. — И я. А как ты считаешь, так уж принципиально важны методы, к которым мы для спасения жизней прибегаем?
Вскинув подбородок, сложив руки на груди, заведующий отделением выжидательно смотрел на вытягивающееся лицо врача. Тот пока явно не понимал, к чему он клонит.
— Считаю, что важны, Иван Петрович… Протоко…
— Да причем тут протоколы?! — всплеснул Иван Петрович руками. — Наша цель – жизнь. Так скажи мне на милость, какая разница, к каким методам мы в нашей борьбе обращаемся?
Во взгляде Сергея пока продолжало плескаться лёгкое недоумение, а Иван Петрович с удивлением для себя самого констатировал, что не на шутку завёлся. Это плохо.
— Вот ты говоришь: «Не положено», — глубоко вздохнув, терпеливо продолжил развивать свою мысль он. — Говоришь, что за неделю не объявилась родня, а она тут, оказывается, всё это время на лавке околевает. Может, нет у него родни-то никакой. Может, вот его родня. Прямо перед носом твоим, пусть и не по паспорту. Говоришь, наблюдаешь динамику. И я сейчас своими глазами её вижу. Так какого, спрашивается, лешего ты не доложил мне о ситуации?! О девчонке почему не сказал? Отвечай.
— Так я думал, вы в курсе… — нахмурился Серёжа. Глаза отвёл – то ли на выговор обиделся, то ли расстроился, что своим умом не дошел. — Тут последние дни только и шуток о том, что у отделения теперь свой Хатико.
Ивану Петровичу подумалось о том, что сегодня и о горячем сырном пироге, и о футбольном матче лучше забыть. А как иначе? А никак. Вопрос о выборе и не стоял.
— Не в курсе. На слухи и пустую болтовню времени у меня нет. А вот это… — указал заведующий на планшет в руках Сергея, — Это уже не болтовня! Выводы отсюда какие? — вперился он взглядом в побледневшего врача, никак не ожидавшего, что получит от зава нагоняй за соблюдение непреложных правил. — То-то и оно. Всему вас, молодежь, учить надо. Разговоры продолжать. На вахту доложить, — «Или лучше я сам». — Результаты тестов мне на стол. Всех до единого! Показатели кислородного статуса. ОАК, гемодинамику. Всё, что есть за трое суток до последней завалящей бумажки. Твой план отлучения. Пошагово. Прямо сейчас, Серёжа. Рисковать мы не можем. А то к утру окажется, что зря она тут мёрзла. А тебя, не ровен час, посадят.
***
— Вечер добрый, Ульяна. Не разбудила тебя?
Голос в трубке звучал устало и глухо, но сходу точно определить состояние человека на том конце провода стало задачей чуть ли не непосильной: сердце ухнуло куда-то в живот в момент, когда на экране телефона отобразилось имя звонящей, и на место уже не вернулось. Затрепыхалось там, как у загнанного зайца, запульсировало, закричало и разлетелось, а мозг мгновенно затянуло вуалью, сквозь которую воспринимать сигналы внешнего мира оказалось крайне затруднительно. В столь позднее время Зоя Павловна не звонила ни разу. Вчера при разговоре она позволила себе выразить осторожный оптимизм, тут же поспешив оговорить, что ситуация ещё может измениться, так что расслабляться рано, но сейчас… Что случилось? Изменилась?..
— Здравствуйте, Зоя Павловна. Нет, я не сплю, всё в порядке, — просипела Уля, кое-как справившись с охватившим горло спазмом. Скатившись с кровати, наощупь нашла тапочки. Дальше – в коридор, обуться, взять парку и в подъезд: она интуитивно не желала, чтобы кто-то из домашних, включая отца, нечаянно подслушал их разговор. — Что-то случилось?..
