наедине.
Вечером царь зашёл в Сашины комнаты и поздравил с Новым годом.
И, между прочим спросил:
— Фельдмаршал Барятинский очень страдает от подагры, ваша чудо-плесень может помочь?
— Не знаю, — признался Саша. — Вряд ли. Хотя, если там воспалительный процесс, может быть, облегчит состояние и снимет часть симптомов. Лучше с Пироговым посоветоваться. Но в любом случае надо сначала окончательно поставить на ноги Якова Ивановича.
— Он собирается выйти на службу после Водосвятия.
— Лишь бы в проруби не купался, — усмехнулся Саша. — Вот, когда выйдет, можно будет подумать и о Барятинском. А то ни одного не спасём. Подагра — не угрожающее жизни состояние.
Впрочем, в последнем Саша не был уверен. До подагры в своих лекциях Пирогов ещё не дошёл.
1 января пришёл ответ от Елены Павловны.
«Милый Саша! — писала она. — Ну, конечно, найдётся. Делай гуманитарный класс. Об отдельном помещении не беспокойся. Твоя школа ничуть меня не стесняет».
И Саша набросал записку Евреиновой:
«Я договорился с Еленой Павловной об открытии в моей школе имени Магницкого гуманитарного класса. С осени сего года. Экзамен будет один: эссе на русском языке на свободную тему. Готовьтесь».
В тот же вечер от неё пришло короткое письмо с благодарностью.
4 января Саша в порядке эксперимента всё же напросился на первую лекцию Соловьёва к Никсе.
— Я хочу понять, насколько мне это нужно, — сказал он царю.
Папа́ опешил от такой постановки вопроса, но разрешил, взяв с Саши обещание сидеть тихо в уголке и не встревать.
Обещание Саша выполнил, но читал знаменитый историк суховато и скучно, слишком сжато и точно, слишком вдаваясь в детали. Как лектор Костомаров был лучше.
И Саша решил, что пока обойдётся. Курс русской истории Соловьёва для Никсы был рассчитан на три года, так что Саша решил, что ещё успеет упасть на хвост. Немецкий был актуальнее.
7 января Ростовцев впервые после болезни принял участие в работе Редакционных комиссий. И Пирогов занялся подагрой Барятинского. Пенициллин помогал. По крайней мере, боли стали меньше.
В первой половине января медицинская команда Саши последовательно получала ордена из капитула и проставлялась. Саша ходил на пьянки, как на работу, но пил квас под надзором Гогеля. Советский метод обмыва орденов благополучно пошёл в народ.
Пить что-либо, кроме кваса, было бы опрометчиво, ибо после Богоявления начинались годовые экзамены. Отбояриться от немецкого не удалось, но Саша по крайней мере смог сдвинуть его на конец января, чтобы успеть подготовиться.
Первой он сдавал химию. Предмет, которым он не занимался после первого курса МИФИ, по мере прослушивания лекций Ходнева стал всплывать у него в памяти, причём на уровне десятого класса. И это было значительно круче, чем то, что ему преподавали. Так что Алексею Ивановичу тут же пришлось взять уровень выше.
На экзамене он поставил ожидаемую пятёрку. Папа́ был доволен и позволил Саша пригласить Ходнева к себе на чай. Самым приятном было то, что Гогель не докучал своим присутствием. Ну, со взрослым же ребёнка оставляет.
— Я восхищён, — сказал Ходнев. — Я ожидал многого, но вы смогли превзойти ожидания.
— Я сам не ожидал, — сказал Саша, разливая чай. — У меня к вам деловой разговор, Алексей Иванович. Вы, наверное, слышали о лекарстве, которое мы получили с Пироговым и Склифосовским?
— Да, — кивнул Ходнев. — И спасли Ростовцева.
— Но это полдела, — продолжил Саша, — нужно выделить чистое вещество, поскольку наш раствор нестабилен, сложен в изготовлении и быстро приходит в негодность. Нужен порошок, который можно было бы растворять непосредственно перед инъекцией. А выделить его — это задача для химиков, а не врачей. Поэтому я собираюсь создать химическую лабораторию для выделения пенициллина. Деньги у меня уже почти есть. По крайней мере, мне в двух местах их обещали. Остальное, в крайнем случае, доберём краудфандингом.
— Краудфандингом?
— Это англицизм, — терпеливо, не в первый раз объяснил Саша. — Общественный сбор на какое-то дело. В общем мне нужен компетентный и энергичный химик, который смог бы возглавить мою лабораторию.
— Я не возьмусь, Ваше Императорское Высочество, — сказал Ходнев, — я больше лектор, чем практик.
— Я не имел в виду обязательно вас. Кто мог бы взяться?
— В Казанском университете преподаёт профессор Бутлеров, — сказал Ходнев, — в позапрошлом году в Париже он сделал любопытный доклад о химическом строении вещества.
— Бутлеров — это прекрасно, — сказал Саша, — но согласиться ли он переехать в Петербург?
— Вам известно это имя? По-моему, я его раньше не упоминал.
— Да, — кивнул Саша. — Я о нём слышал. Но вряд ли я смогу сохранить для него в Казани профессорский оклад, он же не Никсе приедет преподавать. И, насколько я понял, он больше теоретик, а мне нужен экспериментатор.
— В Петербургским Главном педагогическом институте служит профессор Воскресенский. Заведует кафедрой химии и технологии. Сам он вряд ли возьмётся, но у него много учеников, правда, пока довольно юных.
— Это уже интереснее, — заметил Саша, отпивая чай.
— Вы знаете, Александр Александрович… я только сейчас об этом подумал. У нас ведь есть частная химическая лаборатория в Петербурге. Открылась пару лет назад.
— О! — сказал Саша. — Это очень интересно!
Мысль отдать работу на аутсорсинг, а не организовывать все самому и правда была соблазнительной.
— Лабораторию открыли Александр Энгельгардт, преподаватель химии в Александровском лицее, и его друг Николай Соколов в своей квартире на Галерной улице.
Галерная улица была недалеко от Зимнего, на Английской набережной.
— Прямо в квартире? — удивился Саша.
— Да, — улыбнулся Ходнев. — Но они пускают всех желающих за небольшую плату.
— То есть это просветительское, а не исследовательское учреждение?
— В основном, да. Преподают химию по методу Либиха, от учеников отбоя нет.
— Насколько это серьезно? — поинтересовался Саша, которому уже представлялся детский клуб с демонстрацией химических опытов.
— Это лучшая лаборатория в Петербурге, — сказал Ходнев.
— Лучше университетских? — спросил Саша.
— Намного! Университетские, честно говоря, довольно жалки.
— Насколько эти ребята компетентные люди?
— Ребятам обоим за тридцать, — улыбнулся Ходнев. — Николай Соколов окончил Юридический факультет Санкт-Петербургского университета, потом естественное отделение Физико-математического, после чего уехал в Европу. Учился в Германии у Либиха, потом в Париже у Жерара и Реньо. Доктор химии.
О знаменитом немецком химике фон Либихе, профессоре Гиссенского и Мюнхенского университетов и члене чуть не всех европейских академий Ходнев Саше уже рассказывал. Самым интересным было то, что Либих занимался в числе прочего органической химией. В том, что пенициллин — органическое соединение, Саша практически не сомневался.
— Ученик Либиха мне подойдёт, — резюмировал он. — А кто такие Жерар и Реньо?
— Тоже ученики Либиха, известные французские химики-органики.
— Хорошо, — кивнул Саша. — А Энгельгардт? Что за человек? Тоже ученик Либиха?
Фамилия Энгельгардт казалась
