class="p1">— Тем, что напрочь забыли про Закон Божий в вашей школе Магницкого. И в ваших воскресных школах — тоже.
— Мне уже десять раз напомнили. Так что, наверное, придётся. Всё собираюсь поговорить с Рождественским…
— Александр Александрович, это правда? Про атеизм?
— Нет, что вы! Я совсем не уверен, что бога нет.
Она прыснула со смеху.
Стемнело. Она отложила томик Гёте и зажгла свечи. Чуть влажные глаза отразили пламя.
Вернулись к программе экзамена, и «Прометея» сменила пастораль.
Саша с горем пополам прочитал «Песню Миньоны», которая немного напоминала ему Гумилёва, чем примиряла с автором:
'И старые гнёзда драконов в ущельи таятся,
И рушатся скалы, и с рёвом потоки клубятся…'
А потом её читала Жуковская на отличном немецком, а Саша прилежно повторял за ней.
Он следил за её губами и читал по губам, забывая про немецкий.
На ней было закрытое барежевое платье с воротничком-стоечкой, как в прошлый раз, только цветочки и пуговки, кажется, были другого цвета. И он понял, что не состоянии отличить одно барежевое платье от другого.
Но бареж ткань лёгкая и полупрозрачная и даже, если она в несколько слоёв, можно попытаться представить, что под ней.
Жуковская отложила его корявые записи и читала наизусть. Маленькая изящная рука лежала на барежевом платье, и была совсем недалеко.
Александра Васильевна заметила его взгляд.
— Устали, Ваше Императорское Высочество? Всё-таки чаю?
Глаша принесла самовар, разлила чай, и они пересели за столик. До Жуковской стало ещё ближе.
Они договорились говорить по-немецки, и Александра Васильевна весело смеялась, когда он в очередной раз ошибался, сбивался или просто подвисал, ища слова.
А подвисал он всё чаще.
К чаю было вишнёвое варенье, и Жуковская брала его из хрустальной розетки серебряной ложечкой, ягодка сияла в пламени свечи, а Саша вспоминал Щербакова:
'А ты ужасно занята, ты ешь вишневое варенье.
И на Земле его никто не ест красивее, чем ты…'
И жалел, что не прихватил гитару.
— Что же вы не кушаете, Ваше Императорское Высочество? — спросила хозяйка по-немецки. — Вам не нравится варенье из вишен?
Он накрыл её маленькую ручку своей, слишком большой для подростка.
Жуковская насторожилась, перестала улыбаться, но руки не убрала.
— Мне кажется, с ваших губ оно должно быть вкуснее, — наконец, по-русски сказал он, полностью забыв про дозволенный язык.
И тогда послышался стук в дверь.
Глава 13
— Глаша! Посмотри, кто там! — громко сказала Жуковская.
И тёплая ручка выскользнула из его руки.
— Кого там черти носят? — буркнул Саша.
В прихожей послышались шаги, звук ключа, поворачиваемого в замке и скрип отрываемой двери.
— Великий князь Александр Александрович не у вас? — спросил голос Тютчевой.
— Я здесь, — громко ответил Саша. — Мы с Александрой Васильевной готовимся к немецкому. Не составите нам компанию?
Анна Фёдоровна вошла в комнату, бросила на Жуковскую гневный взгляд, как директриса пансиона на проштрафившуюся воспитанницу.
— Александр Александрович! Одиннадцать часов! Государыня вас обыскалась.
— Мама́ знает, что у меня через три дня экзамен по-немецкому, — заметил Саша. — Мне кажется вы тоже хорошо знаете этот язык. Садитесь!
Тютчева к столу подошла, но воспользоваться приглашением не торопилась.
— Надо передать государыне, где вы.
— Я пошлю Глашу, — с готовностью согласилась Жуковская.
Угу! А то кто-то не знает, чья это служанка.
— Давайте пошлём Глашу к моему Митьке, и он доложит, — предложил Саша.
Ну, чтобы не делать нервы Мама́.
