— Вот именно! Этот вариант полностью соответствует нашим планам, — подтвердил мою мысль Доулиш. По тому, как он это сделал, я только теперь догадался, что эти оба намеренно подталкивали меня к принятию этой идиотской идеи. Видимо догадавшись об этих моих мыслях, Доулиш попытался упредить мою возможную реакцию и сказал: — В руках у Шемпиона имеется довольно развитая агентурная сеть, и ты сам понимаешь… даже если ты окажешься на какое-то время в «Уормвуд Скрабс», он будет знать о каждом твоем шаге!
На нормальном языке его последние слова означали бы — «посидеть месяц-другой в тюремной камере следственного изолятора».
— Но только не уговаривайте меня признаться виновным! Не выйдет! — голосом, не терпящим возражений, произнес я.
— Ну что ты! Конечно, нет! Никаких признаний, — поспешил успокоить меня Доулиш. Но его слова вряд ли оказали на меня желаемое воздействие; мне, как, впрочем, и ему самому, было хорошо известно, что история деятельности департамента в немалой степени написана кровью тех простаков, которым сначала охотно сулили спустить все на тормозах или отпустить под предлогом «невменяемости», а потом, получив от них нужное признание, отправляли на казнь.
— И еще! Никаких тупоголовых адвокатов из нашего министерства юстиции. Вы готовите липовое обвинение, а я сам подыскиваю себе подходящего защитника, который выявит подстроенные вами ошибки следствия и прочие несоответствия для моего оправдания, — добавил я.
— Идет! Мы согласны, — вновь за Доулиша ответил Шлегель.
— Ладно, я проползу по всему этому дерьму… Только не надо заранее рассчитывать на то, что все получится именно так, как и задумано. Шемпион не дурак и никогда не пойдет напролом. Он обязательно попытается найти компромиссное решение… Ведь очень может получиться и так, что он в конце концов подыщет мне какую-нибудь непыльную работенку на одной из своих картофельных плантаций в Марокко, а сам будет посмеиваться над нами, — предположил я.
— Нет, я так не думаю, — ответил Доулиш. — Мы познакомились с его донесениями, которые он направлял в Лондон во время войны. Тогда он был довольно высокого мнения о тебе и, я надеюсь, остается при нем сейчас… Кроме того, Шемпион не станет попусту терять драгоценное время и побыстрее запустит тебя в дело. Как нам кажется, на него сейчас особенно сильно давят из Каира с тем, чтобы он наращивал поток разведывательной информации…
— И еще один момент, — в очередной раз не дав своему коллеге договорить до конца, заявил Шлегель, — у нас нет полной уверенности в отношении этой Бэрони. А вдруг мы ошибаемся? Вдруг она работает вместе с Шемпионом? Если это окажется так, то… — он краем ладони провел по горлу, как если бы это был нож, — …то нам не останется ничего другого, кроме как горько сожалеть о безвременно сошедшем в мир иной.
— Хм! Я и не знал, полковник, что у вас есть склонности к поэзии, — не удержался я в очередной раз поддеть Шлегеля.
Глава 12
В тюрьме «Уормвуд Скрабс» я оказался отнюдь не в первый раз. В 1939 году, как раз перед началом войны, все заключенные были переведены отсюда в другие места, а в здании разместили Управление военной разведки.
Несмотря на то, что с тех пор стены помещений неоднократно перекрашивались, была заменена вся водопроводная и канализационная системы, угрюмый вид тюрьмы от этого практически не изменился. В воздухе по-прежнему висел застоявшийся запах мочи, а даже самый тихий звук, резонируя от бетонных перекрытий и железных решеток, разлетался здесь в разные стороны мощным эхом. По ночам я не раз вскакивал с койки лишь от того, что кто-то там на первом этаже здания прокашливался… И вместе с тем тут было жутко тихо; как если бы все здесь содержащиеся заключенные глубоко вдохнули, чтобы в едином порыве завыть во все горло, но так и замерли в ожидании чего-то.
— Э-э… нет никаких оснований, препятствующих тому, чтобы вы могли пользоваться туалетными принадлежностями… приличным мылом, лосьоном для бритья там… Пижамой и домашним халатом в том числе, — рассудительно, но немного занудно произнес он и обвел взглядом стены моей камеры с таким видом, как будто оказался здесь впервые.
— Прошу заметить, что вы защищаете в суде меня, а не какого-то сутенера из Ист-Энда! — спокойно ответил я. — Поэтому займитесь лучше своим делом, а насчет дезодорантов я позабочусь сам.
