том, чтобы вдохновлять на их проведение. Для того чтобы быть выше групповой конкуренции и объединять всех, требовалось большое знание науки и ученых. Личность меньшего масштаба не смогла бы справиться с такой задачей».
После того как 2 декабря 1942 года в «Чикагской поленнице» была запущена первая цепная реакция, иначе говоря, была доказана возможность управления реакцией ядерного распада, главной задачей стало получение необходимых количеств урана и плутония. В первом случае расчетная величина равнялась шестидесяти килограммам, а во втором – пятнадцати. Использование отражателей, которые возвращали бы улетавшие в атмосферу нейтроны обратно, теоретически могло бы снизить критическую массу урана до пятнадцати килограммов, но и это количество было труднодостижимым. Изначально было решено вести работу по обоим направлениям – урановому и плутониевому. Уран был лучше изучен, а плутоний имел меньшую критическую массу (правда, пока еще не было определено ее точное значение). Да и вообще, две бомбы лучше, чем одна.
В конструкции бомбы предполагалось использовать «пушечный метод», предложенный в меморандуме Фриша и Пайерлса. «Начинку» делили на две неравные части. В нужный момент меньшая часть выстреливалась в бо`льшую, и таким образом создавалась сверхкритическая масса расщепляемого вещества. Урановая бомба «Малыш», сброшенная на Хиросиму, была бомбой пушечного типа.
Данный метод создания субкритической массы не очень-то подходил для плутониевой бомбы, поскольку имел гораздо более высокий нейтронный фон (уровень излучения нейтронов), что создавало опасность преждевременного запуска цепной реакции еще до соединения частей заряда.
Как в нужный момент превратить в сверхкритическую, заложенную в бомбу, некритическую массу плутония? Решение проблемы подсказал еще в 1942 году Ричард Чейс Толмен, профессор физической химии и математической физики Калтеха, ставший научным советником при генерале Гровсе. Некритическую массу нужно сжать настолько, чтобы она от повышения плотности стала критической. Сжатие осуществлялось посредством взрыва слоев фугасного материала (тротила), расположенного вокруг сферы с делящимся веществом. Теоретически идею проработал уже знакомый нам Роберт Сербер, а затем ею увлекся Сет Неддермейер, который убеждал Оппенгеймера в том, что бомба имплозивного[83] типа обладает более высоким поражающим действием, поскольку в ней доля вещества, подвергшегося делению, выше, чем в бомбе пушечного типа[84]. Оппенгеймер показал, что при необходимости он может быть таким же решительным, как и генерал Гровс. В июле 1944 года Лос-Аламосская лаборатория переключилась с разработки плутониевой бомбы пушечного типа, известной как «Худыш», на разработку бомбы имплозивного типа. К этому типу относились взорванный на полигоне Аламогордо «Гаджет» и сброшенный на Нагасаки «Толстяк».
Почему, несмотря на высокий нейтронный фон плутония, в Лос-Аламосе продолжались работы над плутониевой бомбой пушечного типа? Считалось, что при использовании плутония, очищенного от сильно «фонящего» изотопа плутоний-240, фон можно будет уменьшить до безопасных значений. Но раз уж появился более перспективный вариант, то от «Худыша» пришлось отказаться. Не все шло гладко, нужно было найти ответы на множество вопросов. Не сразу удалось добиться равномерного сжатия (поначалу сферу сплющивало взрывом), но то были уже мелочи. Как говорил Томас Эйкинс[85]: «Главное – определиться с перспективой, а детали сами встанут на свои места».