Тютчева поджала губы, хмыкнула, но возражать не стала. И села за стол.
А Саша встал и быстро повернулся к окну.
— Можно я приоткрою? — спросил он Жуковскую. — Что-то у нас свечи начадили.
— Да, конечно, Ваше Императорское Высочество, — кивнула Жуковская.
Он открыл окно и жадно вдохнул морозный воздух. Кажется, полегчало.
— Не простудитесь, — сказала Тютчева.
— Пенициллин есть, — возразил он.
— Вы говорили, что мало, — заметила Анна Фёдоровна. — На нас троих не хватит.
Саша закрыл окно и с готовностью протянул Тютчевой свои немецкие записи.
— Сможете проверить «Песню Миньоны»? Я её уже читал Александре Васильевне. Потом Александра Васильевна читала её мне. Надеюсь, теперь будет меньше ошибок.
— Хорошо, — кивнула Тютчева. — Я её помню. Между прочим, в декабре вышел перевод Михаила Михайлова в «Русском слове».
— Ну, вот! — вздохнул Саша. — Со своим пенициллином я, похоже, пропустил примерно всё. Вы уж приносите мне, что считаете интересным.
И перевёл глаза на Жуковскую.
— И вы тоже, Александра Васильевна!
Он прочитал стихотворение ещё раз, и Тютчева исправила в паре мест.
— Неплохо, — сказала она. — А вы знаете, кто такая Миньона, Александр Александрович?
— Нет.
— Это героиня романа Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера». Девочка-циркачка чуть младше вас, которая путешествует по Германии с бродячей труппой. Она одевается, как мальчик, и говорит о себе, как о мальчике. И другие артисты издеваются над ней. Потом главный герой выкупает её у хозяина.
— Любопытно, — сказал Саша. — Надо прочитать.
— Это главный роман Гёте, — заметила Жуковская.
— Мне казалось, что главный «Фауст», — возразил Саша.
— В прозе «Вильгельм Мейстер», поддержала коллегу Тютчева.
Поддаться комплексу неполноценности из-за своего невежества Саша не успел, потому что в коридоре снова послышались шаги.
Глаша уже вернулась и отворила дверь.
И в комнату вошла мама́ в сопровождении Гогеля.
— Саша, что ты здесь делаешь? — поинтересовалась императрица.
— Готовлюсь к немецкому, — с самым невинным видом доложил Саша. — Александра Васильевна любезно согласилась мне помочь. Мы обсуждали Гёте, я читал наизусть «Песню Миньоны», Александра Васильевна меня поправляла. Потом я читал её Анне Фёдоровне, и она тоже исправляла мои ошибки. Давай я тебе ещё раз прочту?
Он встал, пододвинул мама́ единственный свободный стул. Она села в задумчивости.
Гогелю стула не хватило.
— Хорошо, читай! — сказала мама́.
И он прочитал «Песню Миньоны» в третий раз.
— Неплохо, — заметила императрица, перейдя на немецкий. — Но тебе лучше готовиться у себя.
— Это только благодаря Александре Васильевне, — сказал Саша, демонстрируя не блестящий, но, вроде, приемлемый язык Гёте и Шиллера. — Готовиться в компании гораздо эффективнее.
— Есть Григорий Фёдорович, — заметила мама́.
— Это не то! Веселее готовиться с ровесником.
— Хорошо, пригласи кого-то из друзей.
— Петю можно?
— Князя Кропоткина? Ладно.
Так что на следующий день подготовка продолжилась в компании будущего анархиста. Кропоткину тоже предстоял немецкий, так что Пётр Алексеевич с энтузиазмом принял приглашение. И Гогель не боялся оставлять их наедине. Ну, не барышня же!
Надо признать, что князь всё-таки знал язык лучше. Что было очень кстати.
Саша загрузил друга стихотворением про Прометея и инфой о том, что главный роман Гёте на самом деле про Вильгельма Мейстера. И рассказал, как готовился к немецкому в компании трёх умнейших женщин империи.
