— Тот гриб, что замкнул наши пальцы, ударил и меня тоже. Наташенька…
От последнего «Наташенька» она млеет и окончательно «плывёт». Голова словно освободившись от тела, начинает кружить медленный вальс. Раз-два-три… Раз-два-три…
Лицо Вадима, обычно суровое и гранитное, сейчас смягчилось и в такт вальсу улыбка его вальсирует с её сердцем. Что это, блин?! Она грезит…
— Именно тогда, именно тогда, Наташенька от твоей нежной ладошки моё сердце разорвалось бурей. Ураганом. Мы, мужики, умеем прятать волнение под маской безразличия и, внешне ты не заметила во мне перемен. Ты не могла заметить, я знаю. Но поверь… Твои василёчки-глаза, твоё смущение и твоя полудетская непосредственность сделали своё дело. Я не железный, Наташа! Я тебя обожаю…
Слова Вадима раскалывались в ней на множество тонов, и каждый тон ядом проникал в сердце, наполняя его патокой и безволием. Сознание, подёрнутое дымкой, тупо оставляло за бортом всё вчерашнее: учёба, дом, работа, Ваня… Наташа ещё цеплялась за эти рациональные поручни, но, увы! Её уносило…
— Вадим! Милый… Родной…
— Да, Наташка! Наташенька…
— Погоди… Так не бывает Вадим! Я ведь, сплю?! Ну, скажи, я ведь, сплю и ты мне снишься?
— Слишком сладко для сна. — Вадим качает головой. — К тому же есть возможность проверить. Иди ко мне и дай мне руку, Наташенька! И ты убедишься, что ЭТО намного слаще и удивительнее сна. Это просто. Иди ко мне!
Лицо Вадима как будто становится ближе и сам он протягивает руку, шепчет что-то. Что? По губам, а потом уже и на слух, Наталья читает: «Наташенька». Это преломляет ситуацию.
— Вадим! Вадик… — Она делает шаг и одновременно что-то тяжелое наваливается ей на плечи. Страх… Страх и ориентация в текущем моменте на секунду возвращает её к тем самым поручням. Всего на секунду и ей бы уцепиться! Но губы шепчут: «Наташенька» и Наталья делает шаг… Р-раз!!!
Из пяти первый -
… Самолёт где-то там далеко-далеко, невидимой точкой, словно маркером линует полосу на безбрежной синеве. Полоска продолжается тонкой линией, как по линейке вытягивается ровненько, произвольно и черт знает куда, а хвост полоски, набухая, утолщается и теряет позвонки общего хребта. Со стороны глядя можно вообразить, что нестройная линия настолько обескуражила чертёжника, что тот в спешке начал затирать ластиком сию неэстетичность. М-н-да… Облака и самолёты — это часть того небольшого мира, на что любит смотреть Ваня. Запрокинув голову, лёжа, да и не всегда лёжа…
— Главная у лётчика мечта… — Мычит он вслух и рядом отзывается его очередная пассия:
— Чего?
— …высота, высота…
— Ты бредишь что ли?
— Видишь, Алён, вон, самолёт, полоска?! — Он тыкает пальцем в распахнутое по-летнему окно.
— Ага-а. — Ахагает та. — Красиво.
— А я мечтал отучиться на пилота.
— С тобой так хорошо! — Поёт о своём подружка. — Ты меня, правда, не бросишь?
— Спи малыш! Прости, ты ведь дремала…
В дебри он не лез и планы женатика не строил. Подружек высматривал, чтоб без всяких расчётов с их стороны. Для баб он ломоть видный: своя квартира, бизнес, машина… А вот, поди ж ты, найди такую! Чтоб не прожженная «бэ», а именно девушка без обязательств. Самодостаточная по денежкам и умная, чтоб понимать: «брак» — это слово двух значений, последнее из которых в итоге определяет первое. Определённо ему везло. Либо себя так ставил, либо что… Девушки понимали: дальше кровати ловить нечего. Многие принимали правила игры, другие не играли. Всё было по честноку, а эта Алёна… И как он в ней ошибся? Любились-миловались они как у него, так и у неё дома. Хата навороченная под евростиль, да и сама на мазде ездит. Папа какой-то местный шишка, Ваня не вникал в детали. Ясно, не бедный, раз купил дочурке квартирку-трёху, да прошарил её по евро-слову. Живи, мол, дочка, мы не вмешиваемся. И чего бы ей не жить? С Ваней она по классовому признаку в уровень, если не сказать, что выше. Что ещё нужно? Какие принцы? Меняй их каждый квартал и отфутболивай как отработанный ресурс. Он, Ваня и надеялся, что его отфутболят. Итогово так дважды и случалось, до Алёны. Один раз, ещё в студенчестве, бросил сам, кого не помнил… Но все расставания, факт, протекали мирно, без сериальной истерии. Таково уж новое время поколения пепси.