В августе 1944 года в Лос-Аламос прибыл Дэвид Грингласс, призванный в армию со студенческой скамьи. Сестра Дэвида Этель и ее муж Юлиус Розенберг были коммунистами и советскими шпионами, занимавшимися сбором военно-промышленной информации. Розенберги объяснили Дэвиду, который не был в курсе целей проекта, что в Лос-Аламосе разрабатывают атомное оружие, и сделали его своим агентом. Многого Дэвид им сообщить не мог, поскольку занимался изготовлением форм для взрывчатых веществ, используемых в бомбе имплозивного типа. Но кое-какие сведения он передал, в том числе и грубую схему «Толстяка». Шпионы были разоблачены только после войны, в 1950 году. Розенберги, оказавшиеся на электрическом стуле в 1953 году, стали единственными гражданскими лицами, казненными в Соединенных Штатах за шпионаж в период холодной войны. А Грингласс, пошедший на сотрудничество со следствием, получил пятнадцать лет заключения, из которых отбыл десять.
В том же 1944 году в Лос-Аламосе оказался еще один советский шпион – вундеркинд Теодор Холл, поступивший в четырнадцатилетнем возрасте в Колумбийский университет, а в восемнадцать лет получивший докторскую степень в Гарварде. На момент включения в Манхэттенский проект Холлу было девятнадцать. Разумеется, его проверяли, но юный нью-йоркский еврей, родившийся в семье, эмигрировавшей из России, был чист как стеклышко. Никто не мог предположить, что он по собственной инициативе пойдет на контакт с советской разведкой и передаст ее агентам чертежи «Толстяка» (дело было в конце 1944 года). Холл симпатизировал коммунистам и считал, что монополия на сверхмощное оружие опасна в первую очередь для самих Соединенных Штатов. Наличие аналогичного оружия у Советского Союза, по мнению Холла, создавало паритет и служило гарантией его неприменения.
Холлу невероятно повезло. Его разоблачили в рамках начатого в феврале 1943 года проекта «Венона» по расшифровке советских зашифрованных донесений. Поднимать шум было нельзя, потому что в этом случае советская сторона поняла бы, что ее секретная переписка активно изучается. Ради большего пожертвовали меньшим и не стали наказывать изменника, которому грозила смертная казнь, а просто уволили его из проекта.
Но самую важную информацию советская разведка получила от немецкого физика-теоретика Клауса Фукса, участвовавшего в Манхэттенском проекте от Великобритании. В 1932 году Фукс вступил в Коммунистическую партию Германии, а годом позже бежал за границу, осел в Великобритании, где продолжил обучение, а затем занялся научной работой. Своих политических взглядов он не афишировал и считался благонадежным «хорошим» немцем. В ноябре 1941 года Фукс явился в советское посольство в Лондоне и предложил свои услуги в качестве шпиона. Сотрудничество продолжилось и после переезда в Соединенные Штаты. Связь ненадолго прервалась, когда Фукса перевели в Лос-Аламос. Но в январе 1945 года советской разведке удалось наладить связь с ним и там. Фукс передал своим кураторам большой объем ценных сведений, в том числе и отчет о первом испытании атомной бомбы, известном как «Тринити». Принято считать, что благодаря стараниям Фукса советские физики смогли сократить срок создания атомной бомбы на три года.
Разоблаченному в 1949 году Фуксу тоже повезло, хотя и не так сильно, как Холлу. Его судили в Великобритании за шпионаж в пользу дружественного государства (Советский Союз и Великобритания были союзниками во Второй мировой войне). Благодаря этому он получил четырнадцать лет заключения, и Великобритания отказалась депортировать его в Соединенные Штаты, где Фукса ждал электрический стул.
12 апреля 1945 года президент Франклин Делано Рузвельт скоропостижно скончался от кровоизлияния в мозг. «Рузвельт был нашим президентом, нашим главнокомандующим и нашим предводителем в ветхозаветном и искреннем смысле… – сказал Оппенгеймер на памятном собрании. – Эти дни напоминают средневековые времена, когда смерть доброго, мудрого и справедливого короля ввергала его подданных в скорбь и отчаяние».
8 мая капитулировала нацистская Германия. Но это не могло и не должно было остановить Манхэттенский проект. Обе бомбы были уже, что называется,
