Глава 11
— Да ты только и знаешь, что возмущаться да обвинять нас во всех грехах! — недовольно бросил мне Шлегель.
Доулиш находился поблизости и сосредоточенно разливал свежий чай по чашечкам. Затем он было взялся за нарезание фруктового торта, но, оторвавшись от своего занятия, выпрямился и сказал:
— Дорогой Шлегель! Разве вы не видите, что он просто пытается раздразнить нас?! Ведь он сам прекрасно понимает, что в данном случае эти наши действия были единственно возможным выходом. — Взглянув на меня, он широко улыбнулся, как бы исподволь подталкивая меня к тому, чтобы теперь уже я предложил ему наилучший способ того, как можно отвертеться от тех трупов в каменоломне и всевозможных проблем, возникающих в этой связи.
Усилием воли я сдержался, чтобы не ответить. Я лишь молча кивнул головой в знак благодарности за переданный им кусок торта.
— А вы действительно действовали очень быстро и оперативно, — сказал я, обращаясь к Шлегелю как раз в тот момент, когда он вцепился зубами в свой кусок торта. Неспособный в таком состоянии вымолвить и слова, он лишь растянулся в довольной улыбке, принимая мою вынужденную похвалу.
— Твоя приятельница, эта Принцесса, сообщила нам описание тех двух мужчин, а также марку, год выпуска и номер вашего автомобиля, — сказал Шлегель, когда ему наконец удалось проглотить свой кусок. — Это по ее сигналу мне пришлось нестись навстречу вам в том полицейском вертолете…
Я едва успел открыть рот, чтобы задать вопрос, как Доулиш упредил его своим ответом:
— Полковник Шлегель оставил ей контактный номер.
Услышав эту новость, я недовольно нахмурился. Насколько я уже успел заметить, полковник очень любил раздавать направо и налево контактные номера нашей службы. По его собственному выражению, «это способствовало нивелированию британского изоляционизма и бюрократических структур». В действительности же это могло обернуться серьезными последующими провалами.
— Она очень беспокоилась за тебя, — продолжал Доулиш. — И я полагаю, что поступила так из честных, добропорядочных побуждений.
— Что ж, я очень сожалею, что ее не оказалось рядом в тот самый момент, когда Шлегель со своими костоломами навалился на меня!
— Тогда мы еще ничего не знали о том, что произошло в карьере. Мы были полностью уверены, что берем тех, кто похитил тебя, — пояснил Шлегель.
— Но когда французские полицейские найдут те трупы в карьере, полковнику, видимо, придется ответить на немалое количество вопросов по этому поводу. Разве не так? — спросил я, обращаясь к Доулишу.
— Нет! Не придется… Еще прошлой ночью нам пришлось отправить туда своих людей… Словом, сейчас в каменоломне нет ни трупов, ни оружия. Ничего нет!
— Меня больше интересует другое — то, что из-за вас во всем этом деле фигурирует не чье-то, а мое имя! — воскликнул я.
— Но зато только оно одно! — ответил Шлегель.
Для них, насколько я понял, этот вопрос был уже решенным и спорить о чем-либо не имело никакого смысла. Ко всему прочему, мне и самому нечего было добавить… Я устало поднялся со своего кресла и подошел к окну. Протерев тыльной стороной руки небольшое окошко на запотевшем стекле, я посмотрел на улицу. Мир за окном жил как ни в чем не бывало своей спокойной, размеренной жизнью. Перед моим взором расстилались огромные просторы Уилшира. У восточного подъезда здания стоял новенький «бэнтли» сэра Дадли. Интересно, подумалось мне, а знают ли члены его семьи о том, для каких целей используется западное крыло дома? Знал ли об этом их садовник? Ведь он наверняка видел, как под ухоженными лужайками и клумбами в свое время прокладывались линии для телексов и засекреченных средств связи. У всякого нормального человека возникла бы целая куча вопросов — зачем им сразу восемь параболических антенн, почему они вдруг поставили вторые рамы на окна и так далее?
Решительно повернувшись лицом к своим собеседникам, я спросил:
— А зачем, по-вашему, Пина Бэрони притащила с собой в карьер кинокамеру? У меня это до сих пор никак не укладывается в голове!
— Ну и не бери себе в голову! — махнув рукой с куском торта, любезно предложил Шлегель. — Ничего такого она при себе не имела. Ведь ее похитили точно так же, как и тебя самого. — Как бы ставя на этом вопросе точку, он запихнул себе в рот еще кусок торта и принялся его уминать.
— Вы так уверены в этом? — переспросил я.
— Уверены, уверены! — недовольно буркнул Шлегель. И Доулиш в такт ему тоже закивал головой.
