тем еще склочником), а кроме того, имел чрезмерное, если не сказать патологическое, пристрастие к секретности. Оставив должность консультанта, Брейт стал руководить оружейной частью проекта. Уровень секретности, которого требовал Брейт, затруднял взаимодействие между участниками проекта, то есть серьезно тормозил его реализацию. Когда Оппенгеймер выступил против подобной политики, Брейт попытался от него отделаться, но не нашел поддержки у Комптона и 1 июня 1942 года оставил свой пост. Функции руководителя оружейной части перешли к нашему герою. Но официально это не было закреплено, поскольку Комптону было не до кадровых решений, он готовил доклад для президента.
17 июня Рузвельт санкционировал продолжение работ над проектом, которые Комптон оценил в сто миллионов долларов. Вопрос «возможно ли?» отпал. Теперь на повестке дня стоял вопрос «когда?». Президент решил передать проект под контроль военных в Корпус инженеров[77]. 18 июня полковник Джеймс Маршалл получил приказ создать базу для разработки ядерного оружия. Временная штаб-квартира Маршалла находилась на Манхэттене, поэтому проект получил официальное название «Манхэттенский инженерный район»[78], которое впоследствии сократилось до «Манхэттенского проекта».
23 сентября 1942 года руководителем проекта стал бригадный генерал Лесли Гровс, прежде в звании полковника занимавший должность заместителя начальника строительного отдела Инженерного корпуса сухопутных войск. Один из подчиненных Гровса сказал, что тот был «самым большим сукиным сыном, которого я когда-либо встречал в своей жизни, но также и одним из самых дельных людей». Гровс действительно был большим – шесть футов роста и более двухсот пятидесяти фунтов веса. И он определенно был дельным человеком. Сразу же после своего назначения провел решение о покупке 1250 тонн урановой руды у Бельгии[79] и выбил (иначе и не сказать) для своего проекта высший приоритетный рейтинг ААА, который открывал неограниченный доступ к любым ресурсам, имеющимся в распоряжении правительства Соединенных Штатов, то есть сделал финансирование проекта практически безграничным[80].
Манеры Гровса оставляли желать лучшего, в речи то и дело проскакивали бранные слова, а проект он называл «дорогостоящим сборищем идиотов и кретинов». В физике он разбирался ровно настолько, насколько должен был разбираться в ней инженер-строитель. Но для нашей истории это не так уж и важно. Важно то, что именно Лесли Гровс выбрал Роберта Оппенгеймера своим гражданским «напарником». Они превосходно дополняли друг друга – Громила и Ботаник.
Глава четырнадцатая
Лаборатория среди тополей
История науки богата примерами плодотворности соединения двух наборов методов, двух наборов идей, разработанных в разных контекстах, для поиска новой истины.
Роберт Оппенгеймер
5 октября 1941 года Гровс приехал в Чикаго, где осмотрел строящуюся «поленницу» и встретился с участниками проекта, наиболее представительными из которых были Артур Комптон, Энрико Ферми, Лео Силард и Джеймс Франк, удостоенный Нобелевской премии за открытие законов соударения электрона с атомом.
Франк заслуживает того, чтобы уделить ему несколько строк. В 1933 году он был директором Института экспериментальной физики Гёттингенского университета. После прихода к власти нацисты не сместили его с должности, в отличие от остальных евреев, потому что он участвовал в Первой мировой войне и имел офицерское звание. Но Франк подал в отставку по собственной инициативе, да еще и выступил с осуждением преследования ученых и учащихся еврейской национальности. Благодаря своим связям в научном мире он трудоустроил за границей всех своих сотрудников и только после этого эмигрировал сам. А в 1945 году Франк пытался отговорить правительство от бомбардировки японских городов. Убеждал, что для того, чтобы продемонстрировать миру (Советскому Союзу) сверхмощное оружие, достаточно испытательного взрыва на полигоне.
Разумеется, ученые мужи считали, что верховным руководителем научного проекта должен стать кто-то из них, а не какой-то там «подрядчик» (так они называли между собой Гровса). Высокомерное отношение «ученых бездельников» сильно задело амбициозного генерала, который заявил, что его опыт стоит двух докторских степеней, и отбыл в Беркли, где его ждало очередное разочарование. Калютрон (усовершенствованный для разделения изотопов урана циклотрон) Эрнеста Лоуренса оказался супердорогой игрушкой, не способной обеспечить в сжатые сроки нужные количества урана-235.
Надо признать, что президент Рузвельт был тысячу раз прав, когда решил передать проект под военный контроль. Ученые привыкли работать неспешно, им были важны идеи с теориями, а не сроки. Военному же можно было ставить задачу предельно конкретно: приказываю обеспечить к такому-то сроку! Без генерала Гровса, ни черта не смыслящего в ядерной физике, у Соединенных Штатов не было бы атомной бомбы в 1945 году.
Сбить спесь с ученых не было проблемой для Гровса. В конце концов, он был руководителем проекта и имел много рычагов для воздействия на подчиненных. Проблема крылась в другом: ни один ученый из тех, с кем довелось встретиться Гровсу, не показал способностей к масштабному мышлению. Каждый думал о своем – кто о «поленнице», кто о калютроне. А Гровсу был нужен человек, способный держать в уме весь проект целиком.
Но «мяч катится в руки игроку»[81]. 8 октября 1942 года на обеде, устроенном президентом Калифорнийского университета Робертом Гордоном Спроулом, генерал Гровс познакомился с Робертом Оппенгеймером. Наш герой произвел на него хорошее впечатление отсутствием высокомерия и наличием масштабного стратегического мышления. Оппенгеймер считал, что все ученые, работающие над проектом, должны быть собраны под одной крышей в централизованной лаборатории, где они могли бы свободно и оперативно обсуждать вопросы. При этом Оппенгеймер не выступал против военного контроля и даже предложил присвоить всем ведущим участникам проекта воинские звания (это предложение не было реализовано, посчитали, что призыв на военную службу может оттолкнуть многих ученых от участия в проекте). После Чикаго и встречи с Лоуренсом слова Оппенгеймера были бальзамом, излившимся на душу Гровса. Генерал не спешил с официальным назначением, но Оппенгеймер стал его научным советником, помогавшим выбирать место для лаборатории и участвовавшим в ее организации.
Разумеется, наш герой подыскивал место в милом его сердцу штате – Нью-Мексико. Гровсу понравилось ранчо Лос-Аламос, находившееся на плоской горе. С одной стороны, оно было уединенным, а с другой – до Санта-Фе, столицы штата, было всего пятьдесят миль. Правда, на ранчо располагалась школа, но для проекта категории ААА это не создавало проблем. Скорее наоборот, помещения школы можно было использовать для нужд лаборатории. В феврале 1943 года ранчо было освобождено, а уже в марте сюда начали съезжаться участники проекта. Оппенгеймер переехал в «лабораторию среди тополей»[82] 16 марта 1943 года. Он уже был не «вольным стрелком», а недавно назначенным научным руководителем лаборатории.
Почему при всем расположении Гровса и при всей степени вовлеченности в проект Оппенгеймер получил назначение только в феврале 1943 года?
В своих воспоминаниях Гровс подробно отвечает на этот вопрос, начиная с того, что никто из тех, с кем он обсуждал назначение
