Коснувшись моей руки на столе, она вдруг произнесла:
— Чарли, ты так хорошо держишься, а я такая вот… — Не находя подходящих слов, она разочарованно покачала головой и вновь глубоко затянулась сигаретой. Подперев одной рукой подбородок, она затем неотрывно уставилась на дверь, ведущую на кухню. Периодически все ее тело охватывала дрожь; с этим она уже, видимо, не могла справляться.
— Ну что ты! Успокойся же, пожалуйста! — произнес я и попытался ее отвлечь. Но все мои усилия были напрасными до тех пор, пока в дверях не показался старый официант со спиртным на подносе. Едва он успел поставить перед ней бутылку бренди, как она тотчас принялась наливать его себе в бокал. Я заметил, что один только вид этой желтоватой жидкости уже сделал свое дело. Теперь, как бы демонстрируя мне свое самообладание, она не спеша поднесла бокал ко рту и, взглянув на меня, сказала:
— У-у, похоже, неплохое бренди!
— Ну так и выпей его! Глоток-другой пойдет тебе на пользу!
Как ни странно, но она действительно выпила его не спеша. Затем Пина пододвинула ко мне свою блестящую пачку сигарет и предложила закурить.
— Нет, благодарю тебя… Я все пытаюсь бросить.
В ответ она слегка подмигнула и улыбнулась очаровательной улыбкой, как если бы в моих словах был какой-то иной, скрытый смысл и она его именно так и восприняла. Немного расслабившись, Пина сняла свой черный жакет и повесила его на спинку стула так, чтобы всем и каждому был виден его яркий товарный ярлык — «Диор».
— Да ладно тебе, бери пока даю! — сказала она, привычным жестом поправляя прическу. Ту фамильярность, которая теперь зазвучала в ее голосе, можно было однозначно расценить как предложение самой себя, а не этих прозаических сигарет.
— Я же тебе сказал, что пытаюсь… — хотел я снова возразить, но передумал. Так же безропотно, как и несколько минут назад, когда мне всучили эти два омлета, я взял сигарету и закурил.
Лучи полуденного солнца, прорывающиеся сквозь гардины, периодически расцвечивали ее волосы и серые глаза забавными зайчиками.
— Ну так что же, ты еще пытаешься бросить? — игриво спросила она, элегантно выпуская дым в сторону. Не успел я и вздохнуть для того, чтобы хоть как-то ответить на этот коварный вопрос, как тут же последовал отбой. — Ладно, ладно! Можешь не говорить! Дай мне срок, и я сама об этом догадаюсь.
Судя лишь по внешности, было довольно трудно определить ее возраст. Больше всего сбивали с толку ее подтянутая фигура и гладкая кожа лица. Еле заметная сеточка морщин вокруг глаз и веснушки на щеках были неплохо прикрыты косметикой. Еще тогда, когда она приводила себя в порядок перед автомобильным зеркальцем, я заметил, что она делала все это без той тщательности и тревоги, столь свойственной женщинам, которым уже за тридцать. Наверное, именно поэтому вот и сейчас я видел в Пине того самого неугомонного сорванца, который доставлял мне немало хлопот в бытность мною еще младшим офицером.
— Пойди-ка ты и умойся! — тоном, не терпящим возражений, произнесла Пина. — Глядя на тебя, я не перестаю удивляться, как это они не додумались потребовать от тебя расплатиться заранее!
Я посмотрел на часы.
— М-да… уже целая вечность прошла, — перехватив мой взгляд, с сарказмом подметила она. — Вероятнее всего, они только-только пошли покупать эти несчастные яйца для твоего омлета!
Тогда как в большинстве французских ресторанчиков явно преуспевают по части модернистского оформления своих залов, а туалетные комнаты сохраняют во всем объеме средневековое очарование, этот был их полной противоположностью. Впечатленный стенными панелями из темного резного дерева, вековыми плитами, устилающими пол зала, я был приятно удивлен холодным сиянием сантехники из нержавеющей стали, тонированными зеркалами и дезодорированным воздухом туалета. Окружение скорее напоминало космический корабль, нежели прозаический сортир.
