Затем судья заговорил о школе, в которой учился Фернман. Он не назвал ее, но всем, кто знал район, было ясно — речь идет о «Гринслейде». Когда он говорил, каким злом может обернуться «свободная дисциплина» вообще и практика, применяемая в одной из близлежащих школ в частности, в голосе его звучали жесткость и сарказм. Такие школы, утверждал он, — рассадники преступности, уж слишком часто ученики и ученицы этих школ появляются перед судом, обвиняемые в самых разных нарушениях.
Он заявил, что чудаки и фантазеры, проповедующие систему воспитания, никак себя не оправдавшую за многие годы, приносят подросткам района больше вреда, чем пользы. Подростки чувствуют, что могут совершать неблаговидные поступки, заодно теряя всякое уважение к общепризнанным общественным институтам.
— Люди, в чьих руках находятся судьбы и воспитание подростков, должны знать — им не уйти от ответственности за результаты, к которым приводят их непродуманные замыслы. Иногда мне кажется, что правосудие отправлялось бы справедливее, спроси мы с этих людей за правонарушения, к которым они причастны, можно сказать, самым непосредственным образом.
Он снова повернулся к мальчику, который сидел молча, ошарашенный столь гневной тирадой. На сей раз, однако, в голосе судьи звучали доброта и родительские нотки. Несомненно, сказал он Фернману, его страдания и страдания, которые он причинил родителям, уже достаточно строгое наказание. Но для его же блага мальчик будет находиться под надзором, и ему надо еженедельно в течение года приходить к сотруднику по надзору за несовершеннолетними. После этого он отпустил мальчика, тот присоединился к родным, и маленькая группка вновь в полном составе покинула зал, пытаясь улыбаться сквозь слезы облегчения.
Немного выждав, чтобы не смущать их встречей со мной, я вышел из здания суда. Я ни на йоту не был согласен с жестокими обвинениями судьи, но во мне всколыхнулось чувство ответственности за жизни подростков, по шесть часов в день находившихся под моей опекой.
Глава 16
Примерно неделю после суда Фернман держался замкнуто, все время молчал. Из-за больной руки он не мог писать и большую часть урока либо читал учебник, либо с интересом слушал обсуждение, но сам в нем не участвовал. Постепенно его нежная, отзывчивая душа успокоилась, и он опять стал полноправным членом класса.
В этот месяц мы, с разрешения директора, провели еще несколько походов. Выбрались на «Коппелию» в «Олд Вик», посмотрели «Гамлета» с Лоуренсом Оливье в главной роли. Для разнообразия сходили и на «Уэмбли», где выступали знаменитые американские баскетболисты «Гарлем Глобтроттерс».
Все эти выходы мы организовали на собственные деньги. За несколько дней до поездки мы прикидывали стоимость билетов, транспорта и сколько должен внести каждый. Назначался ответственный за сбор денег. Не было случая, чтобы кто-то отказался от поездки, и мы с директором решили: надо, чтобы суммы сборов были доступными для всех. Обычно мы нанимали автобус, так удобнее — все ехали вместе, все на глазах.
Поскольку поездки готовились заранее, а билеты были со скидкой, многие учителя с удовольствием ехали с нами. Вскоре и они заметили, как сильно изменились мои мальчишки и девчонки. Сначала мы в классе подробно обсуждали балет или спектакль, на который шли: когда происходит действие, какие детали быта или истории могут вызвать интерес. На обратном пути мы давали волю критике, причем их взгляды на какие-то устоявшиеся и знакомые явления часто были свежи и необычны. Им удавалось понять и оценить разные формы искусства — часть национального наследия, принадлежавшего в равной степени им и всему миру. Как мне хотелось, чтобы в эти минуты в автобусе, только обязательно невидимый, оказался кто-нибудь из ярых хулителей нашей школы и исповедуемых в ней принципов!
Поездка на «Уэмбли» тоже была по-своему интересной. «Глобтроттерс» оказались командой классных, отлично подготовленных профессионалов, сочетавших поразительную ловкость с артистизмом и умением работать на публику. Мячом они владели так, что дух захватывало, это были настоящие кудесники, и зрители, разинув рты, следили за быстротой и точностью их движений, ревели от восторга, когда непритязательной клоунадой они выставляли на посмешище своих незадачливых соперников.
Мои ребята смеялись до хрипоты, да и на обратном пути тряслись от смеха, вспоминая тот или иной забавный эпизод. На другой день меня забросали вопросами о команде и спортсменах. Ребята с удивлением узнали что некоторые из этих мастеров учились в университетах и колледжах: стереотип американского негра, сложившийся у них в основном под влиянием фильмов, высокий интеллектуальный уровень никак не подразумевал. По ходу разговора я почувствовал, что они начинают смотреть на мир несколько иначе, переоценивать ценности.