— Несомненно, несомненно, — поспешил поддержать мою мысль мой собеседник Майкл Монкрифф — так сам себя называл мой адвокат, хотя среди своей криминальной клиентуры он был больше известен под кличкой «Живоглот». Такие, как он, обычно выбираются наверх из самых беспросветных трущоб, где обитает беднота. Он был высок, широкоплеч и мускулист. На его оспенном лице виднелись следы от затянувшихся шрамов. Выражение его лица в сочетании с солидной седоватой шевелюрой само собой убеждало каждого в том, что перед ним довольно известный во всей стране адвокат. Впрочем, он и сам был такого мнения о самом себе.
Майкл Монкрифф с озабоченным видом запустил руку в кармашек жилета своего дорогого костюма и достал оттуда золотые часы на цепочке. Взгляд на стрелки был достаточно долгим, чтобы дать мне понять, что мои действия раздосадовали его, но в то же время и достаточно коротким, чтобы не раздосадовать меня самого. Ведь в противном случае он мог бы остаться без второй части гонорара, который я ему пообещал.
Он слегка улыбнулся, хотя было видно, что это удалось ему сделать не без труда.
— Я хотел переговорить с вами по поводу тех предварительных записей, которые я сделал к этому времени. В предыдущий мой визит вы сообщили мне целый ряд довольно интересных фактов по сути предъявленного обвинения, — произнес он.
Широко зевая, я кивнул ему головой в знак понимания того, о чем идет речь.
— Может статься так, что благодаря усилиям наших друзей ваше дело даже не дойдет до судебного разбирательства! — продолжил Майкл Монкрифф, недвусмысленно делая ударение на слове «наших».
— В самом деле?
— Э-э… Вполне возможно… но пока нет никаких твердых гарантий… Впрочем, впереди у нас еще очень и очень много работы… Теперь же мне необходимо повидаться кое с кем в гостинице «Линкольнс Инн». И это… м-м… требует некоторых расходов…
Он выдержал паузу, дождался моего кивка, стоящего мне очередных пятисот фунтов, и продолжил:
— Я полагаю, что вы не думаете, что…
— Нет, нет, — упредил я его вопрос, — не останавливайтесь перед расходами. Ведь вашим друзьям приходится хорошенько обрабатывать этих лицемеров от закона! Разве не так?
— Во-первых, не друзьям, а коллегам. А во-вторых, не обрабатывать, а работать, — многозначительно уточнил Майкл Монкрифф.
— Ну да, я собственно это и имел в виду… Только вы с ними сегодня еще немного поработаете, а завтра утром опять прибудете сюда ко мне и подробно расскажете, на чем вы сошлись. Идет? — Я встал из-за стола и подошел к прикроватной тумбочке, чтобы взять оттуда сигареты.
— Не знаю… Вполне возможно, что эта встреча займет у меня дня два-три. Дело все в том, что эти люди сверху…
— А я что, снизу, выходит?! — раздраженно ответил я, взяв его золотую зажигалку. Затем я прикурил и небрежно бросил ее на стол перед ним.
Не глядя в мою сторону, Майкл Монкрифф достал из бокового кармана красивый носовой платок и громко высморкался. Продолжая им утираться, он наконец с обидой в голосе сказал:
— Сидя здесь, вы сами себя растравливаете! По-вашему выходит, что я целыми днями ничем другим, кроме просиживания штанов, и не занимаюсь. Наверное, думаете, что сначала вытрясу из вас денежки, а потом умою руки?..
— Это ваше юридическое образование сделало вас таким легкоранимым или это прирожденные артистические способности?
— Я тружусь не покладая рук и помогаю тем, кто оказался в затруднительном положении… Никто из моих подопечных никогда не окажется за решеткой, если у него есть голова на плечах. Впрочем, вас это не касается… — Майкл Монкрифф придвинулся к столу поближе и стал выкладывать на него какие-то документы. — Итак, мне потребуется несколько дней, чтобы провести необходимую встречу. Вам же следует сохранять полное спокойствие и… и всецело доверять мне.
Стоя позади него, я наклонился вперед и заговорщически прошептал ему на ухо:
— А вам-то самому не приходилось вот так смиренно сидеть в этой вонючей норе и с верой в душе ждать чего-то там такого, пока один толстобрюхий козел будет преспокойно дожевывать хлеб… хлеб, который он урвал за еще не сделанное дело?
— Мне знакомо это состояние… — хотел возразить Монкрифф, но я не дал ему договорить.
— И заметьте, дорогой мой друг, что мне не стоит особого труда свернуть этому козлу рога… Тем более что терять мне нечего! Вам понятно, о чем я говорю? Мне абсолютно нечего терять, кроме его дружеского расположения!
