вокруг залила ослепительная вспышка света, за которой последовал глухой рев, его лицо выразило глубокое облегчение».
Нобелевский лауреат Исидор Раби, бывший консультантом проекта, сравнил походку вышедшего из машины Оппенгеймера с поступью победителя, продемонстрированной Гэри Купером в фильме «Ровно в полдень»[86]. Что ж, Оппенгеймер имел все основания чувствовать себя победителем. Многократно проверенные расчеты показывали, что бомба непременно должна взорваться. Но наука знает множество примеров того, когда действительность не оправдывала расчетов.
А вот впечатления самого Оппенгеймера: «Кто-то смеялся, кто-то плакал. Большинство молчали. Я вспомнил строку из индуистского священного писания Бхагавадгиты: Вишну пытается убедить принца в том, что тот должен исполнить свой долг, и, чтобы произвести на него впечатление, предстает многоруким и говорит: “Теперь я – смерть, разрушитель миров”. Думаю, что все мы так или иначе думали об этом».
Взорванную бомбу назвали «Гаджетом», а испытание получило кодовое название «Тринити». И биографы до сих пор спорят, какую именно троицу имел в виду Роберт Оппенгеймер. Объяснения обычно даются сложные, с экскурсом в его прошлое или же в поэзию, но почему-то никто не замечает или не хочет замечать наиболее простого объяснения, которое лежит буквально «под носом». «Гаджет» стал первой из ТРЕХ атомных бомб, которые планировалось изготовить: одну – для испытаний, две – для сброса на Японию. «Гаджет», «Малыш» и «Толстяк» – вот троица Оппенгеймера.
Мощность «Гаджета» составила примерно двадцать тысяч тонн в тротиловом эквиваленте. Вспышку было видно за сотню миль, и ударная волна распространилась на большое расстояние, так что сохранить испытание в тайне не удалось. «В окружающих населенных пунктах, особенно в Эль-Пасо, жители были крайне взбудоражены этим событием, – пишет Гровс в своих мемуарах. – Как часто бывает в подобных случаях, взрыв, не нанесший никакого ущерба лагерю и другим близко расположенным объектам, повредил одно или два зеркальных стекла в городе Силвер-Сити на расстоянии ста восьмидесяти километров. Газеты в Эль-Пасо вышли с кричащими заголовками, сообщавшими о взрыве и его последствиях. Благодаря бдительности и стараниям Управления цензуры удалось предотвратить появление каких-либо сообщений о взрыве в газетах восточной части страны, за исключением нескольких строк в одной из утренних вашингтонских газет. Но на Тихоокеанском побережье эти новости попали в радиопрограммы и распространились широко». После того как стало ясно, что огласки избежать невозможно, журналистам сообщили о взрыве на складе боеприпасов, возникшем в результате случайной детонации.
Впрочем, секретность была уже не нужна. Спустя неделю президент Трумэн словно бы мимоходом сообщит Сталину, что у Америки есть оружие необычайной разрушительной силы, а Сталин воспримет это сообщение как само собой разумеющееся (подробности сотрудничества Клауса Фукса с советской разведкой засекречены по сей день, но можно с уверенностью предположить, что отчет об испытании был сделан подробный).
В отчете, представленном военному министру Генри Стимсону, генерал Гровс позволяет себе перейти на художественный язык, не вполне уместный для официального документа: «Яркость вспышки на расстоянии двадцати миль была такой, словно несколько солнц светило в полдень. Образовался огромный огненный шар, который через несколько секунд превратился в гриб и поднялся на высоту более десяти тысяч футов…». Отныне понятие «ядерный гриб» войдет в обиход несмотря на то что «гриб» не является признаком именно ядерного распада, он указывает только на мощность взрыва.
«Тринити» стало торжеством научной идеи, доказательством того, что двухлетняя работа большого коллектива ученых и помогавших им специалистов не пропала впустую. Но теперь нужно было сосредоточиться на изготовлении бомб, которые будут сброшены на населенные города. И у большинства ученых мысли об этом вызывали сильный дискомфорт. Одно дело – работать ради реализации научной идеи, и совсем другое – готовить смерть для десятков тысяч людей, пусть даже и японцев, которые были столь безжалостными в Перл-Харборе и вообще. Секретарша Оппенгеймера Энн Уилсон вспоминала, что после испытательного взрыва торжествующим он был недолго, очень скоро это состояние сменилось унынием. Наш герой выглядел не как победитель, а как побежденный. И когда Энн поинтересовалась причиной такого настроения, то услышала ответ: «Я не могу перестать думать обо всех этих бедных маленьких японцах». «Отец атомной бомбы» не был монстром, каким его иногда стараются изобразить. Он был патриотом, делавшим все возможное для своего государства, для его победы. Пока существовала гитлеровская Германия, в которой активно шла разработка атомного оружия, старания Оппенгеймера имели смысл. Теперь же, когда Германия была повержена, а Соединенные Штаты получили сверхмощное оружие, изготовление бомб для сбрасывания на Японию выглядело не благородным патриотическим поступком, а чем-то иным.
«Гаджет» был единственной бомбой, собранной в Лос-Аламосе. «Малыша» и «Толстяка» собирали на тихоокеанской военной базе ВВС, расположенной на острове Тиниан. Оппенгеймер в сборке не участвовал, ею руководил Роберт Сербер.
Сброшенный на Хиросиму «Малыш» (урановая бомба пушечного типа) была не столь мощной, как «Гаджет», «всего» двенадцать с половиной тонн в тротиловом эквиваленте, но этого оказалось достаточно, чтобы создать «ад на земле». Роберт Кэрон, хвостовой стрелок бомбардировщика Б-29 под командованием полковника Пола Тиббетса, сбросившего бомбу на Хиросиму, вспоминал: «Я пытался описать гриб, эту кипящую массу. Я видел, как в разных местах вспыхивают пожары, словно языки пламени, вырывающиеся из углей. Меня попросили их пересчитать. Я переспросил: “Пересчитать?” Черт побери, я бросил на пятнадцати, они вспыхивали слишком быстро, чтобы их можно было сосчитать. Я до сих пор вижу все это – и гриб, и кипящую массу, похожую на лаву или мелассу[87], которая покрыла весь город… и повсюду вспыхивали пожары, так что очень скоро из-за дыма стало невозможно что-либо разглядеть».
Оппенгеймер узнал о бомбардировке Хиросимы только из официального заявления, зачитанного пресс-секретарем президента 7 августа 1945 года в одиннадцать утра по вашингтонскому времени. «Шестнадцать часов назад американский самолет сбросил бомбу на Хиросиму, важную военную базу японцев… – говорилось в сообщении. – Это атомная бомба. Мы покорили силы Вселенной. Сила, из которой черпает энергию Солнце, была направлена против тех, кто принес войну на Дальний Восток. Мы потратили два миллиарда долларов на величайшую научную авантюру в истории и выиграли. Если японцы теперь не примут условия Потсдамского ультиматума[88], то пусть ждут разрушительный ливень с небес, подобного которому на Земле еще не видели». Гровсу доложили о взрыве еще до официального заявления, но он не стал сразу же информировать Оппенгеймера и не позволил сделать это его помощнику Джону Мэнли, который находился в Вашингтоне в ожидании новостей. Не нужно усматривать в этом какого-либо пренебрежения, просто Гровс понимал, что новость тут же разнесется по всей лаборатории, а деловой этикет требовал, чтобы о столь важных событиях первыми сообщали правительственные источники.
В Лос-Аламосе новость была воспринята с радостью (как-никак очередной успех, теперь