Как-то утром вскоре после начала урока в класс вошел директор.
— У меня в кабинете сидит женщина, она пришла поговорить с вами, — шепнул он, повернувшись к классу спиной, чтобы его не услышали. — Знаете, обычно я не позволяю родителям встречаться с учителями, но она объяснила мне причину, и, думаю, поговорив с ней, вы окажете ей большую услугу. Идите, я побуду с классом.
В директорском кабинете я увидел высокую, со вкусом одетую женщину, она стояла у окна и смотрела в церковный дворик. Она обернулась, и я тут же понял, кто это. Яркие, с рыжеватым отливом волосы, свежий цвет лица, горделивая осанка — передо мной стояла миссис Дэр, мать Памелы.
Мы поздоровались и сели друг против друга.
— Меня зовут Брейтуэйт. Директор сказал, что вы хотели меня видеть.
— Да, учитель, я пришла поговорить о дочери, Памеле. Я — миссис Дэр.
Я вдруг заволновался. Что, черт возьми, привело ее сюда?
— Я ужасно за нее беспокоюсь, учитель, и мне пришло в голову, что, если с ней поговорите вы, это поможет. Она очень прислушивается к вашим словам, учитель, вы для нее авторитет.
Это были приятные слова, и от сердца у меня отлегло.
— О чем поговорить, миссис Дэр? Что случилось?
Ее красивое лицо было бледным и встревоженным.
— Она стала поздно приходить домой» учитель, иногда даже после одиннадцати. Где была, что делала — ни слова, и я ужасно беспокоюсь. Она ведь уже не ребенок, учитель, мало ли что может случиться… Понимаете, я просто не знаю, что делать. — Губы ее дрожали, она пыталась справиться с волнением. Сильные пальцы тискали шелковые сетчатые перчатки.
— Но чем могу помочь я, миссис Дэр? Я только ее учитель, не более. Может быть, мистер Флориан…
— Нет, учитель, — перебила она, — если вы велите ей приходить домой пораньше, она вас послушает. Я знаю, как она дорожит вашим мнением. Когда к ней приходят подруги, я слышу, как они говорят о вас: «Учитель сказал то-то, учитель сделал то-то». И Памела всегда на вашей стороне.
— А отец не может помочь?
— Джим умер еще в 1943 году, Пам было всего восемь лет. Он летал, был стрелком-пулеметчиком, их самолет сбили над Германией. Вы ведь тоже летали, учитель?
— Летал, миссис Дэр.
— Пам говорила. Она очень тоскует по отцу, может, поэтому и питает к вам особые чувства. Пожалуйста, учитель, поговорите с ней.
В глазах ее стояли слезы. Я быстро поднялся и успокоил ее, сказав, что сделаю все возможное. Мы попрощались.
В классе ко мне сразу подошел мистер Флориан.
— Она ушла?
— Да, я проводил ее до выхода.
— Вы выполните ее просьбу?
— Похоже, у меня нет выбора.
— Думаю, нужно это сделать не столько ради матери, сколько ради дочери. Поговорите с ней, хотите — прямо здесь, хотите — у меня в кабинете. Лучше всего после уроков. — С этими словами он вышел из класса.
Когда пришло время обеда, я отозвал Памелу в сторонку и сказал, что хочу поговорить с ней сегодня после уроков. Моя просьба ее ничуть не удивила.
— Приходила моя мама, да, учитель?
— Да, встретиться со мной.
— Ясно, учитель.
— Мисс Дэр, если вы не хотите, чтобы я вмешивался, только скажите.
— Нет-нет, учитель, я не против.
— Что ж, тогда поговорим после занятий.
В учительской за чаем с бутербродами я рассказал Джиллиан об утренних событиях. Она немного помолчала.
— Ты действительно вкладываешь в них всю душу, Рик?
— По-моему, все мы так или иначе вкладываем в них душу.
— Но как ты — никто.
— А ты сама?
— Меньше других. Для меня это просто временная работа. К педагогической работе нужно иметь призвание, как говорит миссис Дру, а у меня его нет.
— Но у меня тоже. Я стал учителем по чистой случайности. Как-нибудь в дождливый день напомни — я расскажу тебе эту грустную историю.
— Нет, в дождливый день давай обойдемся без грустных историй. Но я права — они для тебя значат много.
— Да, как и для Старика, Клинти, Грейс, миссис Дру и всех остальных.