Я решительно взялся за расческу, любезно предоставленную дирекцией ресторанчика, и, уставившись в свое отражение, стал уже в который раз прокручивать в голове все события недавнего прошлого. Перчатки я надел еще до того, как мы покинули отель, и не снимал их до самого последнего момента, пока не кончилась эта стрельба. Стало быть, я не мог оставить своих отпечатков пальцев ни в машине, ни где-нибудь в карьере. Свой револьвер я приобрел совершенно новеньким еще в 1968 году в Марселе на улице Парадиз у одного человека, известного своей способностью качественно затирать номера на оружии. С тех пор он все время хранился в индивидуальном сейфе-ячейке в одном из коммерческих банков в пригороде Лиона. Я забрал его оттуда совсем недавно, с неделю назад. Револьвер был в прекрасном состоянии. Иными словами, там я ничего кроме него не оставил, а из этого никому ничего не выудить! Впрочем, а мои дыры?.. Дыры на моем кармане! Я отложил расческу в сторону и принялся рассматривать разлохмаченные отверстия с почерневшими краями. Да-а! От всех моих умозаключений не останется и камня на камне, если только полиции удастся заполучить хотя бы одну ниточку с моей одежды. Веселенькое дело! Я зло сплюнул.
Несмотря на то что я был полностью поглощен своими мыслями, до моего слуха все же донесся еле заметный скрип открывающейся двери туалета. В этот момент я повернулся к ней лицом и…
Несомненно, я был достаточно хорошо тренирован и имел неплохую реакцию, чтобы справиться с таким вот человеком. Но на этот раз их было сразу трое! Три здоровяка из дорожной полиции, в полном снаряжении — ботинках на толстой подошве, бриджах, черных кожаных куртках и в серебристых шлемах. Я неистово сопротивлялся, пытаясь высвободиться из их захвата, пока мощный удар в лицо и подсечка сзади не сделали своего дела. Описав дугу, я с размаху грохнулся на холодный кафельный пол. Но не прошло и мгновения, как сильные руки вновь поставили меня на ноги и так плотно скрутили, что я едва мог вдохнуть или выдохнуть.
Придя в себя после этой молниеносной борьбы, я заметил, что несколько поодаль, за полицейскими, стоят еще какие-то два человека. Эти оба были белолицыми, в ладно скроенных пальто и дорогих перчатках. Один из них склонился и поднял с пола слетевшие с меня очки. Убедившись в том, что они остались целы и невредимы, он осторожно водрузил их мне обратно на нос. Затем приблизился и другой. Он поднял к моим глазам какие-то листики и потряс ими на манер того, как если бы святоша открещивался святым распятием от злого и коварного Люцифера.
Я продолжал сопротивляться настолько, насколько это может делать человек, чье горло крепко сдавливает рука в черной униформе, а в спину больно врезается острый край раковины.
Вокруг все еще толпились какие-то гражданские и полицейские, когда до моего слуха донесся вопрос, явно касающийся меня самого.
— Это он? — спросил незнакомый голос. Наступило короткое молчание, пока тот, кого собственно и спрашивали, рассматривал меня со стороны.
Вероятнее всего тот кивнул в знак согласия, и я вновь услышал голос первого:
— По законам Франции вы можете быть задержаны для выяснения обстоятельств на срок до 48 часов без предъявления вам конкретного обвинения!
Собрав последние силы, я все-таки высвободил одну свою руку и попытался расслабить захват, сдавливающий мне горло. Тем, кто меня держал, эта попытка вдохнуть хоть немного свежего воздуха была расценена как попытка к бегству. К счастью, удар по почкам оказался профессионально выверенным и я остался в живых.
Меня скрутили еще сильнее, и теперь я уже ничего не мог видеть, кроме светильника на потолке. Знакомый мне голос сказал:
— Вот это — дело о преднамеренном убийстве. Миссис Хелен Бишоп, известная также под именем Мэлоди Пейдж, была убита в своей квартире по адресу Виктория, Террас Гарденс, 23, северо-западный район Лондона. Здесь есть все — и документы, подписанные французскими официальными лицами, и свидетельство о выдаче… Иными словами все, что необходимо в таких случаях. Поэтому ты успокойся! Сейчас мы отправимся в аэропорт Лиона, а затем вылетим в Лондон. Повторяю, успокойся сам или это придется сделать мне… Ты меня понял?
Теперь я узнал этот голос. Этот голос принадлежал полковнику Шлегелю. Захват на моем горле слегка ослаб, хотя я едва ли мог пошевелиться.
— Понял… — прохрипел я в ответ.
— Наденьте на этого идиота наручники! — приказал кому-то Шлегель. — И лупите его что есть силы, есть хоть заподозрите, что он надумывает сбежать!
Когда я наконец выпрямился, то первое, что я увидел, была сияющая улыбка Шлегеля. Если он, подумалось мне, таким вот способом пытается убедить французов в том, что он занят делом, и отнюдь не собирается выручать меня из беды, то он явно перестарался. Я сделал глубокий вздох. Бросив короткий взгляд через плечо полковника в зал, я заметил, что Пины там уже не было…