— Эта твоя Пина Бэрони носила такое же пальто, что и тот парень… Я прав?
— Да, точно такое же…
— Это отнюдь не простое совпадение! Дело в том, что ее собирались убрать именно в этом пальто. Причем убить твоими руками! В той суматохе тебе бы ее подставили, а ты по ошибке ее бы и пристрелил! Понятно?
— Не-ет… Чепуха какая-то получается… — попытался возразить я, но не успел.
— Только не говори мне нет! — продолжил свою атаку Шлегель. — И та вот кинокамера оказалась в карьере с той лишь единственной целью, чтобы заснять все, что там произойдет.
— Но с какой стати?
— А с той, что нам доподлинно известно, что именно Шемпион убрал Мэлоди Пейдж. Я знаю, что он наплел тебе о нас… Якобы это мы пытаемся подставить его и выехать за его счет, сфабриковав для этого ложное обвинение. Но чтобы он тебе ни говорил, это убийство — дело его рук! Именно по этой причине он и взялся провернуть всю эту контригру — подставить тебя на убийстве Пины Бэрони. Причем сделать это так, чтобы доказательства были самыми неоспоримыми. М-да, в этом есть и полет фантазии, и четко разыгранный психологический фактор… Все в стиле твоего Шемпиона!
— Но опять же, с какой стати? — не отступал я.
Монолог Шлегеля теперь продолжил Доулиш:
— Ну как ты этого не понимаешь?! Он же намеревался нас шантажировать! В том случае, если бы у него это дело получилось, он мог выдвинуть нам свои требования: вы спускаете на тормозах дело об убийстве Пейдж, а я в таком случае позволю Чарльзу соскочить с крючка.
Действительно, подумалось мне, во всем этом есть то самое отчаянное нахальство, которое прямо-таки в крови у Шемпиона.
— И все же ваши доводы по поводу кинокамеры мне кажутся не совсем убедительными, — больше из желания докопаться до мелочей сказал я. — В пасмурную погоду получить на шестнадцатимиллиметровой камере четкое изображение не так просто. Оно не идет ни в какое сравнение со свидетельскими показаниями или обычными фотоснимками. А в судах привыкли оперировать именно ими…
— В судах?! — взорвался Шлегель. — Брось валять дурака! Шемпион отлично понимает, что до суда это дело не дойдет… Не может дойти! Ведь ему просто нужно нечто такое, что сковало бы наше воображение, Лишило возможности искать выход… Он бы просто постоянно терроризировал нас угрозой передачи этой пленки на телевидение или еще куда-нибудь. Иными словами, в этой ситуации Шемпион работал бы на привлечение общественного внимания к случившемуся, а не на основательную проработку фактов твоей виновности.
— А вся эта шумиха, случись она в действительности, принесла бы с собой немало головной боли для нас! — добавил со своей стороны Доулиш. В его словах явственно звучала грусть о том, что такой человек, как Шемпион, больше не работает в нашем департаменте.
— А почему, позвольте вас спросить, именно Пина Бэрони? — невозмутимо продолжал я настаивать на своем, так как приводимые ими доводы едва ли убеждали меня на все сто. — С какой стати ему подстраивать убийство сестры его же жены? Почему бы ему не заснять, как я убиваю кого-нибудь другого?
— Мы размышляли и на этот счет, — сказал Шлегель, постукивая ладонью по стопке бумаг, лежащих около него. — Действительно, с какой бы это стати убивать Пину Бэрони, свою свояченицу? Но в конце концов мы поняли, в чем тут дело. Ведь она ненавидит Шемпиона! Эта Бэрони уверена, что он просто-напросто раскололся, когда его взяли немцы. Она считает, что именно он выдал ее брата гестапо. Впрочем… все это тебе самому хорошо известно.
— Да, мне это хорошо известно. Она действительно так считает. Пина Бэрони своими собственными глазами видела, как Шемпиона арестовывали на железнодорожном вокзале в Ницце. Буквально через несколько часов после того взяли и Мариуса. Всего через несколько часов…
— Очевидно, что и развод Шемпиона с ее сестрой мало что изменил в ее отношении к нему, — продолжил Доулиш в развитие позиции Шлегеля.
— Если быть точнее, то женитьба Стива Шемпиона на сестре Пины Бэрони не изменила ее отношения к нему, — уточнил я. — Хотя несомненно было время, когда Пина сама была по уши влюблена в него…
— Фурия в аду ничто по сравнению с брошенной женщиной! — заключил Шлегель словами У. Конгрива.
— Полковник, это следует записать! Обязательно записать, чтобы не забыть. Звучит просто исключительно! — попытался я было поддеть Шлегеля, но мой сарказм в очередной раз не сработал.