И тут, здрасте, приехали. Алёне втемяшилось, что он её любовь на веки. О замужестве стала заикаться. Какие-то планы-трёхлетки на будущее, где имелось место (подумать только) детской коляске. С ума сошла гёрлфренд… У Ваньки-то политика ровная, без поправок на первые десяток годочков. Молод, чтоб в папы идти и баста! Пиво на губах не обсохло. Но это даже не главное. Не видел Ваньша Алёну в роли супруги, не видел и всё. Стал копаться, сопоставлять, сравнивать… Оказалось, девочка внешне хоть и конфетка, тем не менее, туга на юмор — раз! Не достаточно умна — два! Порой занудна, а это мать ревности — три! Последние два качества, верней антикачества проистекали от первого: неумения схватывать шутки. Шутил Ванька много, просто как дышал, а глядя на жирафью реакцию Алёны, выпадал в осадок. Так нельзя! Непробиваемые каменные черты Алёны отбивали желание шутить в дальнейшем, а это в свою очередь рождало комплексы и дискомфорт. Та скоро поняла что-то и стала имитировать в угоду Ваньке смех. Это добило его окончательно. Девушке пора было сделать ручкой. Определённо пора…
…Огонь в печи горел без треска и шума, ярко и ровно. Настолько ровно, что казался неоновой подделкой новомодных электрических штучек. Ване, по крайней мере, он не показался реальным, поскольку связь с реальным он потерял сразу, когда был вырван вдруг из купейно-вагонного течения чего? Мыслей? Воспоминаний? Сна? Как это можно обозвать? Когда вроде живёшь, а оказывается, всего лишь полистал страницы прошлого…
Алогизм его не удивил. Он вспомнил хорошо, с какого места впал в эту прострацию. Он вспомнил и спину с капюшоном, и эту самую печь. И как вошли они, и как уставились, и… И? Забавно, что дальше Ваня не мог сказать, где обманулся, приняв сон за явь. Или всё-таки не сон?
Ваня огляделся и убедился, что не совсем вышел из того, что можно обругать… Чем? Мороком? Пусть так… Не было своих. Вообще никого, и… Ничего. Не было ни стен, ни крыши, ни краёв, ни столов, ни углов, ничего. Ни дома, ни околодомья, туман… Который даже и не туман, а хмарь какая-то белая. Словно художник стёр всё лишнее, не нужное. Искрошил резинку, выскреб до бело-бела и оставил печь, огонь в ней и вот этого чудика, который надо думать субтильная ипостась его же подсознания. Так я где? В портале? Давид? — Давидушка?! Ты ли это братец? Не томи… Открой личико! — Слова показались громкими и оттого фальшивыми. Шутил Ваня всегда в полтона, дабы точней передать иронию. А тут… Фигура чинно повернулась, но вопреки ожиданию, под капюшоном был не Давид. На Ваню смотрел незнакомый парнюга, пожалуй, что моложе его, лет на пяток… Косая чёлка на правый глаз, сейчас так не ходят. Теперь или полубокс или вовсе ноль — пацанский фасон. А это что… Хиппи? Всего из того, что знал Иван о хиппи — это патлы до плеч, часто не мытые и нечесаные. Гитара и портвейн — вся визитная карточка. Такой вот негустой запасец знаний, почёрпнутый из истории СССР. Но незнакомец вряд ли дотягивал до конструктивного образа. Волосы были ухоженные и не то, что до плеч, ушей не скрывали. А выхоленная чёлка на глаз служила не иначе предметом гордости и являлась результатом ежедневного труда расчёски. Какой же тут хиппи, скорей стиляга, но те повымирали ещё раньше, так что… Этот юноша имел свой личный индивидуальный бренд, и… И именно благодаря имиджу, кадрил, похоже, девчонок. Надо думать, небезуспешно. Опять же судя по холёному самоуверенному личику. Он, Ванька, был сам из тех же повес и видел свою масть как рыбак рыбака. А тут и угадывать не надо. Кадрила, туда его в качель, коллега…
Парень молчал и странно улыбался. Что-то не нравилось в этой улыбке Ивану, что-то смущало.
— Представься для начала! — Затравил беседу Ваня. Сурово так затравил: с повелительно-снисходительной ноткой. Важно было расставить акценты сразу и дать понять, что бояться ему Ивану кого бы-то ни было, а тем более салагу моложе себя, не с руки. А что касается этих портальчиков и полутуннельчиков, так он, чай, не впервой замужем, пообтесался…
— Валера. — Ответил паренёк и заулыбался шире. — Зови просто…
— Ты откуда такой, Валера? С дискотеки 80-х?
— Почти угадал. С восьмидесятых я. С конца…
— На машине времени?
— А разве твоя память не машина времени?
— А, ну да! Ты же моя глубинная фантазия. Да?! Только тебя, юноша, я не помню чавой-то. Не во снах, не в яви. Да и в восьмидесятых не пришлось пожить, увы! Я поколение некст, товарищ!
В глазах нового знакомца просквозило веселье.
— Приветствую тебя поколение следующих! Прыток ты, Ванюша, я погляжу…