Наручные часы показывали десять вечера. Последний час Уля пролежала плашмя, лицом в подушку, в полной темноте, чувствуя, как постепенно ослабляют хват вложенные в ладонь маленькие пальчики папиной младшей. Таня стала главной её молчаливой поддержкой. Такая маленькая, а словно всё уже понимает и чувствует. То был час тишины, не нарушаемой ничем, кроме постепенно набирающего силу сопения девочки. Час раздирающего грудь, но так и не прорвавшегося наружу заунывного волчьего воя. Час атакующих голову кошмарных мыслей, отгоняемых бесконечными «Пожалуйста!». Сколько раз за минувшую неделю она успела попросить, не сосчитать. Десяток тысяч…
— Уля, да… Случилось, — отозвалась Зоя Павловна напряжённо. — Я должна тебе сообщить, поскольку имею обыкновение держать данное слово. Только что на консилиуме заведующим отделения и ответственным врачом принято решение о совершении попытки отключения Егора от аппарата искусственной вентиляции лёгких. Мой источник присутствовал.
«Что?.. Что это значит?.. Почему?..»
Доходило преступно туго, но, доходя, вздымало внутри неуправляемую волну всепоглощающего первобытного ужаса, что забивал лёгкие, блокировал дыхание и выключал сознание. Ранее Зоя Павловна с неохотой отвечала на вопросы об ИВЛ, призывая Улю не загружать голову ненужной информацией, но всё же признавая, что эта штука небезопасна. И сейчас нотки, сквозившие в голосе звонившей, пугали до одури. Дойдя до лифтового холла, Уля прислонилась спиной к холодной стене. Плыло…
— Ульяна, пожалуйста, нужно сохранять спокойствие, — правильно трактовав повисшее молчание, сдержанно продолжила Зоя Павловна. — Не стану перед тобой юлить, скажу как есть: решение далось сложно. Ответственный за лечение Егора врач считает, что – я не буду нагружать тебя подробностями, тебе они ни к чему, – показатели, анализы и тесты позволяют предпринять такую попытку. Заведующий считает часть показателей пограничными и думает, что следует немного повременить. Однако задержка так же сопряжена с высокими рисками и чревата осложнениями, которые… Могут привести к летальному исходу, — набрав в грудь воздуха, выдохнула она. — Кроме того, пациентов, которым планируют продлять ИВЛ после семи дней, переводят на дыхание через трахеостому{?}[трахеостомия – хирургическая операция образования временного или стойкого соустья полости трахеи с окружающей средой, в результате обеспечивается поступление воздуха в дыхательные пути. Проще говоря, трубка вводится через отверстие, проделанное в шее]. Врач выступает против, считая, что наносить организму дополнительную травму, которая непредсказуемым образом скажется на голосовом аппарате, пока необходимости нет. Он полагает, что уже сейчас Егор сможет дышать сам и очередное хирургическое вмешательство ни к чему.
Ульяна удерживала себя на плаву лишь благодаря вовремя изменившимся интонациям собеседницы: теперь предложения Зоя Павловна чеканила, и нотки железа в голосе не давали Уле рухнуть оземь, приказывая сознанию цепляться за слова, фразы и смыслы. Острая потребность в свежем воздухе вынудила её толкнуть дверь и выползти на общий балкон. Благо, второй этаж. Не так высоко…
— Уля, я догадываюсь, что ты сейчас чувствуешь, — после недолгого молчания всё с той же сдержанной суровостью продолжили в трубке. — И всё-таки должна быть с тобой честной до конца. В случае неудачной экстубации придется начинать заново. Статистика выживаемости после повторного подключения к ИВЛ резко падает, — «Господи… Пожалуйста…», — однако неоправданно долгое подключение к системе также чревато серьезными осложнениями. Ты меня слышишь? — «Нет… Не надо…» — На прокуренные легкие мы вообще рискуем получить их в любую минуту. Одна ошибка в тонких настройках аппарата – и у нас дополнительная травма, — «Не надо!!!» — Аргументы обоих сторон весомые. Сама я не могу что-то сказать, не видя перед глазами исчерпывающей картины. Но кренюсь к мнению врача. Доверяю молодым пытливым умам.
Ледяной ветер клонил к земле деревья и пронизывал до костей, опора под ногами давно исчезла, онемевшие пальцы не чувствовали телефона, и сама она больше ничего не чувствовала. Только сиюминутную готовность умереть вместо него.
— Что сейчас будет, Зоя Павловна? — силясь контролировать голос, тихо спросила Уля.
